И вот однажды Рубликов и Копейкин встретились в очередной раз в подъезде у лифта. Копейкин был трезвый, но с бутылкой водки в кармане. Он как всегда заулыбался и протянул Рубликову руку, а Рубликов подумал в сердцах: «Почему это я должен улыбаться этому проходимцу и здороваться за руку?» И он не стал пожимать протянутую руку Копейкина, а вложил в эту руку мелкую бумажку в пятьсот рублей – может быть, намекая этим на неулаженность денежных отношений, кто знает? Копейкин застыл на месте, в первый раз в жизни чувствуя замешательство – а что, интересно, можно чувствовать, если в протянутую для рукопожатия руку кладут деньги в размере мелкой милостыни?

Рубликов увидел остановившийся взгляд Копейкина и его осенило – тоже первый раз в жизни. Можно сказать, нашло вдохновение. Как раз перед тем он посещал лекции дипломированного колдуна Баранова, на которых тот, в частности, демонстрировал свое искусство гипноза и давал объяснения. Момент был самый подходящий, чтоб вспомнить урок колдуна, и Рубликов начал.

– Держи крепче, – сказал он уверенным в себе голосом. – Теперь подними руку. Вытяни вперед.

Копейкин послушно исполнил сказанное, и Рубликов, сдержанно ликуя в душе, продолжал:

– Так. Хорошо. Можешь поднять руку выше. Можешь опустить ниже. Ты поднимаешь и опускаешь руку так, как тебе удобно, но крепко держишь то, что у тебя в кулаке и слышишь мой голос. Ты крепко сжимаешь руку в кулак и слышишь мой голос.

Копейкин стоял с вытянутой вперед рукой, крепко сжимая кулак.

– Сжимаешь руку в кулак и слышишь мой голос, – повторил Рубликов формулу внушения и подумал: «Неужели получилось?»

– Скажи мне, который час? – спросил он у Копейкина для проверки контакта.

– Пятый, – ровным голосом ответил Копейкин.

– Сколько у тебя денег сейчас? – перешел Рубликов к насущному вопросу.

– Пятьсот рублей, – сказал Копейкин, крепко сжимая кулак.

«Ну конечно же», – подумал Рубликов.

– Физкультура укрепляет мускулатуру, – сказал он назидательно. – Отожмись-ка двадцать пять раз в упоре лежа для пользы здоровья.

Копейкин начал отжиматься, несколько скособочившись, припадая на правую, сжатую в кулак, руку. А Рубликов стоял, большой и сильный, над маленьким Копейкиным (хотя на самом деле Копейкин был много сильней и крупнее щуплого Рубликова).

Хлопнула дверь наверху. Кто-то стал спускаться по лестнице.

– Вставай, – сказал Рубликов, хотя Копейкин успел отжаться только четырнадцать раз из положенных двадцати пяти.

Рубликов подождал, чтобы тот, сверху, спустился и прошел мимо. Это был кто-то незнакомый и он прошел мимо, не задерживаясь. Когда уличная дверь закрылась за ним, Рубликов продолжил сеанс.

– Ты хороший человек, – сказал он Копейкину, – а хорошие люди всегда платят свои долги. Ты понял?

– Понял, – сказал Копейкин.

– Ты должен мне сто тысяч рублей, – сказал Рубликов, – плюс инфляция, плюс моральный ущерб. Итого, сто пятьдесят тысяч рублей. Так что будь другом, принеси мне эти сто пятьдесят тысяч сегодня вечером.

«Что это я размусоливаю? – подумал он, недовольный собой. – Круче брать надо».

– Сто пятьдесят тысяч, – сказал он. – Сожми руку в кулак и повтори за мной: сто пятьдесят тысяч.

– Сто пятьдесят тысяч, – послушно произнес Копейкин.

– Принесешь ровно в десять. Сожми кулак. И чтобы десятитысячными бумажками, – добавил Рубликов. Пятидесятитысячных он не любил из-за постоянного подозрения на фальшивость. – Теперь разожми кулак.

Копейкин разжал затекшие пальцы.

Рубликов взял у него из руки измятые пятьсот рублей.

– Вот так-то, друг ситный. Теперь, когда я досчитаю до пяти, ты забудешь все, что сейчас происходило и э-э… – Рубликов попробовал вспомнить, чем завершал свой сеанс гипноза колдун Баранов, – и ты проснешься здоровым и бодрым после этого лечебного, оздоровляющего сна.

Он нажал кнопку вызова лифта и начал считать.

На слове «пять» Копейкин вздрогнул и, словно вдруг увидев Рубликова, протянул ему руку для рукопожатия.

Они поздоровались и вошли в лифт.

– Как только, так сразу, будь уверен, – сказал Копейкин.

«Сегодня вечером, в десять», – хотел было сказать Рубликов, но промолчал.

Рубликов сидел дома и ждал десяти часов. Ровно в десять появился Копейкин, запыхавшийся, с грязью на рукаве. Принес деньги.

Несколькими словами Рубликов отправил его в транс, испытав уже знакомый прилив вдохновения. Он стоял, словно большой и сильный Василий Рублев, а не щуплый от природы Вася Рубликов, и смотрел сверху вниз на маленького Копейкина, пока тот отжимался в упоре лежа. Потом он отправил Копейкина сделать оздоровительную физкультурную пробежку – два раза до перекрестка и обратно, не забыв назначить ему прийти через два дня для продолжения опытов. И смотрел вниз с балкона на бегущего в удаленной перспективе домов Копейкина, чувствуя себя могущественным, как йог Козлов и колдун Баранов в одном лице.

Копейкин, однако не появился в указанное время. Рубликов, тем не менее, ходил гордый своей победой, но узнав некоторые обстоятельства событий, не стал вслух распространяться о ней.

Что касается обретенного было дара гипноза, то он исчез без следа. Рубликов попробовал пару раз проверить его на своем молодом племяннике, но ничего у него не получилось. Ушло вдохновение и больше не возвращалось.

Вернемся к истории Копейкина.

В пятом часу вечера поднявшись вместе с Рубликовым на лифте он прошел к себе в квартиру и сделал недобранные одиннадцать отжиманий в упоре лежа. Посмотрел по карманам денег, посмотрел также и в других местах, где они могли, в принципе, быть, но сейчас их быть там не могло, потому что их вообще не было. Был выход продать что-нибудь незатейливое и Копейкин, захватив с собой бутылку водки и банку свиной тушенки, направился к торговому перекрестку.

На перекрестке было, как всегда, многолюдно от продавцов и покупателей. Но у Копейкина никто не хотел покупать.

– Вот выпивка, вот закуска, – говорил Копейкин, активно останавливая прохожих, но те игнорировали его, а один парень, услышав цену, сказал:

– Ты что, охренел, дядя?

– В одном флаконе, – почему-то пробормотал Копейкин и, сделав несколько шагов, задумался, глядя на свое неясное отражение в стеклянной витрине овощного ларька.

«Я ведь хороший человек, – думал он, глядя на свое отражение, – я долги отдаю. А эти все только о своей выгоде думают. Одни хотят продать и нажиться, а другие – пожрать да выпить».

«Хороший человек, друг ситный», – пробормотал он, не замечая, что его правая рука сжимается в кулак. Но слово само «кулак» уже всплыло в мозгу и крутилось там вместе с прочими: «хороший человек», «друг», «друг ситный»…

«У хорошего человека есть только два друга: правый кулак и левый», – родился в голове Копейкина афоризм, хотя что-то подобное, он, кажется, слышал и раньше.

Копейкин ушел с торжища и в глубине какого-то двора остановился у свалочной кучи, где лежали навалом куски кирпича, ржавые трубы и разбитые унитазы. Копейкин наклонился над кучей и поднял оттуда то, что попало в руку.

– Эй, хозяин, – окликнул он проходящего мимо толстого мужчину в кожаной куртке.

Мужчина посмотрел на Копейкина.

«Кожу носит, хрен собачий, а хорошему человеку нет, чем долги отдать», – подумал Копейкин.

Мужчина остановился.

– Купи кирпич, хозяин, – сказал Копейкин, подходя ближе.

Толстяк начал оглядываться по сторонам с растерянным видом.

– Не крути головой, – сказал Копейкин, одной рукой крепко беря его за локоть, а другой поднимая кирпич так, чтобы было видно.

– Да, да, конечно, – толстяк закивал головой, достал из внутреннего кармана бумажник и протянул Копейкину.

Копейкин сунул кирпич подмышку и взял бумажник.

– Хорошему человеку не много надо, только чтобы десятками, – сказал он.

В бумажнике, однако, были сплошь синие пятидесятитысячные.

– Ты что, издеваешься? – возмутился Копейкин, отбросил в сторону деньги и ударил толстяка кирпичом в живот. Тот упал, хватая ртом воздух. Копейкин повернулся и пошел прочь.