Римляне, как обычно, построившись в шеренги, пошли в атаку. Главный их удар направлен против испанцев, и таран легионов, руководимых Салинатором, угрожающе двинулся в их сторону.

Гасдрубал напряженно выждал подходящего момента и, когда он настал, приказал адъютанту – молодому карфагенянину Бисальту:

– Трубить – слонам в атаку!..

Бисальт опрометью бросился исполнять приказ. Взревели трубы, и огромные животные, понукаемые погонщиками, ринулись на легионеров.

Самый крупный слон – которого называли Птолемеем за гордый вид и темную окраску, напоминающую бронзовый цвет кожи египтян – первым вломился в ряды римлян и начал крушить их бивнями. Остальные, увидев своего вожака сражающимся, ринулись следом за ним и начали топтать легионеров огромными ногами. Те поначалу дрогнули, но эффект от нападения слонов был временным. Римляне, особенно те, кто прошел войну в Испании, знали, как противостоять этим могучим животным.

– Колите их дротиками!.. – кричал Фонтей. – Старайтесь попасть в брюхо!..

Он метался между манипулами и поспевал везде, раздавая приказы и подбадривая бойцов.

Внезапно один из слонов, прорвав шеренгу, очутился около него. Конь под Фонтеем испуганно метнулся в сторону, и Тиберий скатился на землю – впрочем, удачно опустившись на ноги. Чудом увернувшись от нависшей над ним огромной ноги, легат полоснул испанской фалькатой, которую предпочитал всякому другому оружию, по поджилкам. Слон дико заревел – удар достиг цели.

Огромное животное, развернувшись, кинулось обратно и стало давить своих. Но погонщик сильным ударом свинцовой дубинки вогнал долото в то место, где соединяется голова с шеей, мгновенно убив слона, ставшего столь опасным для карфагенян.

Подскакавший Марк Порций Катон восхищенно крикнул:

– Ты любимец Марса, Тиберий Фонтей!

Поймав его коня, он подвел его к легату и, передав ему поводья, восторженно произнес:

– Я поражен твоим умением. Если ты будешь избираться в магистраты, я буду голосовать за тебя.

Фонтей благодарно улыбнулся, – он хорошо относился к Катону, помня, как тот восторгался его сыном, – но ничего не ответил: бой только начинался, рано еще принимать похвалы.

Тем временем битва разгоралась все сильнее. Испанцы перемешались с римлянами; кровь лилась рекой. Никто не хотел уступать.

Почти все слоны обезумели от ран и по очереди падали, убитые беспощадными погонщиками. Последним рухнул гордый Птолемей, задавив огромной тушей молодого высокого испанца, не успевшего увернуться: его внимание отвлекли два римлянина, закрытые большими щитами, не мешавшими наносить им колющие удары мечами.

Тем временем галлы вынуждено бездельничали: холм между ними и конницей Нерона не давал ни тем, ни другим возможности вступить в бой. Вместе с галлами бездействовали и Мисдес с Хейроном, которые беспокойно ерзали в седлах, неуютно чувствуя себя среди варваров.

На другой стороне холма Нерон тоже страдал от бездействия. Он послал на вершину военного трибуна Клавдия Азеллу, но тот не смог его утешить, доложив, что прорваться через холм не удастся.

«Я должен участвовать в битве, – нервно думал Нерон, не находя себе места. – Все лавры достанутся этому бездарю – Салинатору».

Мысль о том, что ненавистный соперник заберет себе славу победителя, выводила его из себя.

Нерон решил рискнуть. С большим отрядом всадников он обогнул сражающихся и оказался в тылу испанцев, чем удивил не только карфагенян, но и римлян, обрадовавшихся столь неожиданной подмоге.

Мисдес, которому разведчики галлов доложили об этом маневре, оставив Хейрона, помчался к Гасдрубалу. Однако римляне все-таки опередили его, и Мисдес внезапно оказался в самой гуще боя. Он упорно отбивался от наседавших со всех сторон всадников, пытавшихся зарубить этого карфагенянина, никак не желавшего умирать.

Но численное превосходство римлян и бессонная ночь брали свое. Умело уклонившись от очередного разъяренного противника – судя по всему, самнита, – и убив коротким взмахом кельтиберийского меча следующего врага, молодого, почти юного конника, Мисдес попытался прорваться вперед. Но тут меч самнита – того, от которого он уклонился ранее, – настиг его. Удар пришелся Мисдесу в голову, что-то хрустнуло, и карфагенянин, конвульсивно дернувшись, стал сползать вниз. Сверху падали другие тела, что спасло его от смерти, но сознание до конца боя к Мисдесу более не возвращалось. Он не стал свидетелем гибели Гасдрубала.

Видя, как редеют ряды его воинов, Гасдрубал понял, что проиграл битву. Не желая спасаться бегством, он обнажил меч и кинулся в самую гущу боя.

«Пусть я умру, но умру как герой. Я сын своего легендарного отца и младший брат своего прославленного брата, – думал Гасдрубал, бесстрашно мчась на врагов. – Пусть боги отвернулись от нас, но никто не назовет меня трусом!»

Он погиб, пронзенный насквозь копьем, но забрал с собой в подземное царство нескольких вражеских солдат.

Потери карфагенян в этой битве были ужасны: почти пятьдесят тысяч человек остались лежать на поле боя. Но и римлянам победа досталась нелегко – восемь тысяч лучших бойцов никогда не возьмут в руки оружие. Раненых же было столько, что консулы решили не преследовать бегущих галлов и лигуров.

И все-таки победа есть победа! Тиберий Фонтей и Марк Порций Катон прибыли на Форум прямо с поля боя и доложили Сенату об успешной битве. Рим охватило всеобщее ликование. Вот она, долгожданная милость богов, которую столько ждал народ, уже отчаявшийся когда-либо дождаться ее…

А в это время пять тысяч пленников – и в их числе раненый, изможденный, закованный в цепи Мисдес, – грубо подгоняемые легионерами, шли по Аврелиевой дороге в Рим, как доказательство великой победы Салинатора и Нерона.

Мисдес, пересиливая боль, с трудом передвигал ноги. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Удар самнита пришелся карфагенянину в шею. Защитный воротник из толстой кожи, ниспадавший со шлема на плечи, не позволил вражескому мечу разрубить мышцы. Но кости были повреждены, а огромный синяк, расползшийся по распухшей шее и правому плечу, нестерпимо отдавал острой болью, пронизывавшей все тело

«Крепись, Мисдес, – утешал он себя. – Рана, полученная при осаде Сагунта, была гораздо опасней. Ты выживешь!»

Однако он понимал, что если дойдет до Рима и выживет, то жизнью это будет сложно назвать. Он, карфагенский аристократ, станет бесправным рабом. Впрочем, скорее всего его казнят – после того, как проведут, словно скотину, по улицам Рима вместе с другими знатными пленниками во время триумфа Салинатора и Нерона.

На счастье Мисдеса, римляне пока не узнали о его реальном положении в армии Гасдрубала. Кто с ним общался в лагере - все погибли. Теперь для врага он простой офицер, командовавший галлами, и это пока спасало Мисдеса от казни, но не спасет от рабства: во время этой жестокой войны римляне не выкупали своих пленных и не обменивали захваченных солдат врага на золото. Так что участь его предрешена…

«Что стало с Гаудой и Хейроном? – думал Мисдес, опустив голову и разглядывая свои сандалии, которые остались у него в отличие от доспехов и одежды, отнятыми победителями. – Хейрон, скорее всего, убит, раз его нет среди нас. Но где Гауда?..»

Мисдес помнил, как Гауда отправился искать броды. Больше они с Хейроном его не видели. Если же бесстрашный нумидиец и вернулся на поле боя, то наверняка примкнул к лигурам, стоявшим в тылу. А те, не приняв участия в битве, откатились назад, и ушли домой, на север, после разгрома армии Гасдрубала. Так что шанс спастись у Гауды был…

Вскоре объявили привал, и пленники повалились на траву, как подрубленные деревья. Кто-то лежал без движения, кто-то перевязывал раны, Мисдес аккуратно массировал левой рукой распухшее плечо в надежде притупить боль.

Неожиданно к нему подошел легионер и, беззлобно ткнув тупым концом копья, приказал:

– Вставай, пуниец! Следуй за мной!

Мисдес заметил, как еще четверых пленников отделили от остальных – все они были офицерами карфагенского происхождения, – и повели в сторону, где стояли два легата в окружении центурионов.