— Когда ты стольким пожертвовал, — проговорила Рут, — остальное пустяки. Жизнь всегда будет подставлять подножки. Безденежье. Выкидыш, а затем известие о том, что больше никогда не сможешь иметь детей. Увольнение. Ураган, сравнявший твой дом с землёй. Болезнь.

Глазами полными слез, она посмотрела на Сета.

— Наша совместная жизнь не была лёгкой. На нашу долю выпало много горя и много страданий. Но мы всегда были вместе. Мы боролись друг за друга. А остальное? Ну, пока мы были рядом, все было терпимо. Все было возможно. Самое важное сражение уже давно проведено и выиграно. Мы принадлежали друг другу.

Когда Рут произнесла эти простые слова, по лицу Гризельды хлынули слезы. Всё это время женщина неотрывно глядела на Сета с такой любовью, что Гризельда уже подумала, не лучше ли ей незаметно ускользнуть и оставить их наедине с их воспоминаниями. Но тут Рут повернулась к ней и спросила:

— А у вас с Холденом такая любовь?

— Да, — ответила Гризельда, душой и сердцем понимая, что это чистая правда.

Ничто, ничто и никогда не встанет между ней и Холденом, несмотря на их минувшие и будущие расставания и разлуки, несмотря на испытания и невзгоды, хорошие и плохие времена, в болезни и здравии, достатке и бедности. Также как Сет и Рут, они уже прошли и выиграли своё самое важное сражение. О, у нее всегда будут определённые проблемы с доверием к людям и обстоятельствам ее жизни, но в этот миг она решила раз и навсегда исключить Холдена из этого списка. Она доверяла ему. Она верила в них. Всецело и без оглядки. И все, что их ждёт впереди, будет навсегда.

Они еще немного поговорили, и Гризельда отдала свою работу. Она дала слово, что познакомит их с Холденом, когда он приедет в отпуск, а они взяли с нее обещание, что она непременно обратится к ним, если ей когда-нибудь что-нибудь понадобится.

Затем она по очереди их обняла — Сета и Рут, этих мифических героев, которые каким-то образом оказались настоящими — и, уже выходя из кабинета, оглянулась назад как раз в тот момент, когда они потянулись друг к другу и крепко взялись за руки.

21 октября

Дорогая Гри,

Меня так потрясло то, о чём ты написала в своем последнем письме, что мне пришлось трижды его перечитать. Сет и Рут не просто живы, а счастливы, невредимы и любят друг друга? Уже тридцать лет женаты? Я даже не знаю, что сказать.

Как ни странно, но кое-что меня в этом злит. Я имею в виду, они ведь знали, что он сумасшедший (он, блин, запер их в подвале, Гри, и, судя по твоим словам, чуть не убил Рут), и они никого не позвали и никуда о нем не сообщили? Могли бы избавить нас от многих мук и страданий.

Впрочем, если я увязну в этой «кротовой норе»[17] и начну переписывать историю… При любом раскладе всё могло быть гораздо хуже. Что, если бы миссис Ф. обратила свой взор на меня и начала приставать ко мне? А что, если бы тебя или меня перевели в другую семью ещё до того, как мы узнали друг друга? Если я изменю одно, то могу все испортить, весь наш путь, вплоть до того момента, как ты появилась на том бое в июне. Так что, полагаю, я бы ничего не стал менять. Ничего. Потому что точно также я бы ни на что не променял время, проведённое в доме Квинта. Я ненавижу Джону, но я бы даже не променял те пару дней в больнице, поскольку всё обернулось хорошо. И я бы уж точно ни на что не променял то утро, что мы провели в твоей постели в Джорджтауне. Я бы не стал менять того, что сейчас я в армии, а ты в колледже. Значит, всё в порядке. Все сложилось известным образом, многое из этого оказалось полным отстоем, но сейчас мы находимся там, где находимся. И мне нравится то, где мы сейчас. А значит, всё в порядке.

Я получил письмо от Джеммы, и надеюсь, эта новость не превратит тебя в параноика. (И не должна. Я не люблю её. Я люблю ТЕБЯ). Она только написала мне, чтобы сообщить, как хорошо идут дела у них с Ханной. Ханна проявляет характер, и Джемма сказала, что ей стало тяжело подниматься по лестнице ко мне в квартиру, поэтому она переехала к Квинту, Моди и Клинтону. Говорит, что Моди не дает ей и пальцем пошевелить, и спрашивает, как я отнесусь к тому, что Клинтон станет отчимом Ханны. Я написал ей, что не знаю никого, кто бы лучше него позаботился о моей малышке. У Ханы будет море любви, Гриз. Все они. Ты и я. Так много любви. Это самое главное.

До церемонии выпуска осталось ещё четыре недели. И всего две до гребаных испытаний, от которых у меня уже голова идёт кругом. На этой неделе основной курс боевой подготовки: навыки стрельбы, ориентирование на местности и маневры под огнем противника. Оказалось, что я меткий стрелок, Гриз. Мой инструктор сказал, что я хорошо управляюсь с оружием, и посоветовал мне подумать о переводе в пехоту, если окажется, что артиллерия — не моё. Может быть, разведчиком-снайпером. Есть над чем подумать. Когда он это сказал, я был чертовски горд.

Гриз, мы с тобой практически не говорили о том, что нас ждёт дальше, но я надеюсь, что сможем поговорить, когда я приеду к тебе в ноябре. Должен тебе сказать, что, судя по всему, постоянным местом моей службы станет Калифорния. Есть, правда, небольшая вероятность, что Северная Каролина, но, скорее всего, Калифорния. Я знаю, что это далеко от твоего дома. Далеко от колледжа, Маклелланов и Майи. Но там хороший климат. Тут у меня есть друг, Грэм. Его девушка тоже туда переезжает, и он говорит, что может связать тебя с Клэр. Я ни о чём тебя не спрашиваю. Я просто хочу, чтобы ты немного над этим поразмыслила. Мы обсудим это, когда я вернусь домой, хорошо?

Ровно через месяц я буду с тобой.

Мне не верится, но это на самом деле так.

Пожалуйста, продолжай писать. Мне жизненно необходимо каждое письмо.

Я безумно по тебе скучаю.

Я буду любить тебя вечно, ангел.

Холден.

Гризельда прочитала письмо один раз, потом, как обычно, второй и третий, наслаждаясь ощущением, будто Холден сейчас здесь и разговаривает с ней. Она то и дело водила пальцами по его аккуратным буквам, улыбалась и плакала, испытывая чувство грусти и гордости.

Но, в конце концов, две вещи заставили ее нервно поджать губы:

«Его девушка тоже туда переезжает… Я ни о чём тебя не спрашиваю».

Она перечитала письмо ещё раз, но вместо того теплого, удивительного чувства, которое обычно появлялось тогда, когда она читала письма Холдена, ее глаза снова метнулись к этим строчкам.

Гризельда не играла в игры и ничего не требовала от Холдена, но в глубине души поняла для себя две вещи: она не хотела быть просто девушкой Холдена и определенно хотела услышать от него вполне конкретный вопрос.

Раньше он уже упоминал о браке, но это было много недель назад, и теперь в этом письме — в единственном из недавно полученных ею писем, в котором более-менее серьезно затрагивалось их совместное будущее — он ставит ее в один ряд с чьей-то девушкой, а потом говорит, что ни о чём не спрашивает. Хм.

Она сложила письмо и аккуратно разместила его под фотографией Холдена, затем откинулась на кровать и, крайне недовольная собой, уставилась в потолок.

Она не хотела ничего домысливать. Она не хотела торопиться с выводами и впадать в панику только из-за того, что он не сделал ей предложение в письме. Потому что, черт возьми, и не желала, чтобы это было сделано подобным образом. И, сказать по правде, ее очень обнадёживала его просьба поразмыслить над тем, чтобы переехать с ним в Калифорнию. Очень обнадёживала. Потому что больше всего на свете она хотела быть с ним. И если бы он попросил ее поехать с ним без кольца, она бы, скорее всего, согласилась. Но если быть честной. И до конца откровенной… Она только сейчас набралась храбрости и стала мечтать о том, какой бы она хотела видеть свою жизнь. И переехать с Холденом в Калифорнию она бы хотела непременно с кольцом на пальце и с именем Гризельда Крофт.