Когда он выпрямился, я спросила:

— У нас все… хорошо?

Его выражение лица стало жестким и смертельно серьезным.

— Я хотел спросить у тебя тоже самое. Потому что мои чувства к тебе не изменились, из-за… из-за этой тупиковой ситуации. Ничуть. Я люблю тебя, как и прежде. Это тебя что-то не устраивает, поэтому ответь мне. — Он не был зол. Не совсем. Сейчас его голос был напряжен от отчаяния.

Я уставилась на его шерстяные носки.

— Мои чувства к тебе тоже не изменились.

— Это не так, если ты по-прежнему размышляешь над тем, чтобы расстаться, если я поеду к сестре в пятницу.

Я закусила губу.

— Это единственный способ, который пришел мне на ум, чтобы, возможно…, заставить тебя принять решение, которое лучше для тебя. Я не хочу потерять тебя, если произойдет что-то плохое и тебя отправят обратно в тюрьму. Потому что я люблю тебя.

— Но ты потеряешь меня. Ты подготовилась к этому. Ты бросишь меня, если я скажу, что должен ехать.

Я слабо улыбнулась, дрожащими губами от наворачивающихся слез.

— Я скажу все что угодно, лишь бы удержать тебя на свободе.

Его брови сдвинулись, а его прекрасное лицо внезапно смягчилось

До него дошло, осознала я. Наконец, я нашла, способ объяснить, который пробьет брешь в этой стене замысловатых этических норм.

— Я предпочту, чтобы ты жил на свободе, обычной жизнью без меня, чем встану на твою сторону и притворюсь, что меня вполне устраивает то, что ты рискуешь всем. Рискуешь всем из-за ненависти к человеку. Из-за какого-то куска дерьма, который не заслуживает права на то, чтобы отобрать у тебя все чего ты добился с таким трудом, за последние пять лет. — Мой голос повысился, зарождающиеся слезы испарились. — Не уезжай, и никому из нас не придется терять.

У него не было необходимости отвечать. К этому моменту я знала его ответ дословно. «Не заставляй меня выбирать между тобой и семьей». Между его новоиспеченной любовью ко мне и тридцатью с лишним лет привязанности к сестре. И, если уж на то пошло, между слепой похотью и кровной преданностью. Я должна признаться, что мне не выиграть этот бой. Но я никак не могла отделаться от чувства, словно я должна это сделать. Не могла отделаться от чувства, что я относилась к нему лучше, заботилась о нем больше. В любом случае, заботилась о нем по-другому. Меня взбесила та женщина, которая угрожала Джастину, что Эрик расправится с ним. Это была женщина с убеждениями Кристины, которая идеализировала или боготворила первозданный кодекс мужественности. Око за око — прямо, как гласят те чернила на его плече.

— Ты все тот же парень, который набил те татуировки, — сказала я грустно, опустив глаза на его руку. — Ты говорил мне, что изменился, но тобой по-прежнему руководит эта чертовая жажда мести, не так ли?

— Я еду не для того, чтобы наказать его. Я еду, чтобы поддержать сестру. И мне надоело об этом разговаривать, ладно?

Я замолчала. Не уверена, что он когда-либо закрывал мне рот вот так, даже, когда мы ехали домой из аэропорта. Он всегда был готов жертвовать. Доказывать. Мы оказались на распутье, и пока я рассуждала какую дорогу мне выбрать, Эрик видел только один путь. Я могу угрожать. Я могу бросить его, когда он сядет в свой грузовик в пятницу против моей воли. Но он все равно сядет в этот грузовик. Возможно, он уедет и вернется в воскресенье вечером, в полном порядке, совершенно свободный…

Должно быть, он прочитал мои мысли.

— Ты останешься со мной, все пройдет гладко, мы по-прежнему будем друг у друга, когда я вернусь.

Надолго ли, задалась я вопросом? Пока этого снова не произойдет. До следующего звонка от его сестры, до следующей ссоры. До следующей тупиковой ситуации.

— Сдержи свое обещание, — продолжил он, — или мы точно друг друга потеряем. Я не понимаю, почему ты не можешь сложить два и два, Энни.

Он был прав. Единственный способ победить — это, если мой ультиматум сработает — он останется в безопасности, легально и физически, и мы останемся вместе. Но победы мне не видать. Так как наши взгляды расходились в этом, и он уже перечеркнул эту возможность.

— Кажется, я проиграла, — сказала я тихо, и села на кофейный столик, обхватив локти.

Эрик вздохнул и опустился на колени. Он наклонился ближе, и мне показалось, что он, возможно, положит свой лоб мне на бедра, но вместо этого он расшнуровал мои кроссовки. Они были завязаны на два узла, но он развязал их своими большими пальцами, медленно и терпеливо, затем снял один за другим. Он держал мою ногу в своих руках, нежно сжал ее, и снова вздохнул.

— Перестань думать, что ты борешься со мной, — сказал он. — Или борешься с моей сестрой. Я поеду, это ясно как божий день. Останься со мной, и у меня будет смысл вернуться к любимой.

— И причина строить из себя героя в следующий раз? — потому что мы оба знали, что всегда будет этот следующий раз, пока он не решит измениться.

Он поднял свой подбородок и наши взгляды встретились.

— Я не знаю.

Я сделала глубокий, дрожащий вдох, а затем зажмурила глаза, и выдохнула.

— Хорошо, — сказала я ему.

— Ты бросаешь меня?

Мои глаза распахнулись, и я увидела боль на его красивом лице.

— Нет. Я хотела сказать. Хорошо я поеду с тобой. В пятницу.

Его брови расслабились.

— Значит, ты будешь рядом со мной. — Казалось, что он не до конца поверил в это.

Я кивнула.

— Думаю да, если ты останешься со своей сестрой. Да. То есть, ты прав, — если ты уедешь, а я брошу тебя, то я точно потеряю тебя. Если я поеду с тобой, возможно, все будет в порядке. Как бы сильно меня не пугало это «возможно» Как бы сильно я не переживала, что это повторится снова. Но ты победил, Эрик.

— Я не пытаюсь победить, — сказал он тихо.

— Я верю в это. Но мне очень сильно кажется, что я проиграла. И я очень сильно боюсь потерять тебя.

На его лице отобразилась грусть.

— Мне кажется, это никогда не кончится, — сказала я, подыскивая слова. — И я все время буду бояться потерять тебя из-за всего этого.

Останусь ли я с этим мужчиной на время очередного тюремного заключения? Я задалась вопросом. Десять или двадцать лет ему дадут, если он повторит содеянное. Тогда мне на самом деле придется выбирать. Ждать мужчину, которого я люблю и снова забыть о сексе, о карьерном росте, о материнстве…

— Я поговорю с сестрой, когда мы будем там, — сказал он медленно.

Я подняла взгляд.

— О чем?

— О том, что все, что ей от меня нужно, что она требует от меня…, как это сказывается на наших отношениях.

Я мягко фыркнула.

— Ага, послушает она тебя, ведь она меня так любит.

— Это не произойдет в одночасье. Я должен поддержать ее, в этот раз. Но я обещаю, что попытаюсь все уладить, цивилизованно.

— Правда? — у меня на сердце стало легче, и появилась надежда. Я ожидала от него другой позиции, но это уже намного больше, чем то, что он готов был выполнить раннее. По крайней мере, сейчас я чувствовала, что меня услышали и начали понимать.

Он кивнул.

— Обещаю.

— Ладно…, хорошо. Так мне намного легче… остаться с тобой. — Как меня пугали эти слова. Словно в самый последний момент ты осознаешь, как ты близок к тому, чтобы сорваться с обрыва.

Он положил голову мне на колени, и пока я гладила его по волосам, он пробормотал:

— Ох, Энни.

— Облажаешься и попадешь за решетку — мои письма с приятными мелочами будут короткими очень долгое время, — предупредила я, высказав только самую малость того, что меня ужасало.

Его сильные руки обвили мои икры, крепко сжав их, а его дыхание согревало мои бедра сквозь джинсы.

Я попыталась направить разговор в более беззаботное русло.

— По крайней мере, я так смогу, присматривать за тобой.

Он поднял подбородок.

— У меня уже есть надзиратель. Или ты имеешь в виду других женщин?

Я снова стала серьезной, а его глубокая искренность удивила даже меня.

— Не могу представить, что ты когда-нибудь сделаешь такое. Будешь с кем-то другим у меня за спиной.