Изменить стиль страницы

Серьёзная поддержка была — от Виталия Леонидовича; и советом, знакомствами, и квартирой. Кончился Виталий Леонидович; сейчас наверняка обледенелым трупом лежит в том подземелье… А ведь он его тогда живым ещё там оставил, живым… Наташе только сказал, что всё, мол, умер папа… а ведь живой он тогда ещё был; хотя, по сути, и безнадёжен был. Правильно ли поступил, по сути бросив его? Но не вытащил бы он тогда двоих, сто процентов не вытащил бы; а так хоть Наташу спас, — хотя и лишился всего, в том числе и не своего, арсенала. Спас… а спас ли?.. Где вот она сейчас? Что с ней? И с его, с их ребёнком, как она сказала. И он здесь. Слабый, как говно, несомое течением. И деревню, пригорок, общину, Вовчика, Гульку он бросил по сути. Уехал. Спасся…

Сидя на каком-то ящике, отдыхая от серии упражнений, зло плюнул в сторону — неудачно, плевок повис на рукаве. Dammed… И тут неудачно! Всё через жопу.

Стёр плевок ладонью. Научил отец цепкости в бизнесе, внушил предприимчивость — вот только стойкости при ударах судьбы не смог научить. Да такому и не учат — это только сам можешь научиться? Раз за разом вставая после ударов судьбы. И это посложнее, чем на ринге или на татами. Как там какой-то философ говорил? «Падая и вставая, ты растёшь».

А когда вся эта полоса началась? Вот кажется, что с того момента, как не приглушил этого Белого. Из-за Женьки, так не-вовремя влезшего со своими «принципами». Надо было его тогда… Белого… оттащить в сугроб, да и… и ткнуть ножом в горло, в сонную артерию. И всё. А тут этот Женька… Вот судьба и отвернулась.

Как Диего говорил? «- Не добить поверженного врага, — это не милосердие, а глупость; это вызов судьбе, даровавшей тебе победу!» А кабальеро знает толк — и в дуэльном кодексе, и в раскладах судьбы… Где он сейчас? Странный он, Диего, загадочный. Кто такой, чем живёт? Как он вовремя тогда появился; если бы не он — зарезал бы тот дурак-сосед Алёнку, точно бы зарезал. Не со зла, а просто от трусости. Самые страшные преступления, говорят, именно от трусости и совершаются…

А Алёнка-Лёшка… С ней вот тоже проблема. Соплюшка совсем; но что-то… неровно она к нему, к Владимиру, дышит — ему ли, опытному ловеласу, этого не чувствовать? Все эти взгляды, забота… Пацаны видят, переглядываются, хихикают в кулак; Джонни мрачнеет, становится раздражительным… Что делать?..

* * *

С тех пор как вмешательство Диего так счастливо спасло Алёну-Лёшку от спятивших городских соседей Владимира; и его самого, больного, перевезли на «буханке» в Нору, Лёшка не отходила от него ни на шаг. Постоянно находилась рядом; с помощью Наташки и под руководством бабы Лизы обмывала его, кормила, переворачивала с боку на бок, когда он был в беспамятстве. Незаметно для себя самой она всё больше в него влюблялась.

Это не было какое-то сильное и полное чувство, каким природа оделяет созревшую девушку, которой гормоны диктуют искать сильного самца для её, для их потенциальных детей; это было то странное и трепетное чувство, каким проникаются совсем молодые девушки, почти девочки, к мужчинам-учителям, тренерам, взрослым парням-соседям; чувство, в котором больше платонической влюблённости, нежели призыва тела. Когда природа только даёт «пристрелочный выстрел» для будущих чувств «с серьёзными отношениями». Хотя для многих молоденьких девчонок, непонимающих, что с ними происходит — а происходит всего-то закономерный процесс взросления, и физиологического, и психического, — этот феномен становится фатальным; они зачастую идут на всевозможные глупости, принимая первую юношескую влюблённость за «роковую любовь», в чём им охотно подыгрывает, вернее, подыгрывал телевизор, транслируя те же, неодобряемые бабкой Лизой, мыльные сериалы, где «страсти в клочья».

Вот и для Алёны с пацанячьим погонялом «Лёшка» знакомство с Владимиром вдруг стало серьёзным испытанием «их чувств» с Женькой-Джонни, главарём банды «Уличных Псов». Собственно, чувств никаких кроме товарищеских, она никогда к Женьке и не питала; но так, понятно, в группировку не входят — девушке нужно быть в банде «при ком-то», даже если она сама по себе и дерзкая, и резкая. Быть подругой признанного лидера группировки было престижно; и она без раздумий стала «его тёлкой», как это называлось в их среде. Правда сама она за попытку назвать её «тёлкой» без раздумий прострелила бы говорившему голову; она допускала только звание «подруга»; что, конечно же, учитывали и пацаны из банды.

Сама Лёшка в группировке котировалась: вместе со всеми ходила «на разборы» с «Шестерёнками», без вариантов участвовала во всех налётах; надо было — без раздумий пускала в ход оружие; и потому к ней относились как к равной, с небольшим только оттенком покровительственности — в конце концов и пацанам приятно было почувствовать себя рыцарями-мушкетёрами, берущими на себя главную роль в житейских (бандитских) тяготах.

С тех пор как Владимира перевезли в Нору, и она взяла своего рода шефство над больным, она не покидала территорию промбазы, и редко — саму Нору, подвал; благо дядя Саша с Оберстом организовали в подвале электричество посредством здоровенного танкового аккумулятора, притащенного Оберстом из своих домашних запасов; так что «питать» маленький нетбук было от чего. Пацаны же, Псы, тяготясь бездельем на промзоне, несмотря на ворчание дяди Саши и нытьё женской половины родни, время от времени совершали вылазки в катастрофически теряющий население Оршанск.

Объектами их набегов становилось всё, что можно было разорить и что притягивало пацанячий взгляд и было в той, в прошлой жизни, недоступным.

Впрочем, всё «ценное и раньше недоступное», «из прошлой жизни» — это были прежде всего разного рода престижные электронные гаджеты, смысл в которых после падения интернета и повсеместного отключения электричества полностью отпал. Ну, не полностью — подцепляясь к аккумулятору, можно было смотреть на планшетах боевички и комедии; но для пацанов, проходящих суровую школу выживания в БП-городе, все эти киношные ужимки и прыжки киногероев, когда персонаж выстрелом из револьвера попадает точно во взрыватель летящей в него гранаты РПГ, были уже не то что неинтересны, но и вызывали откровенное озлобление — пургу всякую лохам втюхивали! В конце концов они уже прекрасно видели и знали, что делает с головой пуля, вошедшая в лоб; или как воняет содержимое вывалившихся из распоротого живота кишок; и наслаждаться похождениями выдуманных киногероев, пусть даже похождениями и красочными, они уже не могли. Не бывает Человека-Паука, и Супермена тоже не бывает; а Трансформеры — это такой бред! Вот и Лёшка смотрела только старые мультики; и после очередного разбитого со зла Шалым-Вампиром планшета таскать в Нору гаджеты прекратили.

Зато натащили Лёшке и малышне из прячущихся теперь в Норе родственников массы другой всячины: из съестного Скитлз и Эм-энд-Эмс, захваченные у какого-то нерасторопного коммерса; целый мешок Лего, сгружённый прямо с осколками стекла с разбитой витрины «Детского мира»; огромный пучок разноцветных резиночек для плетения — радость для малóй Наташки; всевозможные сувенирчики и игрушечки: надувная пёстрая корова — под голову класть; большой плюшевый медвежонок с обиженной мордой и оторванной лапой; персонально Лёшке — десяток разнокалиберных Винни-Пухов и Чебурашек, теперь пылившихся на полках и по углам Норы; кружки с прикольными надписями; даже цветной «волшебный песочек», который не нужно было увлажнять, и из которого и сами пацаны потом целый вечер с интересом лепили в Норе всевозможные «замки», пока это занятие им не наскучило. Лёшка требовала от них белья, в том числе непременно и мужского, нового — для Владимира; и они обчистили несколько галантерейных магазинов, до которых ещё не успели добраться городские мародёры. Но это было неинтересно; намного интересней было влезть в какой-нибудь малоразграбленный торговый центр и вволю похозяйничать в нём…

По сути суровая банда «Уличных Псов», наводящая страх на окрестности промазаны, была всего-то группой подростков, только-только вступавших в период полового созревания; с непонятными им пока самим желаниями, инстинктами, полудетскими пока интересами; лишёнными в силу обстоятельств и родительского, и какого-либо другого педагогического контроля; которым вдруг «всё стало можно». И это «всё можно» во многом сорвало крышу…