Несколько раз троллейбус проезжал мимо, а затем остановился.

Она вошла, окруженная облаком брызг, которые не спешили осесть.

Рогов предложил ей свой зонтик.

– Спасибо, – сказала женщина.

«Назову ее Долли», – подумал Рогов.

– Спасибо, – сказала Долли и с опаской взглянула в сторону заднего сиденья.

– Ничего, мы все здесь свои люди, – сказал Рогов, хотя не был в этом уверен.

Совсем не уверен был в этом, а скорее был уверен в чем-то обратном.

В чем-то худшем он был уверен – и, действительно, что-то происходило на заднем. Трое теряли черты, стали неотличимы как тени, одна с рогами. Слились в большое косматое пятно. Страшась, Рогов невольно дорисовывал в нем клыки и когти, а снизу – щупальца. Красным углем обвел глаза и, когда зрачки повернулись в его сторону, побежал, полный ужаса.

Через кабину водителя Рогов перепрыгнул в другой вагон. Вагонов было много как в длинном трамвае. Их было без конца, и по кругу, в каждом – руль, педаль и гора Фудзи в переднем стекле. И дверь не на том месте, где ей полагается, а настоящие двери – те что сбоку – были глухо закрыты. Рогов бежал, не чувствуя ни усталости, ни одышки. Потерял счет времени и вагонам.

И вот, когда Рогов собрался уже обернуться и встретить ужас лицом к лицу, а собирался он каждый раз перед каждою новою дверью, он увидел Долли, она в этот момент была кондуктор, открывающий дверь на остановке. Троллейбус с шумом выпустил пар и остановился. Рогов вышел в клубах белого дыма.

Судно отчалило.

Три пассажира, стоя на корме, махали руками, один – платочком.

***

Теперь о вещах не столь очевидных.

У каждого сущего существа есть свое сознание. Если нет, то представим.

У каждой клеточки в организме оно есть, но клеточка для нас это слишком сложно.

Самый простой пример – это электрон, элементарная частица.

Когда-то считали, что электрон вращается по орбите вокруг ядра атома.

Но на самом деле он пребывает, примерно сказать, в виде некоего облака. В котором он в каждый момент времени находится как бы везде и нигде конкретно. Это если смотреть на предмет снаружи. А если – изнутри? Можно представить, что электрон своим сознанием охватывает все облако своего пребывания (иными словами – универсум), но сознание элементарной частицы по определению должно быть элементарным и электрон одномоментно сможет осознать себя только в одной точке. Поэтому его сознание должно от момента к моменту переходить из точки в точку, чтобы охватить все точки своего универсума одну за другой. То есть двигаться по некоторой траектории. И это движение, этот процесс предполагает наличие какого-то времени, в течение которого он будет совершаться, – бесконечного с точки зрения электрона. Но для внешнего наблюдателя, для которого электрон существует в виде облака-универсума, – этот сколь угодно долгий процесс одномоментен. Наблюдателю доступен только его суммарный след – облако, в котором электрон пребывает сразу везде, и нигде конкретно.

Это общий принцип – существует процесс сканирования универсума сознанием, которое не в состоянии охватить весь универсум в целом. Этот процесс разворачивается во времени, которое, собственно, и возникает в ходе развертывания процесса.

У человека есть свой личный универсум – некое внутреннее вместилище, устроенное неизвестно как. Большее, чем у электрона, но меньшее, чем у мироздания в целом. Ты блуждаешь сознанием по этому универсуму, един в нескольких лицах, и видишь сон, длительность которого ничем, строго говоря, не ограничена. В то время как на твоих секундных часах у кровати не сдвинется стрелка.

***

– Можно рассказать обо всем этом подробнее и в деталях, – сказал старик, – но тогда нам не уложиться в двадцать тысяч.

– А что такое эти двадцать тысяч, в которые надо уложиться? – спросил Рогов.

Старик промолчал.

– Два слова есть, которые я никогда не употреблял в реальной жизни – «универсум» и «сканировать», – сказал Рогов. – Третье слово – «траектория».

– Так ли уж хорошо ты помнишь свою реальную жизнь? – сказал старик. – Может быть, там ты профессор физических наук или лауреат премии. Иначе откуда ты мог бы знать то, о чем я рассказываю.

Рогов мог бы подняться от берега в гору, мог двинуться в другую сторону – как бы посуху (и волна уже с готовностью стекленела под ногой). Но пошел по шпалам вдоль берега. Долли шла следом по песку, увязая ногами. Впрочем, идти по шпалам было в равной степени неудобно.

Впереди белел стенами дом, где были окна и крыша над головой.

В правом окне виднелась вершина горы Фудзи в лучах восходящего солнца. В левом – вершина горы Фудзи поверх ветки цветущей сакуры. В третьем окне – особый вид на вершину сквозь лежащую на берегу большую бочку без дна.

По стенам на полках расставлены были предметы: линейка, циркуль, рычажные весы, часы (одни песочные, другие – со стрелками), колбы, мензурки с делениями, бутылки и банки с жидкостями и порошками, модель кривошипно-шатунного механизма, машинка для выдувания пузырей.

«Я в реале, наверное, действительно профессор», – подумал Рогов.

Он провел взгляд по полкам. Сливая и смешивая из бутылок и банок. Одно меняло цвет, другое выпадало в осадок, третье испарялось. Прозрачное становилось синим, белое растворялось в прозрачном. Что-то хлопнуло со вспышкой и легким дымом, почти взорвалось.

«Я, должно быть, реально химик», – подумал Рогов.

Весы, линейка и циркуль тоже удостоились взгляда.

Рогов перевернул песочные часы, песок сыпался из верхней склянки в нижнюю. Что ж, закон тяготения никто не отменял. Перевернул будильник со стрелками, часы затикали, секундная стрелка пошла вниз. Это было глубоко правильно.

А весы? Положи на чашку весов камень, и она опустится.

Камней была куча – все ярких цветов, чтоб легче отличать друг от друга.

Рогов взял сразу два – один положил на левую чашку, другой на правую. Левый оказался тяжелее. Подержав в руке, Рогов решил бы в пользу правого камня, но весам следовало верить.

«Может быть, я скорее отличился в области физики?», – думал Рогов.

Тем временем (тем или, может быть, – этим) Долли сварила кофе. Дым поднимался над чашкой, но настоящего вкуса не было. Рогов откусил от яблока – словно положил в рот кусок картона. То же и с пирогом, которому по замыслу следовало быть сладким. То же и с маленьким бутербродом (селедка, яйцо, майонез, листик петрушки), – Рогов любил такие.

– Я научусь, – сказала Долли, – научусь, и все будет. Все у нас будет-будет.

Она обогнула стол и села на колени Рогову. Обхватила шею рукой. Рогов тоже обнял ее, следуя логике момента. Вес женщины казался нормальным у него на коленях, кожа под рукой теплая. Если поставить ей градусник подмышку, сколько там набежит? А кровь потечет ли, если надрезать палец?

– Ты о чем-то задумался? – спросила Долли.

А если рассмотреть каплю крови под микроскопом, будут ли там видны мелкие кровяные шарики? Или окажется только жидкая красная краска? А потрогать пульс? Есть ли там сердце, которое бьется внутри?

– Ты спишь?

– Нет, не сплю, – машинально произнес Рогов, проводя рукой по левой стороне женского тела к тому месту, где сердце. Он почувствовал под ладонью естественные толчки пульса. Или пульсом считается то, что в запястье?

– Что-то не так? – забеспокоилась женщина.

Все было так. Было так, как было, как и должно было быть. Песок в часах сыпался, секунды в будильнике тикали, камни качались на коромыслах весов. Над остатками белого порошка поднимался дымок. Только в окне вместо ветки цветущей сакуры обозначилась кленовая ветка с желтыми и красными листьями. Но вершина горы Фудзи за веткой никуда не делась.

А за дверью уже давно слышались без слов голоса и смех ни о чем. Затихли, и сразу вошли трое под одним зонтиком, одетые по-японски.