За это не то что накормят до отвала, но и, мечталось ему, могут «взять в штат» — оказывать какие-нибудь мелкие услуги, при кухне, например,…

В общем он размечтался, отвлёкся, — и упустил момент, когда в его сторону, в сторону ангаров направились два мужика с собакой. Проклятая собака его и спалила… Теперь оставалось только изображать из себя безобидного дурачка. Отпустят, что не отпустить-то! Если удачно, жалостливо изобразить — то и покормить могут, бывает такое!

— Отпустите меня, пожалуйста, уважаемые сограждане; я ничего дурного вам не делал! — заныл он, — Очень, просто, кушать хочется! Очень-очень! Прямо вспоминаю, как кормил своих любимых, эта, коней! Овёсом, и этой, перловкой. Тогда кормил, — а сейчас самому прям так бы… сейчас бы этой самой… перловки!

— Перловкой, гришь, коней, кормил?.. — оторвавшись от полирования перстня, с сомнением переспросил Оберст, — А чо не манной кашей?

— Эээээ… — Юрист смешался. Чего он ляпнул про чем кормил коней? Хотел подвести к теме, что и его бы неплохо покормить. Но чёрт его знает, что там лошади едят. Овёс, кажись, точно едят.

— Манной… Шутите… Мне б перекусить что, и я б пошёл…

Больше всего он опасался не двух пожилых мужиков, а этой стайки малолеток: хорошо одетые, наглые; видно, что группа. И этот вот — у них, видно, вожак…

— Чо тут делал?

— Вынюхивал, гад! — высказал предположение Генка.

— Ясное дело! — согласился Степан.

— Шпион! — кивнул Фибра.

— Засланный! — в свою очередь предположил Лёнька.

— Пришить суку! — Шалый сунул руку в карман.

— Саша, Саша!.. — предостерегающе поднял руку дядя Саша. Положение у него было двусмысленное. Его уважали за, собственно, промзону; за возраст; за хозяйственность; а главное — как отца Генки. Даже в чём-то слушались, в бытовых делах, как с той же зарядкой. Но, в то же время он ясно понимал, что они, пацаны, Псы, включая его Генку — группа, — и управлять этой группой нет никакой у него возможности. И навыка такого нет. Да, уважают. До определённого предела. Но особого права голоса в «группе» он не имеет — ибо не «с ними», а «рядом». Как и Оберст. Как баба Лиза и женщины. Вот Алёнка наверняка голос имеет, к ней прислушиваются. Или Владимир, — его уважают и за деловую хватку, и за навыки; и, как говорил Генка, за умение классно играть на гитаре. А он, старый прапорщик Александр Васильевич Строков, нефига у них не котируется; во всяком случае не до такой степени, чтобы участвовать решающим голосом в судьбе этого вот бомжа.

— А чо, дядь Саш?? — запальчиво выкрикнул Вампир, — Отпустить??? Тут для дураков мы на всех стенах написали: не соваться, тут стреляют? А он — пролез!

Все, кроме Женьки, согласно кивнули. Пролез — пусть на себя пеняет.

Юрист позеленел. Дело стало приобретать нехороший оборот. Про «покушать» уже и речь не шла, — выбраться бы живым!..

— Саша, нельзя же так… это же… это же живой человек!.. — произнёс дядя Саша и примолк. Чёрт побери! Он ведь служил в Афганистане, было; ну, был простым техником при самолётах; а стоял рядом и батальон грушного спецназа, пили, бывало, вместе. Рассказывали тамошние… что в порядке вещей это на войне вообще-то — «зачистить лишних» и потенциально опасных. И тут — ишь, натоптано вокруг ангара! Но там-то война была. А здесь?.. Не, там не война — там «интернациональный долг» отдавали, будь он неладен; а тут на промзоне, что — война? Кто кому объявил? Псы — этому вот бомжу? Или вообще — всем?

— Это он пока — живой! — не согласился Степан, — Это можно поправить! Лехко!

Александр Васильевич опустил голову. Ничего непонятно что делать. И правда — не зря же он тут крутился; прямо возле самого ангара с топливными наливняками. А, пусть сами решают!

Он отвернулся. Оберст всё сосредоточенно, опустив глаза, полировал рукавом перстень на мизинце. Вертящийся под ногами Янычар недоумённо подскуливал.

— Грохнуть, да и всё! — подвёл черту Фибра. Шалый сунул руку в карман.

Юрист, понявший, что дело ну совсем-совсем плохо, трижды проклявший уже свою предприимчивость, толкнувшую его на проникновение на территорию с такими пугающими надписями на заборе, оцепенел от ужаса. От леденящего ужаса, от ощущения, что сейчас с ним сделают что-то страшное, расслабился и его сфинктер, и он громко, отчётливо дристанул. Прямо в штаны. Жидко, обильно и позорно.

— Фуу!! — державшие его за руки Генки и Степан отпустили его и резво отпрыгнули в стороны, — Фуу, да он обосрался!!

Остальные тоже сделали шаг назад от жидко обделавшегося, судя по звуку и вони, бомжа.

— Отпустите меняяя!! — с привизгом взмолился Юрист; и видя, что его уже не держат, а, стало быть, то физиологическое проявление, что с ним произошло, в какой-то степени и пошло ему на пользу, ещё и специально поднапрягся… и громким хлюпанием выдал себе в штаны ещё одну жидкую обильную порцию тёплой массы.

Вонь пошла невообразимая, все ещё отступили.

— Да он серет! — сообщил всем Лёнька, как будто это и до того было не ясно.

— Может он заразный?.. Может он «из этих?» — произнёс Оберст, и все невольно отшагнули ещё на шаг.

— Грохнуть засранца!! — Шалый выдернул из кармана нож-бабочку, провернул, мгновенно выпростав из него жало клинка…

Непонятно чем бы это могло кончиться, если бы в стихийную ситуацию с вдруг обосравшимся бомжом не вмешался Женька:

— Харэ пугать, Шалый, спрячь нож! Зашугали мужика вконец!..

ЧЁРНАЯ МЕТКА

Нет, он ни в коем случае не сочувствовал бомжу, несмотря на строгие надписи, проникшему на территорию, да ещё к тому же и обосравшемуся. Не только не сочувствовал, но и ни в коей мере не считал его жизнь чем-то ценным. «Пришить шпиона», как только что предлагал и собирался сделать Шалый-Вампир было вполне разумно, и ничуть не противоречило «заположнякам», но…

Но! Во-первых, и это главное, он замечал последнее время, что его авторитет в группировке покачнулся. Его лидерство было неформальным; и держалось на уверенности в себе, чего часто недоставало остальным пацанам; на начитанности — опять же в отличии от остальных; на имевшихся у него, как-то между делом сформировавшихся принципах — то есть на том, что на него можно было положиться. А главное на том, что он старался продумывать все детали проводимых Псами «операций» — будь то очередная драка с соседней группировкой или налёт на банк. Он умел распределять роли в соответствии с личными качествами «бойцов»; он старался не рисковать понапрасну — и потому группировка практически не несла потерь. Очень подняла его авторитет операция, когда он придумал как обзавестись оружием. Собственно, сыграло роль и то, что он был по самой своей натуре Лидер — то есть мало того, что обладал некоей харизмой, отличающей всех вождей, — будь то «отец народов» или руководитель стайки бомжей; но и то, что ему нравилось быть лидером: принимать решения, распределять роли, распоряжаться, — и видеть, как его слушаются.

Так и было до последнего времени, — но с некоторых пор он вот именно своим лидерским инстинктом почувствовал, что его первенство покачнулось.

Началось это давно — с тех пор, как он стал ограничивать безграничные, гопнические поползновения своих пацанов; которые в период, когда в Оршанске начался безвластный бардак, загорелись было желанием «по беспределу» поиметь «всё и сразу», — как другие «организованные преступные сообщества». Женька понимал, что властный беспредел — это совсем не отсутствие любого возмездия, напротив: это возмездие более жёсткое, чем в соответствии с каким-бы то ни было, но законом. Если раньше вызывали полицию, — то теперь вызванивали крышу, которая, подъехав, или уже будучи на месте, не предлагала поднять руки и сдаться, а просто и сразу стреляла на поражение. А после развала фронта АСО «крыш» стало много, и стали они формироваться из бывалых, не боящихся смерти и крови бывших бойцов и Армии Регионов, и дезертиров из тер-батов. И оружие у них было не в пример пистолетикам Женькиной команды.