Женщины, не возражая, покивали. На свой счёт они это бабкино воркование не принимали; хотя в прошлом обе были, конечно же, большими любителями телевизионных мыльных опер. А сейчас-то что? Телевизора нет, сериалов нет. Хорошо ещё крыша над головой; тепло, свет, и что покушать есть. И безопасность опять же, — мальчишки вон, поразогнали всю округу… А так-то что, — вот, готовим кушать. Заняты, как бабка говорит, самым таким женским делом…

Одна из женщин, помешивая половником готовящийся суп в большой кастрюле, стоящей на треноге, под которую посредством паяльной лампы, дающую факел в колено трубы, продолжила неторопливый разговор:

— …вот даже не знаю, за что это нам, мне…

Собственно, обычно все женские разговоры в Норе и сводились к пережёвыванию одних и тех же тем: как же так случилось, что… что всё так вот приключилось!

— …подумай вот; я ж, как в Оршанск с деревни переехала, да на работу устроилась, всю, всю жизнь свою старалась ничего не нарушать; жить только по порядку, по положенному! Мама покойная так завещала: соблюдай законы, не делай людям злого — и с тобой будет так же. А оно вон как повернулось… А подумать — я ить за всю жизнь ни разу даже без билета в автобусе не проехала; ни разу, наверно, даже через переход не на зелёный свет не перешла! Машин нет, другие идут, — а я стою! Неположено. Всё как положено, всё как… как предписано. С начальством не спорила никогда… Думала, если я всегда всё выполнять буду как сказано, так и будит всё хорошо… а оно вона как. Под пенсию ближе, — вот, в подвале; и то — слава богу… Как так… за что…

— Потому, тёть Зин, что ты не в тренде! — наливая из чайника горячую воду в таз с водой еле тёплой и трогая её рукой, вмешалась в её излияния Лёшка, — Жизнь изменилась, а вы и не заметили. Другие сейчас правила; а вы и не заметили! Вы ж это, как у нас училка по биологии говорила — травоядная. А травоядные нужны чтобы их кушать. Порядок такой. В природе.

Женщины замолчали. Потом одна из них попросила:

— Алёночка, ты бы на своём компутере включила б какую музычку — развеицца?

— По радио слушайте, тёть Тань! Моя музычка вам точно не понравится! Наташка, бери вон ту чистую тряпку и губку, и пошли!

Когда девушки скрылись за занавеской, жаловавшаяся на жизнь вздохнула:

— Вот. Жизнь прожила, а теперь мне эти яйца: ты, тёть Зин, «не в тренде!» Всю жызнь была в порядке, а теперь не в тренде!

— Порядок, то есть тренд, эта, сменился! — буркнула другая женщина, — А мы не заметили.

— Думаешь они… — та кивнула на занавеску, — Тренд этот поняли? Правильно живут? А?..

— Трудно сказать…

— Чо там трудно! — проворчала бабка Лиза, — Мы ведь у них живём, не они у нас. Значицца в нынешней жызни оне что-то больше пóняли…

Так, незаметно и непразднично, прошёл в Норе и Новый Год.

Немного преобразилась и Нора — стала уютней, что ли, «обитаемей»: в подвале появились на холодном плиточном полу даже не половички, а настоящие ковры, притащенные Псами из одного из рейдов в город. Под потолком и в углах мотались теперь, «освежая интерьер», полусдувшиеся уже, оставшиеся с Нового Года, гирлянды разноцветных воздушных шариков: притащив как-то целую коробку, пацаны с детским энтузиазмом надували их целый вечер, пока это им не наскучило.

Спал Владимир, как и все, теперь уже не на досках, прикрытых тощим матрасом, а на синтетическом мешке, наполненном мелкими, лёгкими, белыми шариками из какого-то воздушного синтетика, напоминавшими шарики из пенопласта, — результат визита Псов в один из торговых центров, в отдел, где раньше торговали такой вот «насыпной» мягкой мебелью. Спасть было мягко и тепло; единственно что эти насыпные самодельные матрасы ночью продавливались до досок, и приходилось, просыпаясь, вновь подгребать под себя сквозь матрас эти скользкие шарики…

Эти мелкие, летучие шарики теперь были везде — в тот вечер, когда пацаны притащили целый десяток кресел-«шаров», набитых ими, и, радуясь новым ощущениям, с гиканьем принялись с разбегу плюхаться на них; один из «шаров» не выдержал и лопнул, выпустив из своего чрева своё невесомое скользкое содержимое. Шарики тогда разлетелись по всему подвалу; и, хотя их постепенно или смели веником, или просто разогнали по углам, они то и дело попадались в самых ненужных местах, например в тарелках с едой.

Владимир уже поправлялся; ходил, уже понемногу старался и восстановить физическую форму, катастрофически утраченную во время болезни. Хотя бы в первом приближении: стыдясь множества глаз вокруг, уходил «погулять, подышать воздухом» на территорию промазаны, и там, облюбовав один из заброшенных складов, приседал, отжимался, делал гимнастику, упражнялся в подворотах на броски и в бое с тенью. Поневоле вспоминался старый фильм со Стивеном Сигалом, который пролежал много лет в коме, потом вдруг выздоровел, и приводил себя в форму, обрабатывая кулаками макивару — вкопанный в землю столб…

В кино это выглядело красиво; в жизни же восстановление шло медленно, трудно; какой уж тут столб — максимум что мог себе позволить поначалу Владимир, это отработка ударов по подвешенному на гвоздь смятому полиэтиленовому пакету, добиваясь, чтобы удар чётко, со щелчком желательно, фиксировался… Получалось плохо; после десятка ударов сбивалось дыхание, учащённо билось сердце; и он присаживался отдохнуть. Отдышавшись, вставал; снова начинал: приседания, наклоны, прогибы. Кроме того, взял за правило чистить снег во дворе, чем Псы пренебрегали.

Физические занятия позволяли отвлечься от неприятных мыслей. Постоянно грызла мысль о Наташе, которая осталась заложницей у бандитов Креста.

Пломбир дал, помнится, две недели, — времени прошло значительно больше; а он не только не явился «пред ясные очи» уголовной братии, но и, по сути, сбежал «с места постоянного проживания». Не то что «сбежал» — его увезли Псы, по сути без сознания; но кого это волнует? Как эти бандиты поступили с Наташей, когда он пропал?

И это всё тот Белый, белесый ублюдок, навёл на него, — которого так не вовремя не дал прикончить из дурацких пацанячьих «понятий о чести» Женька-Джонни. Надо, надо было прибить его тогда, возле своего кабака, возле «Зари Регионов»… Всё надо делать страхуясь, и «на всякий случай», — тогда вот таких вот случаев будет меньше…

Что они сделали с Наташей?..

Кроме слабости после болезни, кроме ощущения бессилия из-за невозможности узнать о судьбе Наташи, накатывало ощущение личной никчёмности.

Да, у Владимира, как сказал бы психолог, актуализировался прежде дремавший комплекс неполноценности.

Как так?.. Всегда он был первым, успешным: и в школе, и в спорте, и в университете. Получалось, что он постоянно доказывал кому-то, в первую очередь, конечно, самому себе, что «всё у него в порядке»; и совсем не из-за миллионов и связей отца, а из-за его, личных качеств. И всегда всё получалось, — даже тогда, когда лихо угнал полицейскую машину и, шалея от опасности, гнал по загородному шоссе, как герой боевика, уходя от целой вереницы воющих машин с мигалками. И стреляли ведь тогда даже!

И в Штатах всё получалось! — и в учёбе, недаром он стал любимым учеником профессора Лебедева; и «в личной жизни» — красотка Джейн стала «его девушкой», хотя на неё многие имели виды, включая и серьёзных парней из уличных банд. И здесь, — стоило приехать, дела наладились: свой «кинозал», по сути — зародыш будущего бизнеса; и в деревне — всё на мази; и привычно уже — стоило ему захотеть, и Гузель ответила взаимностью; и Наташа — в первый же вечер… И в Оршанске: свой ресторан; да не просто ресторан — а с кабаре; с, если называть вещи своими именами, элитными шлюхами под руководством Рамоны; участие в гос. тендерах…

И… что-то всё пошло наперекосяк!

Ресторан — пропал; деньги, вложенные в тендеры и в бизнес, скорее всего так же пропали. Да и глупо было строить бизнес, вкладывать деньги на таком шатком фундаменте, как «государственность Регионов». Хорошо ещё успел вывезти большую часть продуктов сюда, в Нору.