Лукаш сложил лист пополам и медленно вложил его в конверт.

— Что пишет? — тут же спросила Доминика.

— Что может писать Гелена? Огорчается, конечно, положением дел.

Красно-синие бантики энергичным движением вернулись на свое место на уже покрасневшие от солнца плечи Доминики.

— Если кто-то столь уж сильно огорчается, то делает это как бы и за других. Ну что ж, будем считать, что Гелена берет на себя нашу долю огорчений и мы можем наконец спокойно поехать обедать.

— Где бы ты хотела пообедать?

Доминика просунула ладошку под руку Лукаша, прижалась щекой и потерлась носом о его рубашку:

— Не слышу в голосе ласки…

Он обезоруженно улыбнулся.

— Хорошо: дорогая, где бы ты хотела обедать?

— Это уже немножечко лучше.

— Ну говори же наконец.

— Может, пообедаем все-таки в ресторане отеля? А после обеда сразу…

— Что еще пришло в твою головку? Я думал, после обеда ты захочешь отдохнуть.

— Отдохнем потом. Сначала я хочу продать килимы.

— В гостинице? Кому?

— Американкам. Из туристической группы.

— Надеюсь, ты не станешь приставать к каждой из них, навязывая свои килимы?

— Нет, конечно. Я использую для этого твоего «генерала». Она так уверенно командует своей группой, что, думаю, сумеет мне помочь. Если захочет, конечно…

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю… Может, предложить ей какой-нибудь процент.

— Прошу тебя, не делай этого!

— Почему? Американцы обожают проценты. Подозреваю — они начинают изучать экономику еще в детском саду. Лично я не вижу в этом ничего предосудительного, совсем даже наоборот. Отношения между людьми становятся благодаря этому конкретными, ясными и совсем не исключают учтивости. Если я предложу этой боевой девице какой-то процент, она наверняка не сочтет себя оскорбленной.

— И все-таки я прошу тебя — не делай этого. Килимы мы и так продадим в каком-нибудь специализированном магазине, не поднимая шума в гостинице.

— Ну хорошо, хорошо. — Доминика надула нижнюю губку. — Но заметь — я постоянно тебе уступаю… и…

— И что?

— И ничего. Ладно, поехали обедать.

Проблема с килимами неожиданно решилась сама собой.

Когда они подъезжали к гостинице, перед ними оказался автобус американской группы. Из него выходили последние дамы, но одна из них забыла что-то в салоне и вынуждена была вернуться уже из подъезда, задержав автобус. Делать было нечего — приходилось ждать, чтобы проехать потом вслед за ним на паркинг. Лукаш обернулся назад: уже четыре машины выстроились в ряд за ним, а последняя даже стала нетерпеливо сигналить, что в свою очередь вызвало раздражение водителя автобуса, который, высунувшись из кабины, испепелил грозным взглядом легковушки, казавшиеся крохотными и неказистыми с высоты его сиденья.

Наконец он тронулся с места. Лукаш за ним. За Лукашем следом четыре другие машины. И в этот момент из-за угла выполз громадный кузов грузовика «Iberia Transit». Водитель американского автобуса резко затормозил и даже, стараясь не столкнуться с таким колоссом, чуть сдал назад. Этого оказалось достаточным, чтобы тут же раздался скрежет, треск и звон; Лукаш, не видя грузовика за автобусом, закрывшим обзор, не ожидал столь внезапного маневра и теперь, пораженный, смотрел, как передок «фиата», который одолжил ему отец для предсвадебного путешествия (первого! — подчеркнул знавший жизнь Геро), смялся вдруг в гармошку, а крышка багажника подскочила вверх, открыв на всеобщее обозрение банки с тушенкой и ветчиной в собственном соку, пачки перво- и второсортной вермишели, хрустящие хлебцы… и килимы Доминики.

— Ты не ушиблась?! — вскрикнул Лукаш.

— Кажется, нет… — слабым голосом ответила Доминика. — А ты?

— Я тоже нет. Но у тебя рука в крови.

— Где? Где? — в шоке спрашивала Доминика. — Я ничего не чувствую.

Лукаш носовым платком перевязал кровоточащую руку Доминики. Рана не показалась ему глубокой, разбитое лобовое стекло разлетелось вдребезги, осколки брызнули на переднее сиденье, и один из них рассек ей на руке кожу, крови было довольно много. Вокруг машины стали собираться люди.

— Доктора! — закричал кто-то. — «Скорую помощь»!

— О боже! — шептала Доминика. — Сколько же все это будет стоить… А машина! У нас нет больше машины! Нет! Не нужно доктора! Килимы! С ними ничего не случилось?

— Ничего, насколько я могу отсюда видеть. Главное — ничего не случилось с нами. Рана у тебя пустяковая, не волнуйся, милая.

Сквозь толпу, стоявшую вокруг машины, пробралась руководительница американской группы. Она отворила дверцу и, одним взглядом оценив обстановку, скорее констатировала, чем спросила:

— С вами ничего не случилось?

— Кажется, ничего опасного, — ответил Лукаш, так радуясь этому обстоятельству, что все остальное казалось ему совершенно неважным.

Ему бы тут же учинить скандал, стараясь преувеличить, а не игнорировать нанесенный им ущерб, но он, по крайней мере сейчас, не был на это способен.

Американка смотрела на него изумленно.

— Сибилл Гибсон, — представилась она. — Я руководитель группы американских туристов. Вина нашего водителя очевидна. Вы поляк?

— Да.

— Дайте мне ваше страховое свидетельство.

Ошеломленный Лукаш слишком долго копался в бумажнике, мисс Гибсон тем временем разогнулась и окинула взглядом остальные машины, хотя и меньше, но тоже поврежденные.

— О боже! Мистер Асман!

Дирижер, к счастью, собственными силами выбирался из автомобиля. Мисс Гибсон бросилась к нему, собираясь помочь, но он помощь отверг:

— Не нужно, все в порядке.

— Дайте вашу страховку, и мы сейчас же займемся ремонтом автомобиля.

— Автомобиль взят напрокат. Прошу вас, сообщите регистратору о происшествии и попросите доставить мне другую машину. Тоже белый «форд».

— Сейчас все сделаю, — горячо заверила Сибилл Гибсон.

Асман направлялся уже к подъезду, но вдруг приостановился:

— А эта… поляки в «фиате» впереди меня не пострадали?

— Девушка ранена осколком в руку.

— Не опасно?

— Думаю, нет.

— Спасибо, мисс. Займитесь, пожалуйста, ими.

Лукаш отыскал наконец страховое свидетельство, протянул его американке.

— «Варта», — прочитала та по слогам. — Не знаю такого страхового агентства. В Мадриде есть его уполномоченный?

— Нет… Вряд ли.

— Гм, — задумалась мисс Гибсон. — Правда, к счастью, наш тут есть. С ремонтом вашего автомобиля возникнут, вероятно, сложности. Он польского производства. А польское представительство здесь есть?

— Вряд ли, — повторил Лукаш.

— Я хочу пить, — прошептала Доминика.

Мисс Гибсон шире отворила дверцу, энергичным движением помогла ей выбраться из машины.

— Я вас провожу до вестибюля и сейчас же вызову врача.

— Не нужно. Зачем? — Доминику слегка пошатывало. — Зачем врач? Я чувствую себя вполне… вполне нормально…

— Врач нужен, — решительно заявила американка. — Без медицинского заключения вы не получите денежной компенсации.

— Ком… пен… сации? — повторила Доминика с явным недоумением.

— Конечно. Таков порядок. Сейчас я все устрою. Только прошу вас, — обратилась она к Лукашу, — выгрузить из машины все вещи.

— Из багажника тоже? — в испуге спросила Доминика.

— Конечно. Нельзя же сдавать машину в ремонтную мастерскую с полным багажником.

— Да, конечно…

Решительный тон, каким мисс Гибсон выражала все свои суждения, коробил Доминику, но она решила все-таки — стараясь избегать взгляда Лукаша — рискнуть.

— Да, конечно, тем более что в багажнике лежат два вытканных мной килима, — пробормотала она. — Вы, вероятно, слышали что-нибудь о польском искусстве художественного ткачества…

— Разумеется, — ответила та, явно сбитая с толку.

— Ну вот, — продолжала Доминика, набравшись мужества, — я и взяла их с собой в Испанию, чтобы тут продать. Но теперь, когда на какое-то время мы остались без машины… А они, килимы, довольно тяжелые…

— Понимаю, — ответила мисс Гибсон.