Однажды она с успехом применила полученные знания, вылечив младшую дочь Гамилькона, Таис, которая неожиданно слегла от непонятной болезни. Пелагона к ней не допустили: болезнь носила женский характер. После осмотра больной Аришат назначила Таис настойку из семи трав, самостоятельно ею же и изготовленную. Конечно, предварительно жрецы помолились богу Эшмуну, принесли ему в жертву огромного быка в храме на холме Бирсы, но заслугу Аришат все же оценили по достоинству, ибо посчитали: Эшмун, как бог-врачеватель, руководил ею и ниспослал молодой целительнице свое покровительство.

Но последнее время Пелагон стал тревожиться: Аришат, познав от него, как исцелять людей, теперь активно интересовалась всем тем, что их убивает, то есть ядами. И только стойкое убеждение старого учителя, что Аришат – это воплощение добродетели, успокаивало его: Пелагон приписывал ее желание обычной любознательности.

Сейчас Рамона и Аришат в сотый раз слушали рассказ Пелагона о похождениях Одиссея, и в сотый раз восхищались приключениями легендарного эллина.

Рамона временно забыла о нелюбимом муже, о не ставшем ей родным доме Гасдрубала Козленка, в который вскоре предстоит вернуться. Пока муж со своим братом в Сенате участвуют в бесконечных дебатах, она может находиться здесь и наслаждаться беседой с Аришат и Пелагоном. Но заседание закончится, муж вернется, и снова все пойдет своим чередом.

Рамона и не подозревала, что потомство, которое появится у них с Козленком, войдет в историю, показав себя не с лучшей стороны. И ее внуки встретятся с внуками Аришат в смертельном поединке, но это будет уже совсем другая история…

Закончив рассказ об очередном подвиге царя Итаки, Пелагон поднялся, попрощался с Рамоной и поспешил в порт. Ему было нужно выполнить поручение господина, которое носило личный характер, поэтому его надлежало исполнять не управляющему Гамилькона, а его особенно доверенному лицу, коим Пелагон и являлся. Вечером в Испанию отправлялся торговый корабль, принадлежавший другу старого Гамилькона. Семья Мисдеса не торговала с варварами, и старому учителю было необходимо пронаблюдать за погрузкой даров для великого храма Мелькарта в Гадесе, а также передать письма Мисдесу от родных, так как корабль далее поплывет в Новый Карфаген.

Жизнь в столице бурлила. Идя по одной их трех улиц, ведущих к главной пощади города, мимо многоэтажных, тесно прижатых друг к другу домов, Пелагон чувствовал себя словно в огромном муравейнике. Все куда-то спешат с сосредоточенными лицами, не замечая друг друга, кто с поклажей, кто с пустыми руками. Отсутствие праздношатающихся на улицах – главная отличительная черта Карфагена. И местные, и иноземцы – все чем-то озабочены, пытаются закончить дела до захода солнца, и у них нет времени на пустые разговоры. Вот пробежал в сторону Нижнего города какой-то грек в белоснежном хитоне, задев Пелагона локтем; улыбнулся широкой улыбкой на бронзовом лице египтянин, спешащий в Бирсу; мрачно глянул из-под нависших бровей одетый в звериные шкуры гетул. «Как только ему не жарко в этой одежде, в такое-то пекло», – удивился Пелагон. Италики, персы, балеарцы, нумидийцы, греки, иудеи – вот неполный перечень чужестранцев, которых он встретил на пути в порт.

Торговая гавань города жила своей, не похожей на другие районы города, но не менее (если не сказать – более) бурной жизнью.

Карфаген – торговое государство, и в порту сейчас разгружались и загружались корабли из Египта, Финикии, Греции, Южной Италии и Сирии.

Вездесущие карфагеняне торговали со всеми известными цивилизованными и варварскими странами. Они завозили дорогие ткани и ковры – из Азии; рабов, слоновую кость – из других областей Африки; золото, серебро, медь – из Испании; олово – из Британии; воск – с Корсики; вино – с Балеарских островов; масло – из Сицилии. Даже в недружественный Рим карфагенские купцы поставляли слоновую кость, диких животных для игрищ, пурпурную краску, фиги, мед, нумидийских лошадей, дорогие породы дерева, золотой песок, рабов-негров и мрамор.

Сторонясь снующих повсюду грузчиков, Пелагон нашел нужный корабль; огромный, свежевыкрашенный, он стоял, пришвартованный к пологому южному концу причала. От него в разные стороны двигались, понукаемые надсмотрщиками, большие серые толпы портовых рабов, перетаскивавших металлические и керамические изделия местных ремесленников, карфагенское вино, ткани, поделки из слоновой кости и черного дерева.

Капитан корабля стоял рядом, пристально наблюдая за погрузкой. Они были знакомы с Пелагоном и поэтому не нуждались в представлении.

– Приветствую тебя, о славный Хриз, – степенно поздоровался Пелагон.

– И тебе привет, старый плут, – с улыбкой ответил капитан, который знал об особом статусе старого учителя в семье Гамилькона, но его положение раба не позволяло свободному гражданину обращаться к более старшему Пелагону с надлежащим почтением. Однако Хриз должен выполнять все его указания, так как они исходили от Гамилькона – друга его патрона, и тот предупредил его заранее об этом визите.

– Ты что-то совсем не торопишься. Не иначе, хочешь получить изрядную порцию плетей, – продолжал зубоскалить капитан.

– Скорее твой корабль пустит корни в этом порту, чем мой господин поднимет на меня руку, – в тон ему вторил Пелагон.

– Ладно, ладно, не будем тратить время на болтовню… Выкладывай, с чем пожаловал!

– Вот здесь, в этом кожаном футляре, письма от моего господина и его родных, адресованные его сыну Мисдесу – начальнику конницы славного Ганнибала, – сказал Пелагон, вручая капитану коричневый сверток. – Доставишь их в ценности и сохранности в Новый Карфаген. Как найти Мисдеса, такому пройдохе, как ты, объяснять не нужно, – с веселой улыбкой добавил учитель.

Капитан самодовольно ухмыльнулся. Такие прозвища как «пройдоха» были для карфагенян с их менталитетом своего рода похвалой.

– А теперь поговорим серьезно, – продолжал Пелагон. – На корабль уже доставили два запечатанных ящика от моего господина?

– Да. Сразу после обеда, – ответил капитан.

– Слушай меня внимательно, почтенный Хриз. В этих ящиках – дары, драгоценности и благовония для великого храма Мелькарта в Гадесе. Мой господин хочет, чтобы непорочные жрецы храма в течение всего времени, пока Мисдес воюет, молили Мелькарта о даровании ему защиты от вражеского оружия. Ты должен передать дары жрецам и вручить им это послание. – Пелагон протянул Хризу футляр размером поменьше. – Но вручить его нужно лично в руки главному жрецу храма.

Хриз с почтением взял в руки футляр. Мелькарт (которого у греков называли Геркулесом) внушал особое уважение всем военным людям, к коим он себя причислял, из-за опасности своей профессии. Но Мелькарта он никогда не видел, а вот его жилище – величайший храм в Гадесе – вызывал у него еще больше благоговения и страха, чем сам Мелькарт. В храме находилась могила легендарного героя. Здесь, по преданию, Мелькарт воскрес. Это немыслимое здание своим священным ореолом, громадными размерами, неслыханным роскошным убранством и фанатичными непорочными жрецами притягивало к себе паломников со всего мира.

Хриз верил: пока дары Мелькарту находятся на борту корабля, его плавание будет спокойным. Это очень воодушевляло, поэтому задание Гамилькона было ему особенно по душе.

Окончив свои дела, Пелагон заспешил в дом своего господина. Он возвращался тем же путем, но торопился и времени на дорогу потратил намного меньше: его ждала Аришат.

Дом старого Гамилькона, построенный в смешанном финикийско-эллинском стиле, был огромен и утопал в розовом саду. В нем имелось все необходимое для роскошной жизни: дорогая мебель из редких пород дерева, статуи работы знаменитых греческих мастеров, ванная с находящимся посередине бассейном из каррарского многоцветного мрамора, мозаичные полы, украшенные геометрическими узорами, сложная система подачи воды и множество великолепной домашней утвари. Никто из посторонних не мог заглянуть в комнаты с улицы: наружные стены, украшенные причудливой восточной росписью, были сплошными; все окна выходили в тенистый дворик, из которого лестницы вели на террасу и второй этаж.