– Кто поспорил? Как это? Ты? С кем же? – удивленно спросила Ки-Ки.

– С солнцем!

– С солнцем? Такого не бывает!

– Очень даже бывает. Если сто круглых капелек скатятся донизу и не лопнут, дождевой фее придется убраться…

Но дождевая фея, облюбовавшая себе для жилья хмурое лондонское небо, как часто говорила Мэми, видно, и не собиралась позволить солнышку выглянуть. Лауру это тревожило ничуть не меньше, чем Ки-Ки. Женни тотчас стала поучать младшую сестру:

– Хоть до тысячи считай, погоду не изменишь. Спорить с солнцем! Такого не бывает!

– А у меня бывает! Что захочу, то и будет! – стояла на своем Лаура и даже повысила голос.

Ки-Ки притихла, она заметила, что Мавр на них глядит.

– Мавр, Мавр, да ты вовсе не спишь? – шепнула она, покосившись на мать.

Мавр поспешно зажмурил глаза. Жении еще крепко спала. Пусть девочки потерпят. Он раза три громко всхрапнул, но тут же замер, как нашкодивший мальчишка, и опасливо поглядел на спящую. У него отлегло от сердца: не проснулась. Дорогая, как она бледна. Под глазами глубокие тени. Она слишком мало бывает на воздухе, слишком мало спит. Засиживается допоздна за письменным столом, мучаясь над моими каракулями и длинными фразами. И все-таки всегда кротка и терпелива. И детей она любит нежно, но разумно. Да, она умна и красива, моя большая Женни! Горячая волна счастья захлестнула его.

Мавр с трудом оторвал взгляд от спящей и посмотрел на обеих девочек. Сидя в постели, они умоляюще глядели на него. Он подмигнул им, но тут же приложил палец к губам: идите, мол, но только тихо!

Две фигуры в ночных рубашонках двинулись на цыпочках, обходя скрипучие половицы, к отцовской кровати и, пища от удовольствия, шмыгнули под одеяло. Когда веселая возня наконец затихла, Лаура прошептала:

– It is raining, raining, raining[9], Мавр!

Лаура и дома часто говорила по-английски, и сейчас ей показалось, что он лучше, чем немецкий, передаст случившуюся беду. По-английски это звучало как-то особенно горестно. «Ну как может идти дождь в воскресенье!» – крылось за этой жалобой.

Ки-Ки уткнулась в плечо отца.

– Тогда долго-долго будем валяться в постели, правда? – Она надеялась хоть на какое-то возмещение.

– Гм!.. Не слишком долго. – Мавр колебался. Взглянул на часы. Восьмой час. – Пока не проснется Мэми! А ты дорисовала свою елку, Ки-Ки? – спросил он, понизив голос.

Женни кивнула:

– Получилась как настоящая – густая такая, и на ней бородатый лишайник. А снизу я пририсовала гнома. Чулки я ему выкрасила в синий цвет, но Мэми говорит и Ленхен тоже, что у него всегда бывают красные.

– Красные куда красивее.

– Но ведь я уже нарисовала синие.

– А ты сверху покрась красным!

– Тогда получатся лиловые, Мавр!

– Верно. Тогда уж лучше пусть останутся синими. Лиловый – что за цвет? – Он повернулся к младшей дочке: – А ты, Лерхен? Что ты вчера делала?

– Утром я с Ленхен ходила за покупками. Взяли у мясника большущий кусок телятины. Сначала он сказал, чтобы мы заплатили, а потом отдал так. – Мавр промолчал, и Лаура продолжала: – А окорок опять с прилавка убрал. Жалко. Мы купили в гастрономическом другой, малюсенький-премалюсенький. – Лаура размечталась: – Вот если б такой… как колбаса у мастера Рёкле – режешь, а окорок не убавляется.

– Гм, это бы неплохо. Совсем неплохо… – согласился Мавр. – Когда-нибудь будет такой окорок.

– Где же?

Мавр прищурил глаза:

– В стране Завтра-и-Послезавтра.

– Ой, значит, ты расскажешь дальше сказку про Рёкле?

– В кровати? – Он покачал головой. – Ну, а что ты еще делала?

– Я? – Лаура задумалась. – Читала дальше «Дон-Кихота». Хочу хорошенько научиться читать, Мавр. Я уже твердо знаю все немецкие буквы.

– О, это хорошо. И все поняла? Это правда, Лерхен? – Он прищурился и, так как Лаура утвердительно закивала, спросил: – А что же говорит его лошадь Росинка?

– Росинка? – Лаура наморщила носик. – Не лошадь Росинка, а конь Росинант!

– Ах да, верно, верно! Так что же сказал Росинант, когда достойный рыцарь Ламанчский сражался с ветряными мельницами?

– Росинант… что он сказал? – Лаура с сомнением поглядела на Мавра.

Но он ведь спросил вполне серьезно. Нахмурив лоб и задрав носик, она какое-то время напряженно думала, пока не заметила, как предательски дрожит у Мавра черная борода. Не подавая виду, она степенно проговорила:

– Росинант очень удивился. Сказать он, конечно, что-то сказал, Мавр. Но, понимаешь, тогда люди еще не знали лошадиного языка. И потому не записали. Жалко, правда, Мавр?

Мавра разбирал смех. А увидев лукавые глазки Лауры, в которых вспыхивали зеленые искорки, он чуть громко не прыснул. Но тут же оглянулся на Женни. Как крепко она сегодня спит, уткнувшись лицом в подушку!

Но тут Мэми вдруг повернулась и, глядя на трех опешивших болтунов блестящими, совсем не заспанными глазами, небрежно сказала:

– Лошадиный язык? Конечно, он существует. Я даже читала в книжке стихи на лошадином языке.

Уж эта Мэми! Значит, она подслушивала и только притворялась, что спит. С восторженными воплями девочки прыгнули на кровать матери, дав наконец волю своей радости. Тут и Эдгар выбрался из-под одеяла, крича:

– Подождите! Подождите! Сейчас придет полководец Муш, и тогда уж…

В короткой рубашонке, забавно размахивая руками и скача на одной ножке, как Румпельштильцхен[10], он пронесся по комнате и одним прыжком очутился у матери на постели. Он так затормошил Мэми, что ей пришлось уцепиться за Мавра, чтобы не упасть с кровати.

– Мавр, спаси меня от гражданина Муша! – взывала она.

Когда дети угомонились и буря восторга стихла, они стали играть длинной косой матери, завивавшейся на конце локонами. Потом стащили с головы Мэми чепчик и, хохоча, по очереди начали примерять его перед зеркалом, чтобы узнать, кому он больше пойдет. А когда наконец все опять улеглись, Муш – в постель к Мэми, девочки – к Мавру, Женни спросила:

– Ну, что вчера вечером, Мавр? Ты так долго не возвращался! Я очень устала, не дождалась. Все сошло хорошо?

– И еще как, Женнихен! – весело ответил Мавр и, обращаясь к детям, объяснил: – Мне пришлось вчера побывать в гостях у паука-прядилыцика. Кровосос крутился у нас, как на горячих углях, – все воскресенье ему испортили. А его Очкастому Черту даже один рог отпилили. Поглядели бы вы, как он, поджав хвост, дал тягу!

– Очкастый черт? Самый взаправдашний? – восхитилась Лаура.

– И он удрал к себе в ад? – осведомился Эдгар.

– Хорошо бы! Но, к сожалению, великий Муш, чертям еще слишком много приволья на земле. Однако этому воскресное жаркое не полезет в горло.

Лаура показала на мокрое от дождя окно:

– А наше-то воскресенье? Что же мы теперь будем делать?

– Давайте лежать в постели до самого обеда! – воскликнул Муш. – Мавр нам доскажет сказку про волшебника Рёкле!

– Или о стране Завтра-и-Послезавтра, где солнце и дождик можно заказывать, – приставала Лаура.

– О стране Завтра-и-Послезавтра? – Мавр рассмеялся. – Эту сказку я сам еще толком не знаю.

– Ничего, ты только начни, а там все тебе само придет в голову! – уговаривала Лаура.

– Придет в голову! Да еще в кровати! Такая сказка! – укоризненно произнес Мавр. – Нет, нет. Тут нужно шагать, да еще большими шагами.

Ки-Ки слушала лишь краем уха, ей уже давно не терпелось задать один вопрос.

– Мэми, ты правду сказала про лошадиный язык? И ты сама читала? Где же? – спросила она, устремив большие черные глаза на мать.

Лаура тоже сгорала от любопытства. Да и Мавр не меньше. Он подмигнул большой Женни: посмотрим, мол, как ты тут выкрутишься. Но, ко всеобщему удивлению, Мэми, улыбнувшись, ответила:

– Где? У Братьев Гримм! Там разговаривает даже лошадиная голова без туловища и без ног.

– У Братьев Гримм? – Ки-Ки никак не могла сообразить.