— Встань.

Ответ — гортанный, хриплый, изорванный вдохами стон. Медленно, она поднимается и не решается поднять на меня глаза. Её щёки пылают, губы горят порочным огнём. Она кусает их, а руки сжимает, равно как и ноги, колени которых дрожат. Закрыв глаза, Лили с выдохом откидывает голову назад, сглатывая, когда меленький остаток льда выпадает на пол. Я улыбаюсь её мурашкам, её красным, вставшим, жёстким соскам, которые так и сводят с ума одним своим видом.

Я подхожу к стендам «G», изучив её глазами и повесив щипцы обратно, достаю зажимы для сосков. Один вид груди Лили меня чертовски возбуждает и отвлекает, а так будут спрятаны соски и… её чувства станут ещё острее. Я взял красные, с небольшим белым камешком посередине. Лили тяжко сглотнула, увидев, что я подхожу с ними к ней и шумно выдохнула через рот. Её кулаки были сжаты добела, а зубы до крови кусали нижнюю губу. Я защемил один её сосок, на что получил хриплый выдох. Второй — и дрожь бежит по всему её телу. Она смотрит в мои глаза — своими чёрными, полными невероятной жажды. Губы искусаны и полопались оттого, что пересушены.

— Повернись ко мне спиной, — мой голос — шёпот. И далёк от приказа. Скорее, мольба.

— Зачем, Дориан? — решается спросить она, почти неслышно произнеся моё имя.

— Сейчас тебя слишком много, — сглатываю, отвечая слишком честно и понимаю, что не совсем то говорю, — Твоего лица слишком много. Мне это нужно, чтобы моё сердце заработало.

— Ты умираешь оттого, что смотришь на меня? — хриплым, вздрагивающим шёпотом спрашивает она и чуть шипит сквозь зубы, когда я начинаю сильнее закручивать зажимы на её сосках.

— Я умираю оттого, что ты смотришь на меня, — мои губы обжигают дыханием её лицо. Она так стремительно задрала свою голову, чтобы смотреть мне в глаза. С хриплым рваным вдохом она оборачивается спиной ко мне, лицом к постели.

Я мягко толкаю её в спину и она падает на синюю кожу. От кровати я тяну фиксирующие цепи с наручниками. Приковав руки, так же поступаю и с ногами. Она, дрожа, чуть отрывается грудью от постели, трепеща, как осиновый лист от боли в сосках и с вздохом роняет тело снова. Только приковывая её ножки, фиксируя пряжки ремней на щиколотках, я увидел, да какой, блять, степени она возбуждена… Невероятно сильно. До безумия. Влажные следы на её бёдрах, как немое подтверждение.

Взяв бутылку из полупустой металлической ёмкости, я откупориваю уже проработанную с штопором затычку и сажусь на колени позади попки Лили, между раздвинутыми цепями ногами. Она шумно сглатывает — я это слышу и хриплый вдох рвётся из сердца в ответ. Уместив бутылку на её спине, уложив её между лопатками, такую холодную на её горячем подрагивающем теле, я убираю пальцы от горлышка, и кроваво-бордовая жидкость начинает течь по её позвоночнику, по тонкой, белоснежной коже, такой гладкой, упругой. Она громко, протяжно стонет, она — как вишня в вине, становится ещё пьянее. Стоны — более громкие, кружения бёдер, приветствующие льющуюся жидкость, становятся откровеннее.

Когда вино из лучших французских погребов начинает литься на её попку и киску — эстетичный доминант, удовлетворяющийся одним зрелищем, сменяется во мне истинным зверем, готовым разорвать к чертям свою гибкую и пылкую добычу.

Её киска пышет жаром, аромат сводит с ума. Я наклоняюсь к ней и чуть проталкиваю пробку от вина в задницу. Она стонет, как ангел. Трясётся, как будто в ней демон. Мои губы начинаю вбирать льющееся вино на её клиторе, которое бежит струйкой. Лили помогает своей тряской освобождать бутылку, но ремни не позволяют ей сильно двигаться, а значит бутылке скатиться. Я широко отрываю рот и вбираю в себя соки её мокрой крохи и вкус сладкого, терпкого вина, оседающего в самом горле и захватывающего разум в свой сладкий капкан.

Она стонет: очень громко, гортанно, просяще. Когда я просовываю внутрь её входа указательный палец, она начинает еле слышно хрипеть: «да, да, да». Так надрывно, сексуально. И мне ничего не остаётся, как добавить ещё два пальца, растягивая ими тремя вход и наяривать, натягивая жёсткую измоченную соками и вином киску. Вымученную возбуждением, желанием, пульсациями и самой опасной, похотливой жаждой. Она изо всех сил пытается сжимать киской моей пальцы и не выпускать, пока я не дохожу до основания. Вино всё течёт, орошая клитор, охлаждая его, и я пробую этот коктейль вкусов языком снова и снова. Кружу, играюсь губами, целую взасос в бусинку и провожу языком по взбухшим складкам. Она вкусная, как чёртов рай на земле.

Каждая жила в её теле — как провод, несущий заряд тока и заставляющий всё её тело пульсировать наслаждением и дрожать, желая большего. Она громко умоляет меня: «О, Мастер, пожалуйста», — плачуще стонет своим хриплым, сексуальным голосом. Она очень течёт, от неё жидкости больше, чем от вина, она слаще, чем вино, она пьянее его. Эти тёмные волосы отливают винным блеском. Эти карие глаза сами похожи на вишни. Эти соки — сладчайший нектар, напиток богов, я просто не могу остановиться, хоть боль в паху невыносимая, разрывающая, убийственная. Такая сильная, что хочется по-волчьи завыть и взять её… взять Лили по-собачьи, как однажды на пледе в гостиной. Как она тогда вспыхнула, зарделась от вина и буквально сама оседлала меня. Сейчас в её голове дурмана ещё больше, желание ещё жёстче, тело чувственнее, а значит удовольствие — будет воистину смертельное.

Когда вино перестаёт течь, я дрожащей рукой беру бутылку с её спины и повалившись на неё тяжестью своего разгорячённого тела, грубо хватаю её за подбородок и открываю большим пальцем рот, проскользнув в него. «Хочешь пить?» — звучит, как «хочешь меня?», когда я хриплю эти слова на её ухо. Она часто кивает, прикусывая мой палец. С смачным звуком я вытаскиваю его и вставляю горлышко бутылки в её рот, заставляя её сжимать кулаки от тех стараний, которые она предпринимает, чтобы сильнее прогнуться в спине. С мычанием она обхватывает пухлыми губками отверстие и получает долгожданные пару-тройку оставшихся глотков в пересушенный рот. Я резко отрываю от её губ бутылку, выливая несколько крупных капель, которые она тут же облизывает, подрагивая и хрипло мыча. Её взгляд встречается с моим — мой мир, всё внутри меня вновь переворачивается с ног на голову. Я откидываю с шумным звуком бутылку и проталкиваю язык в её сладчайший дикий рот, так сильно жаждущий моих поцелуев. Жаждущий их ещё больше, чем вино.

— О, Лили, — хриплю я в её губы, одной рукой по-прежнему продолжая держать её шею и подбородок, а второй освобождаю молящийся всей сотне богов член.

Блять, да. О, да!.. Внутренне я кричу, на самом деле — рычу, когда мой член вновь попадает в плен, но теперь в плен её мокрой, сочной, жаркой киски. Она визжит мне в рот, я начинаю вбиваться так, что вот-вот разорву. Моя вторая рука, отпустив член, вытаскивает пробку из её попки — я получаю ещё один визг и начинаю потрахивать её зад пальцами. Лили дрожит, как под кайфом — мы и есть под кайфом. Секс — наш наркотик, эта комната — наш притон, отдельный уголок планеты, один-единственный для нас во вселенной, лишенный всех и всего постороннего.

О том, что происходит здесь, знают только пол, потолки и стены — и от этого возбуждение ещё больше растёт в моей груди. Со звериными звуками, лишёнными всяких членораздельных слов, я ебу её — до боли, до потери сознания, вхожу в неё по самый возможный максимум и это заставляет её визжать. Цепи её наручников громко звякают от каждого моего движения внутри неё. Отпустив её губы своими, подбородок и шею, я соскальзываю рукой на её груди и срываю с сосков зажимы и отбрасываю их за пределы нашего зрения. Всё сейчас находится за этими пределами… Есть только я и она.

Её разрывающий крик становится оглушающим, я будто хочу собрать его в свою ладонь, с хлопком накрываю её рот, она не сдерживает желания укусить меня. Останутся следы, но мне плевать. Я с хриплым стоном утыкаюсь в её шею и бешено стону, оттого, что беру её. Оттого, что она моя. Я чувствую каждой жилой её тело, которое взрывается под моим, и она снова будет кончать от меня.