— Как пел ему этот чужестранец? «Ты достоин быть падишахом»? Кто сидел рядом с ним?

— Не могу сказать, но помню, — правитель дворца напряжением памяти старался восстановить в уме картину пира. — Кажется, Бесики.

— Бесики, Бесики, — прервал его Ираклий, словно что-то вспомнил при этом. На мгновение он задумался и молча глядел в пространство. — А Чабуа был на пиру?

— Нет, государь.

— Попроси его прийти ко мне завтра в одиннадцать часов.

Правитель дворца собрался было уходить, но Ираклий сделал ему знак следовать за собой и медленным шагом вышел из комнаты. Он шел по галерее и всматривался во все и во всех странным, пристальным взглядом. Попадавшиеся ему навстречу слуги низко склоняли перед ним головы. Колени у них подгибались от страха. Казалось, пылающий взгляд царя растапливает восковые фигуры.

Ираклий молча прошел одну галерею и с площадки лестницы оглядел вторую. Заметив проходившую по ней служанку Анны, он вопросительно посмотрел на правителя дворца.

— Княгиня Анна Орбелиани изволила сегодня приехать из Дманиси, — доложил тот.

Ираклий внезапно свернул в галерею, которая вела к комнатам сестры.

Служанка, издали увидев государя, помчалась со всех ног докладывать госпоже.

— Слава богу, хоть раз вспомнил обо мне! — сказала Анна брату, когда тот вошел к ней в комнату. — Но, может быть, ты просто сбился с дороги?

Ираклий обнял ее.

— Как поживаешь, дорогая сестра? Я, кажется, пришел нс вовремя? — И царь показал глазами на девушку, которая перед его приходом заплетала Анне косы, а сейчас почтительно стояла в сторонке, опустив голову.

— Ничего, мы уже кончаем. — Анна сделала служанке знак уйти, а сама быстрыми движениями пальцев стала доплетать одну из своих многочисленных, тонких, как шнурок, и длинных косичек. Она почувствовала, что Ираклий сейчас в таком расположении духа, когда самое лучшее — не попадаться ему на глаза. — Я вижу, что кто-то рассердил тебя! — сказала она. — Садись, надеюсь, ты никуда не торопишься?

— Никто меня не рассердил! — сказал Ираклий. — Сама жизнь меня сердит, милая сестра.

— Боже милостивый! Почему же она должна сердить тебя? У тебя, по-моему, пет причин быть недовольным. С турками ты в мире, с персами тоже, русская императрица дружит с тобой, внутри страны все покорно тебе...

— Ты так думаешь? — прервал ее. Ираклий.

— Одна только мачеха не повиновалась тебе, но и ту ты...

— Ее-то я и должен благодарить за воспитание моего любимого сына! ещё молоко не обсохло у него на губах, а он уже думает отнять у меня престол...

— Полно! — сказала Анна с улыбкой. — Как ты только мог подумать об этом? Должно быть, кто-нибудь донес тебе на него. Разве можно верить доносчикам?

— Если бы я обращал внимание на доносы, мне пришлось бы поверить, что ты действительно сделала молодого Бесики своим любовником.

— Боже мой! — вырвалось у Анны. Она смертельно побледнела и едва не упала в обморок.

Ираклий испугался. Он тут же стал просить у сестры прощения, сказал ей, что не должен был передавать ей дворцовые сплетни, и постарался поскорее перевести разговор на другое. По Анна больше не слушала его. Бледная, с широко раскрытыми глазами, глядела она в пространство, вдыхая запах надушенного шелкового платка.

— Пойдем посмотрим моих львов, — сказал Ираклий сестре и взял её за руку. — Они, должно быть, так выросли, что могут съесть целого буйвола.

Анна пошла с ним, хотя ноги плохо подчинялись ей.

По дороге Ираклий всячески развлекал сестру и старался даже шутить, но его дурное настроение не проходило. Сейчас он сердился на себя за то, что невольно выдал свою супругу, которая рассказала ему о любви Анны к Бесики. Он мог оказаться виновником смертельной вражды между Анной и Дареджан. Анна, конечно, сразу сообразила, что подобные разговоры с государем никто не посмел бы вести, кроме его супруги.

Они спустились во двор и направились к реке. Там, в глубине сада, виднелась небольшая каменная площадка с круглым куполом посредине. Это была крыша подвала, выходившего одной стороной на берег Куры, откуда в него и можно было войти.

Как только правитель дворца увидел, что царь направляется к помещению, где содержатся львы, он тотчас же послал слугу за старшим сокольничим. Когда Ираклий и Анна приблизились к куполу, появился и сокольничий, который почти бежал навстречу царю, на ходу поправляя одежду. Ираклий едва взглянул на него и, склонившись над куполом, стал смотреть в оконце. Однако сначала непривычный глаз не мог ничего разобрать в полутьме.

— Сейчас я открою ставни окна, что со стороны Куры, ваше величество, так вы ничего нс увидите, — сказал сокольничий и сбежал по ступеням.

Через некоторое время послышался стук открываемых ставен. Ираклий и Анна одновременно заглянули в маленькое оконце купола и ясно увидели весь подвал. Испуганные стуком и ослепленные резким светом, львы со страхом смотрели на окно с железными решетками. Один из них стоял, другой, распластавшись на полу, бил по камням тяжелым хвостом. Из окна поднимался тяжелый смрад. Пол подвала был усеян множеством костей.

— Если я вовремя не переведу их отсюда, они задохнутся в собственном смраде, — сказал Ираклий.

— Куда ты хочешь их отправить? — спросила Анна.

— В Телави. Я помещу их в большой башне, — ответил Ираклий и снова стал смотреть в оконце. — Разве пристало царю зверей жить в неволе, да ещё в такой грязи?

— Они совсем нс страшные, — сказала Анна.

— Как и все цари, правда? — засмеялся Ираклий, и плечо его странно задергалось.

— Мне кажется, если я подойду к ним и приласкаю их, они не тронут меня.

— Может случиться, что они даже поцелуют тебе руку. У львов такой обычай, — пошутил Ираклий. — Тому, кто подойдет к ним, чтобы приласкать, они целуют протянутую руку.

Подошел вместе с сокольничим перс Файзулла, которого Керим-хан прислал вместе со львами, чтобы ходить за ними. Файзулла приветствовал царя, опустившись перед ним на колени и поцеловав край царской одежды. Столь же благоговейно, но издали, приветствовал Файзулла и Анну.

— Быстро подрастают наши львы, Файзулла! — обратился Ираклий к персу. — Но почему они без грив? Разве это обе львицы?

— Нет, государь, львица только одна, другой — лев, но он слишком ещё молод, чтобы иметь гриву. Она отрастает у льва только на третий год...

— Неужели правда? — удивилась Анна и стала вглядываться в животных, точно стараясь отличить льва от львицы.

— Их сегодня ещё не кормили, государь, и поэтому они в дурном расположении духа, — продолжал Файзулла. — Я прикажу слугам принести мяса.

— Постой! — остановил его Ираклий. — Будут они охотиться, если впустить к ним живую козу?

— О! — улыбнулся Файзулла. — Ваше величество сейчас же может собственными глазами увидеть, как охотится царь зверей!

Файзулла ушёл и скоро вернулся в сопровождении слуги, который вел на веревке большого козла.

Подвал, служивший помещением для львов, имел два входа: один из них выходил на дворцовый двор, рядом с лестницей, спускающейся к берегу Куры. Дверь эта была загорожена железной решеткой, но между железными прутьями можно было протолкнуть козла. Слуги легко втолкнули животное в обиталище львов. Запах, который стоял в клетке, встревожил козла: он сейчас же прыгнул на окно, зацепился за решетку передними ногами, а задними стал скрести стену, чтобы подтянуться к отверстию между прутьями.

Почувствовав, что бежать через окно невозможно, козел испустил отчаянный крик, полный смертельной тоски. Ослабевшее тело его медленно стало сползать назад.

Звери не шевелились и с недоумением смотрели на испуганное животное. Но как только раздался крик козла, львы одновременно сорвались с места. Один из зверей, тот, который находился ближе к окну, опередил другого. Мощным прыжком очутился он около окна, взвился вверх — и зубы его сомкнулись на горле жертвы. Схватив козла, лев прыгнул назад с такой легкостью, точно нес в пасти клок шерсти, а не двухпудовое животное.