Лили… Она, такая сонная, встрёпанная, сидела на постели, залитой тусклым солнечным светом. Её взгляд был направлен на столик, где лежал гранат. Она щурилась, тёрла глазки, наверняка думая, что пред ней мираж. Увидев меня, она откинулась на подушку, и с улыбкой промычала, закрывая руками лицо, смущаясь.

— Когда дьявол успел слетать в Африку? — выгнула она бровь, хрипло смеясь, — Откуда это всё?

— Секрет фирмы.

Поставив тарелку с виноградом и клубникой перед Лили, я взял надрезанный гранат и разломал его, чуть напрягшись, пополам. Сок брызнул на пальцы, аромат стрельнул в воздух. Свежий, сочный, манящий своим запахом… как и эта девочка, сидящая на постели. Я посмотрел ей в глаза.

— Силач, — шепнула она, сглотнув.

Я медленно подходил к ней и она, также неторопливо, садилась на кровати. Я уместился рядом с ней, так близко, как ещё позволяло приличие.

— Ешь, — я смотрел в карие омуты и поднёс к её губам половину крупного граната.

Она хотела взять ягодку пальцами, но я с улыбкой отодвинул от неё желанный плод, дразня. Она склонила голову набок. Ухмыляясь, я поднёс сладость к её губам. Лили нежно обхватила обеими руками моё запястье и ладонь, заставив вздрогнуть. Приоткрыв рот, она вонзила зубы в кровавые бусинки, — раздался хруст, сок брызнул на её губы, подбородок, шею — от этого зрелища я чуть ли не потерял сознание. Она с мычанием и хрустом прожёвывала семена. Облизнув губы, глядя прямо в мои глаза, она утёрла тыльной стороной ладони подбородок, и снова взяв мою руку, прижалась губами к другим ягодам и откусила ещё. Я смотрел на неё, как зачарованный, не моргая и не произнося ни единого слова. Мне хотелось поцеловать её губы, выпить из них гранатовый сок и вкусить лично её. Этот малиновый рот, который снова прижимался к гранату. Я знал, чувствовал, так ей есть — ещё не приходилось… И вряд ли, когда-нибудь, мужчина так пристально наблюдал за тем, как она: сексуальная, растрёпанная, ест гранат, сводя с ума. Смотря мне в глаза, она откусила его ещё раз. В её взгляде был такой вызов, что мне просто немыслимо хотелось её… Её. Лили медленно облизала свои пухленькие губки, сглотнув, и убрала руки с моей руки, нежно соскользнув по ней вниз своими ладонями. По телу прошла мелкая дрожь.

— Было сладко, — прохрипела она.

— Я по-другому не могу, детка.

Лили долго смотрела в мои глаза, потом опустила взгляд на губы. Мне так хотелось, чтобы она плюнула на все запреты и сделала это сейчас! Поцеловала меня. Сделала то, что хотела ещё в клубе, но ни одного шага, кроме того, как взгляд на мой рот, она себе не позволяла. «К чёрту!», — подумал я, и хотел было напасть на её губы, резко потянулся, почти прижался, но — чёрт подери! — в миллиметре! — нас остановил звонок её мобильника.

— Вот херня, — шикнул я в сторону, заставив Лили шумно улыбнуться.

Она быстро облизала губы и чуть отшатнулась от меня. Дрожащей рукой нашла на тумбочке мобильник, и, прочистив горло, ответила:

— Да… Доброе утро, мистер Ривз. Да, я уже не сплю и про репетицию помню, у меня… кажется, ещё есть время, верно?.. Тридцать минут? Хорошо, хорошо, я…

Не договорив, она выключила мобильник и ловко слезла с кровати, помчалась, перешагнув через меня, в ванну. Затем вернулась, взяла сложенную одежду, и так неожиданно — порывом, как и всегда, — подбежала ко мне, звонко поцеловала в щёку, шепнув:

— Спасибо.

И снова упорхнула, не дав мне ничего сказать. А я и не мог ничего сказать. Я лишь откусил гранат, стараясь погасить пожар, что взыграл в моей крови снова. Мне нужно вывести этот яд из себя. Яд желания видеть Лили Дэрлисон каждую секунду своей жизни. Я даже не мог догадываться, как это возможно сделать. И у меня не было никаких предположений. Чёрт подери, я был в шаге — в одном единственном шаге от своей цели! — и всё оборвалось благодаря чёртовому звонку мистера Бредли Ривза. Это мука — быть без неё. Быть с ней и быть в отдалении — ещё больший ад. Если я утрачу шанс овладеть ею снова, я сойду с ума.

Я, чтоб меня, сойду с ума!

Лили

После репетиции на холодной сцене провинциального театра я почувствовала себя так плохо, что не могла не пожаловаться режиссёру-постановщику. Голос у меня охрип, а тело ломило. Бредли Ривз, как жестокий и непреклонный режиссёр, наорал на меня, пообещав, что я вылечу из всех его постановок, если не сделаю, что требуется от актрисы — сыграть. Я была в некоторой степени раздосадована тем, что рядом не было Дориана. За последние сутки я начала открывать его для себя с другой стороны. Дориана, которого нельзя бояться, а в которого можно только влюбляться и… И здесь этот режиссёр всё испортил. Он сам, сам потянулся к моим губам, а я… Боже, боже мой! Как же он заботился обо мне. Прилетел сюда раньше. Цветы, фрукты, вино и он, который из высокомерного дьявола превращается в принца. Господи, хоть бы не влюбиться, хоть бы не в него, потому что он и я, мы… это так невозможно!

Несмотря на заполненную мыслями голову и лихорадочное состояние, я вышла на сцену. Я в который раз убедилась, что она меня лечит. Мне кажется, внутри каждого артистичного человека живёт маленьких добрый гном, который появляется всякий раз, когда он оказывается в центре внимания, чтобы показать людям искусства. У настоящего актёра, артиста — мне не раз приходилось это наблюдать, особенно в театре, — меняется даже взгляд, когда он в образе. Не он вживается в образ, а образ входит в него. Я ни мало хлебнула на этом поприще — унижение, кулисье и его интриги, год игры в пустом зале. Это закаляет, но это приносит столько разочарования в мечте, в самой себе, что трудно удержать собственную психику в нормальном состоянии. Актёрская душа тонка не потому, что он с такой родился. Она истончается за каждую потерю и болезненный укол в стенах того театра, которому артист мечтает посветить талант и жизнь…

Последний акт. Я просто должна лежать мёртвая, ожить от поцелуя, увидеть смерть любимого и убить себя. В каждое из этих действий уйдёт по частичке души, весь мой талант и море усердия. Поправив грим «бледной поганки», я быстро проскользнула за кулисы. В этом холоде, от которого сводило конечности, я должна остаться в одном-единственном тоненьком платьице, а затем лечь на ледяной гранит, накрытый неким подобием одеяла, в выстроенном на сцене склепе Капулетти.

— Давай, давай, Лили, третий звонок, снимай к чертям свой тулуп, — Бредли стянул с меня мою куртку, заставив промычать от холода и досады.

Нос заледенел моментально, всё покрылось мурашками. Я уже было хотела идти ложиться, как вдруг…

— Разуйся, Дэрлисон.

— Мистер Ривз… Моих ног не видно в этом платье. Вы хотите, чтобы я действительно слегла, только с воспалением лёгких? — вскипела я.

— Разуйся, Дэрлисон, — повторил он как робот.

Я закусила губу. Мне хотелось убежать, крикнуть ему: «Урод!» и больше не иметь с ним никакого дела. Но я знала, что Дориан здесь. Я видела его. Он обязательно всё узнает, выгонит из театра Бредли, тем самым вмешавшись в мою карьеру, которая предусматривает собой эти «огонь и медные трубы». Под уничтожающим взглядом режиссёра, я быстро разулась и, скручиваясь от холода, побежала в сторону декораций. Когда моя спина опустилась на ледяную поверхность, я стиснула зубы, чтобы не вздохнуть слишком громко. Руки непроизвольно легли крестом, а глаза закрылись. Я чувствовала, как дрожу. Холод сушил губы и резал без ножа вдоль всего тела. Приоткрыв затуманенные слёзной пеленой глаза, я смотрела в потолок. Свет в той зоне, где лежу я, погас. Занавес открылся. Световой луч сопровождал драку Ромео и Париса, я молилась каждую секунду, чтобы он быстрее убил его. Убей, убей, мне так холодно. Я сжала руку в кулаки, воспользовавшись темнотой. Уверена, я уже без всякого грима похожа на мертвеца. Я решила не думать об этом, ничего тут не поделаешь, не сейчас… Я буду думать о Дориане. Да. О нём.

Когда я собиралась в театр, он ждал меня у двери в номер. Такой красивый, в своём белом плаще и синих джинсах, под цвет его завораживающим глазам. От них по спине бежит мороз более безжалостный, чем от того гранитного подобия гробницы, на которой я лежу. Он ободрял меня всю дорогу, шутил, рассказывал о миссис Айрин Грей, когда я выразила ею своё восхищение, сказав, что понятия не имею, как она всё успевает. В одном из Старбаксов мы взяли по капучино и двинулись к театру, так как садиться обратно в такси и стоять в пробке нам уже не хотелось. Разговаривать долго мы уже толком не успевали. Когда мы шли по заледеневшей площади к театру, он держал меня за руку и каждый раз, когда я думала, что упаду, он удерживал меня, хватал за талию и, смотря прямо в глаза, строго говорил: «осторожно, Лили». От этого мне снова и снова хотелось поцеловать его. И я не могла в эти секунды не вспомнить, как во время «гранатового утра» он почти поцеловал меня: с каким порывом, как быстро он склонился ко мне, желая моих губ… Но Бредли Ривз, чёрт бы его взял.