— А чо Борисыч! — конспиративно понизив голос и злобно прищурившись, хрипнул ГГГ, — Сольём Борисыча! Хули он тут распоряжается? Сам этих, отсюда, отпустил на Пригорок — а мы теперь штурмуй! Кто он такой? Власть? Гришку вместо Громосеева поставил? Стечкин у него? Дапохуй! Грохнем, и все дела! Как на дороге. И этих — пристебаев его: Мунделя и Йурыста-Попрыгайлу. Тоже того!.. Если ты… стесняешься, — так я сам могу. Хули такого…

Всё это было новой темой; и всё это надо было обдумать. Витька не был сейчас готов давать однозначный, обязывающий ответ. Вообще идея не зависеть ни от кого ему нравилась; но очко поджималось при одном воспоминании о холодном, каком-то рептильем взгляде Хозяина, как он называл старосту тет-а-тет. Впрочем, если Лещь «это дело» возьмёт на себя… а он, Витька, как бы и не при делах: получится — зашибись; не получится — это он, гадёныш, чего-то удумал, наверно, крыша поехала! — и из маузера его, из маузера! И ништяк, никаких следов!

Он поощряюще улыбнулся другу, как бы давая понять, что и сам давно эту мысль вынашивает, и что стоит её обсудить поподробней, — но попозже… попозже! В то же время в Витькино сердце и змеёй заползла мысль, что, может, всё это провокация?? Эта, как её — проверка лояльности, как на одной из прошлых пьянок среди «командного звена», выразился Хотон — «комиссар из центра». У них там, в Оршанске, такие вещи, кажись, практиковались! Вот и тут — запустили «пулю» с Лещом — а чо такого? Вполне могли. И этот, Лещь — тоже при деле: если Витька сдуру согласится, или хотя б недонесёт, то Витьку — в землю, а он, Мишка — на его место! Вполне может быть, чо…

Витька вздрогнул от такой неприятной догадки и машинально погладил кобуру с вытарчивающей из неё ручкой пистолета…. Ахтыжбля!.. Вспомнить бы, был ли в последнее время Лещинский с Хотоном наедине? Вроде бы нет… И не знаешь как поступить! Друг-то он друг, и сколько самогонки вместе выпито «под таблеточки», и сколько народу на дороге замочено совместно, — а вот хрен его знает… С другой стороны, сама идея стать в деревне единовластным хозяином казалось такой заманчивой!.. С другой стороны…

Приятные мысли и неприятные подозрения Витьки были нарушены наконец поскрипыванием велогенератора, налаженного и пущенного в работу: засветились вполнакала светильники под потолком; стоящий на подоконнике плэйер негромко, но отчётливо выдал хит:

— «В интересах реввволюци-и-и!.. А-а! В интересах реввволюци-и-и!.».

Непроизвольно парни начали подпевать. Какая нахер революция!.. — но по искусству реально соскучились.

— А эта, новая, как её? — Ольга, ну, Чума. Она где живёт?

Парни вновь оживились. Прибытие «пополнения» в деревню всколыхнуло серое болото бытия. Да ещё опять с Мувска! Да ещё среди четверых прибывших одна тёлка «ничего себе».

К «новенькой», которая поначалу, как и все, несла охранную службу на постах вокруг Пригорка, присматривались; и пробовали «подъезжать», — но безрезультатно. «Новая девка» держалась жёстко, обособленно, в разговоры особо не вступала. Попавший с ней как-то в один патруль Швец потом, против обыкновения, отмалчивался; а друганам показал длинную царапину на шее, откомментировав:

— Чуть горло не перерезала, чума, бля. В натуре ебанутая. Я думал прикидывается, — а не, реально. Ещё б немного, и горло б перехватила ножом, — по глазам видно было. Шибанутая, нах. Ну её…

С его подачи и пошло — что новенькая, сначала пришедшая с вычурным погонялом «Сталкерша», во-первых, «реально на голову больная»; во-вторых, «лесба конкретная, с мужиком ни в жизнь не ляжет!» — так Шевцов решил оправдать свою неудачу; и в-третьих — приклеилась новая кликуха — Чума. Так и пошло — Чума и Чума.

— У той, ну, где раньше Мэгги жила. Ей там ту же комнату дали.

— Андреич её, небось… тоже? Как Мэгги? — конспиративно понизив голос, спросил кто-то. Это деревня, тут ничего из «личных отношений» не бывает долго тайной.

— Не. Я ж говорю — лесба ещё та.

— Ничо она не лесба! — возразил Тимоха, Юрка Тимофеев с Мувска, пришедший вместе с ней из Мувска, — Не замечалось за ней такого. Но что ебанутая — да. Зарезать — может!

— А ты её ебал??

— Я же говорю — ебанутая! К ней только сунься… Но оружие знает, и вообще…

— А, ну и хер с ней…

СИСТЕМА «СДЕРЖЕК И ПРОТИВОВЕСОВ»

Артист, Борис Андреевич, староста, теневой лидер Озерья, — и всё это в одном лице, — в это время тоже говорил о Сталкерше — Чуме, — в контексте «обстановки в деревне», на «совещании с «ближним кругом», в который входили теперь Мундель, юрист Попрыгайло; и почувствовавший за кем реальная, не номинальная власть в деревне, Хотон.

Тот, в очередной раз исполняя негласные обязанности душеведа и замполита, докладывал почти теми же словами:

— …ебанутая. Чего с мувскими, с которыми пришла, связалась? — как понимаю, захотелось острых ощущений. Они вот вчетвером, как бы без командира, — но она точно была неформальным лидером. Имеет потенции, да. Стремится и всё такое.

— Чего, думаешь, хочет? — Артист погремел во рту о зубы леденцом, гоняя его от щеки к щеке. Последнее время он стал чуть ли не «глюкозным наркоманом» — без сладкого зверел, становился невменяемым. Соседка наплавила ему из сахара леденцов, ими и спасался. Если не ел, то всегда теперь держал за щекой самодельный леденец; посасывал, гоняя его за зубами. Сам удивлялся, с чего это у него такое; и сам же себе говорил: «- Я — мозг, а мозг надо питать. Глюкозой».

— Думаю… думаю, — пробиться в жизни… — излагал свои соображения Хотон, — Занять максимально высокое положение в иерархии. В «новой жизни», судя по всему, освоилась; приняла её, — и хочет от жизни взять по максимуму. Где сейчас взять? — сейчас только в «отрядах». В вооружённых формированиях. Вот и прибилась.

— Что, в Мувске не к кому было?

— Видимо хочет сама, всё — сама. Есть, эта, определённые лидерские задатки!

— Нам чем полезна может быть?

— Как противовес этим всем… не, не как самостоятельный противовес, но как, так сказать, грузик. На чаше весов. Те, что с Мувска с ней пришли, её уважают и побаиваются. И тут старается себя поставить… Ну и пусть старается, Андреич!

— Она ж должна понимать…

— Да-да! — с полуслова понял мысль понятливый Хотон, — Она, несомненно, понимает, что в отрядной мужской иерархии женщина может подняться либо опираясь на «своего мужчину»; или самостоятельно, но при этом на голову превосходя всех! Вот она по второму пути и пошла. Службу тащит исправно, не жалуется; оружие содержит в аккурате, не то что хроновские пацаны; рвётся выслужиться! Парней хроновских вовсю строит!

— А, ну если так. В атаманши лезет? Ну чо, будем иметь ввиду. На случай замены Харону, как противовес. Если потянет, конечно. И он, сукин сын, пусть знает и опасается. Ублюдок. Что ещё?

Оглянувшись по сторонам, — Мундель с Попрыгайлой как раз отошли от стола, один занимаясь печкой, второй вышел за жратвой к соседке, — Хотон снаушничал:

— У Мунделя совсем крышняк съезжает! На днях договорился до того, что «мы, мол, Озерские — особые, знакокачественные, избранные!» Заговариваться реально начинает. Скоро деревню эту центром мироздания объявит! И объявит войну всей остальной планете.

— Пускай…

— А Вениамин Львович нихера не делает вообще! Вы же ему и поручили сделать список жителей с указанием состояния здоровья и возможности работы «в поле», — так он, вместо того чтобы по домам пройти, всё так… из головы. Жену ещё посылал — к Валерьевне вашей, — явно не задаром… Вы учтите там.

— Учтём.

— Хронов высказывался, что «с Пригорка» сэм был хороший, а Валерьевна одну отраву гонит!

— Так и есть. По сути. Но… тоже учтём.

Хлопнула дверь в сенях, протопали в соседней комнате, затем в кухню вернулся Попрыгайло с кастрюлей, укутанной рваным одеялом. Засуетился Мундель, сдвигая со стола на край грязные тарелки и банки. Откуда не возьмись вынырнул юный Хокинс, принялся доставать из буфета чистые тарелки и расставлять на стол, явно рассчитывая если не принять участие в трапезе, то хотя бы по своему обыкновению доесть потом за всеми.