Нет, он, конечно, не метался по тесной комнатке, где их коварно заперла баба Настя, заманив по сути обманом; и не кричал, брызгая слюнями, как обычно изображают «негодование» в телесериалах; нет, даже сейчас, в эту тяжёлую минуту, он старался сохранять самообладание и не ругаться плохими словами. Но сдерживаться было очень сложно! — ведь сейчас, судя по звукам, доносившимся через маленькое оконце под потолком, на пригорке начиналось то, к чему вся община со страхом, но и со смирением и мужеством готовилась всё последнее время: вторжение сил врагов на пригорок, в общину. Крики, выстрелы, — и не только недалёкие одиночные, но и щедрые на патроны, как никогда не стреляли в общине, отдалённые автоматные очереди; и даже — судя по звуку — пулемётные! Гулко хлопало и ещё что-то, что Андрюшка, в силу пока ещё небольшого военного опыта, не мог идентифицировать; рычали в отдалении моторы; и совершенно ясно было одно — вторжение, наконец, началось! Сейчас там, «в предполье», разворачивался бой с превосходящими силами противника! — и он, Андрей, рассчитывавший наконец-то поучаствовать в настоящем сражении, и, может быть, даже в нём отличиться! — позорно заперт своей же бабушкой с какими-то малышами!! А ведь он метче всех на занятиях кидал пластиковые бутылки с песком, имитирующие «коктейль Молотова», в перемещающуюся по двору общины цель — дровяные сани, имитирующие вражескую бронетехнику; по очереди таскаемые общинниками. Нет, вполне можно было бы сказать, что он был в бешенстве, хотя и не показывал этого!

Это было настоящее предательство со стороны бабушки Насти! — заманить его сюда вместе с Санькой Евстигнеевым; якобы чтобы присмотреть пока за малышами; а потом запереть их на замок!

От обиды хотелось плакать; щипало в глазах; Андрюшка часто шмыгал носом и еле сдерживался, чтобы не разреветься, — среди малышей это означало бы потерять весь свой авторитет… «Присматривать за малышами!» — да что за ними присматривать; они что, сами дисциплины не знают?? Всё они знают, — вон, Серёжку Михайлова и Аньку можно было бы оставить, чтобы присматривали, носы вытирали самым маленьким; а буде совсем прижмёт — переместили бы весь детский сад в подвал, люк в который тут же, в углу… Все порядок понимают; вон, и не плачет никто — не положено! — вполне бы справились и Анька, и Серёжка! — а их сюда, в клеть, под замок! — за что??? Сама бабушка Настя бы лучше сидела с малышнёй, а их отпустили бы в «помогальники», «на подхват», пусть бы пока и без оружия, — так нет!! Таська Иванова, Галя Перминова, Ольга, Марина, Иринка — все ведь наверняка были там, на позициях, и готовились к отражению! — а он, Андрей, заслуженно ведь награждённый за успехи в военной подготовке двумя боевыми автоматными патронами, должен сидеть здесь, с малышами!!

Не выдержав таких мыслей, Андрюшка надрывно всхлипнул. Сидевший рядом на ящике Санька с тревогой уставился на него. Ничего-ничего, Санька, это я так — замёрз что-то, сейчас пройдёт… Хорошо ещё, что в клети полутемно; окошко под потолком совсем маленькое, грязное, и давало совсем мало света, а фонарики Андрюшка включать запретил! — никто, наверное, за исключением друга Саньки, не заметил его состояния. Малыши, одетые по-зимнему, пристроились кто где, и вполголоса, косясь на старших и авторитетных для них Андрюшку и Саньку, тихо шептались о чём-то своём, малышовом.

Так прошло полчаса, которые показались Андрюшке вечностью. Следить за малышами, действительно, не приходилось вообще — все они знали порядок; к тому же Анька теперь вон, достав заряженный мобильник, стала показывать им какой-то мультик с экрана, шёпотом его комментируя, — и в помещении наступила вообще почти полная тишина. На её фоне ещё более явственно слышались отдалённые выстрелы и автоматные очереди, — враги, очевидно, ещё не преодолели крутой склон перед пригорком. Рычали моторы; время от времени, перекрывая звуки лёгкой стрелковки, басовито лупили короткими очередями явно крупнокалиберные пулемёты, — но всё это пока в отдалении. Со стороны общины отвечали слабо, редко; всё больше одиночными.

Андрюшка, как и Санька, входившие в отряд «помогальников», знал диспозицию, — так и должно было быть: не ввязываясь в перестрелку на длинной дистанции, дать силам врага втянуться на пригорок, сквозь окопы, к самой церкви и хозпостройкам; и уже тогда уничтожать их фланговым огнём и кинжальными контратаками из замаскированных укрытий, связанных между собой ходами сообщений. На отработку этих приёмов последнее время и были брошены все силы. Ну, а если враги решатся принять бой в самих траншеях — тут им и конец! В траншеях преимущество было у местных, общинских; с их коротким, разворотливым оружием! Ох там будет и свалка, ох и резня! — Андрюшка заранее, много дней, представлял, как они сойдутся с врагами врукопашную! — ну а нож свой, подарок Вовчика, отточил так, что тот на весу строгал волос. И вот сейчас он позорно заперт с малышнёй, вместо того чтобы сражаться! А Таська, небось, на позициях! — а она всего-то на три года старше и девчонка!!

Он встал, подошёл к двери, и зло её пнул. Заперта, надёжно заперта — снаружи. И дверь-то какая прочная!.. — не шелохнётся! Знал Андрюшка и эту клеть; и этот подвал, где предполагалось укрываться с малышнёй в случае, если бой начнётся на самом пригорке. И дверь эту знал; и замок, обычно без дела висевший в проушине с вставленным в него ключом… Вот, получается, и пригодился… Шмыг!

Санька тоже сидел с несчастным видом, сгорбившись и сжав кисти рук коленями. Сейчас там, «в предполье», задействуют и его «коктейли», которые он так ответственно готовил всю последнюю неделю, — а он тут, с малышнёй!..

Подошёл Андрюшка, снова сел рядом, достал платок и высморкался; спросил вполголоса:

— О чём думаешь?

— Да вот… всё то же.

Да. Кроме того, что их коварно заперли с малышнёй, Санька думал и о более отвлечённых вещах, — а именно: ему всё не давал покоя тот подслушанный разговор в общей кухне, между Отцом Андреем и Вовчиком. Когда Вовчик так неожиданно, и неслыханно для общины, оппонировал Отцу Андрею насчёт бога и вечной жизни… И Отец Андрей, что неожиданно было, не отчитал его, не отругал, не наложил епитимью — не обязал, к примеру, сто раз прочитать богородицыну молитву, — а беседовал с ним, спорил, как будто так и надо! А где-то даже и соглашался! Во всяком случае Вовчикова идея о схожести жизни с функционированием компьютерной программы показалась Саньке убедительной, — он сам полгода «до-того-как-всё-ЭТО-началось» ходил в компьютерный кружок, и кое-что из основ даже успел усвоить. Действительно — куда девается программа, если её с жёсткого диска стереть? Какой-такой «тот свет», «рай», «небеса»?? Санька, конечно, верил в бога; но изначально он был очень практичным мальчиком, очень земным — этому помогало и увлечение химией. И про грех они интересно, хотя и не совсем понятно, спорили. По Вовчикову-то вообще получалось, что хоть грех и есть, но он не перед богом, — который, конечно же, всё видит! — а перед людьми и перед собой! Это было очень внове и интересно…

Опять громче затрещали выстрелы; уже ближе. Вдруг надрывно завыла сирена! Пару раз ухнули небольшие разрывы — наверное, гранаты… Ох ты, они уже на бросок гранаты подошли!! Сидевший рядом Андрюшка подскочил, как будто ему в зад воткнули шило, и, под настороженными взглядами малышей опять метнулся к двери. Заперто… Он тяжко, с придыханием, вздохнул. Что ж это делается-то, а!! А ведь их дом находится на отшибе, с краю, не на самом пригорке! — стало быть бой идёт уже возле самой церкви! Ай-яй-яй, что же делать??

Андрюшка опять плюхнулся на лавку рядом с Санькой, и, наклонившись, жарко зашептал ему в ухо:

— Санёк, Санёк! — выбираться надо!! Мы — там нужны! Там — бой! А мы — тут! Нельзя так!

Он ожидал, что Санька возразит: перед тем, как закрыть их здесь, баба Настя сделала такую серьёзную вещь — заставила их, положив руку на нательный крест, обещать, что ни в коем случае не оставят малышей! Нарушить такое обещание было невозможно; да и сделай они это — потом наказание за нарушение «обещания на кресте» было бы просто невообразимым!