Мать его товарища по играм – уже известная нам Верика, дочь Мандония – все это время находилась в городе в качестве заложницы.

Отношения пунийцев с Андобалом, их постоянным союзником, разладились вскоре после разгрома армий братьев Сципионов. Илергеты наивно предполагали, что после изгнания римлян они снова станут независимыми. Однако, когда Испания вернулась под власть Карфагена, ее разделили между тремя полководцами. Земля илергетов досталась Гасдрубалу Гискону, который сразу стал требовать денег от всех подвластных ему племен – причем вне зависимости от степени их лояльности к новой власти.

Илергеты возмутились и подняли восстание, жестоко подавленное новыми хозяевами. Так Верика вместе со своим сыном и матерью оказались заложницами. Помимо них здесь находились жена Андобала и его дочь, Эссельта, с детьми.

Первые два месяца они ютились под усиленной охраной в очень скромной лачуге, находившейся вблизи военных казарм. В Новом Карфагене, помимо них, держали большое количество других заложников со всех концов полуострова. Карфагеняне не хотели больше сюрпризов от непостоянных испанских вождей и таким образом обеспечивали себе хорошие гарантии их лояльности.

Все заложники жили рядом, под охраной целого отряда ливийцев. Хозяева их не баловали – жизнь испанцев в городе была более чем скромной. Выручали небольшие суммы денег, обычно попадавших к ним через подкупленных охранников, которые забирали себе львиную долю переданного.

Один раз в неделю заложники, небольшими группами под надзором ливийцев, посещали рынки – пополнить и разнообразить запасы еды и одежды.

Во время одного из таких походов Верика увидела трех молодых офицеров, которые прогуливались по улицам города и оживленно беседовали. Это были Мисдес, Адербал и Гауда, только что вернувшиеся из лагеря армии Магона Баркида, находящегося в десяти днях пути от города.

Лицо царственной заложницы озарил неподдельный восторг от такой нежданной встречи. Она закричала и замахала им рукой.

– Я не ослеп? – удивленно спросил Мисдес, не веря своим глазам. – Верика?!..

Все трое остановились. Улыбки озарили их лица.

Охранник-ливиец пытался подтолкнуть Верику в спину, не давая ей задерживаться. Этого требовали правила конвоирования.

– А ну-ка, погоди, приятель, – надменно обратился к нему Адербал. – Нам нужно пообщаться с этой девушкой.

Ливиец хмуро посмотрел на него, потом переглянулся со своим товарищем, но никак не отреагировал. Он не знал этих аристократов. Его служба в Испании проходила в отрядах Гасдрубала Гискона, который требовал от них подчинения только приказам непосредственных командиров.

– Перед тобой главный советник правителя Испании – Мисдес Гамилькон, – грозно сказал Адербал, указывая на брата. – Советую послушаться его. Иначе можешь иметь большие проблемы!

Ливиец подумал, но спорить не стал.

– Ладно. Разговаривайте. Только не долго… – проворчал он беззлобно. Ему не хотелось портить так хорошо начавшийся день – деньги, полученные от илергетов, приятно тяжелили пояс.

– Верика, звезда моя! Что ты здесь делаешь, да еще под охранной этой деревенщины? – спросил Мисдес, бесцеремонно ткнув пальцем в охранника.

Верика расплакалась и рассказала, как она здесь очутилась и в каких условиях они живут.

Мужчины выслушали ее до конца, и глаза их наполнились гневом.

– Гасдрубал Гискон никогда не отличался благородством! – возмущенно воскликнул Адербал. – Если бы не илергеты – неизвестно, как бы закончилась война с Сципионами…

Он испытывал к племени Верики особые чувства – ведь под его руководством они отразили атаку легионов проконсула Сципиона.

Но не по годам мудрый Мисдес не стал прилюдно осуждать полководца.

– Верика, это война, – вздохнул он. – А на войне случается много несправедливостей…

Желая разрядить ситуацию, Мисдес с улыбкой посмотрел на брата и сказал, подмигивая Верике:

– Мы все твои тайные поклонники. И обязаны облегчить твою участь. Гасдрубал Гискон не знаком с тобой лично, иначе никогда не позволил бы забрать такую красавицу из дома.

Гауда с восхищением смотрел на Верику. Он кивал, соглашаясь с Мисдесом, но не говорил ни слова. Девушка понравилась ему еще тогда, три года назад, и он часто думал о ней.

Верика, рассказывая о своих невзгодах, тоже постоянно бросала в его сторону многозначительные взгляды.

«Она неравнодушна ко мне!» – возликовал в душе Гауда. Его кидало в жар от одной мысли возможной близости с предметом своего обожания.

Распрощавшись с Верикой и обещав похлопотать о ее судьбе, офицеры направились в дом наместника Нового Карфагена – Магона Рибади, где Мисдес имел с ним обстоятельный разговор. Не сумев отказать могущественному советнику правителя, наместник дал указание перевести молодую женщину на виллу Мисдеса, под личную ответственность последнего.

Вскоре Верика с восхищением осматривала свою новую комнату. За последние полгода она отвыкла от приличного жилища, а эта комната даже намного лучше той, что она оставила в доме Мандония.

Аришат вначале относилась к ней снисходительно, а иногда высокомерно, но испанка, такая веселая и непосредственная, смягчила ее сердце.

Верика же восхищалась умом, образованностью и грацией жены Мисдеса и относилась к ней с большим уважением. Но втайне считала, что сама она красотой не уступает Аришат, потому что мужчины от нее тоже без ума. Через полгода они стали подругами и проводили вместе много времени.

Сын Верики, Кар, был совсем не похож на своего отца, Биттора. Унаследовав от матери веселый нрав, любознательность и общительность, он и походил на нее – такой же красивый, но по-мужски. Отца он видел мало и недолюбливал за грубость. Больше тянулся к деду, а тот отвечал ему взаимностью. Из всех внуков Кар был у Мандония самым любимым.

Сразу сдружившись с сыновьями Аришат, Кар больше времени проводил все же с Карталоном. Тот больше, нежели Гелон, был склонен ко всему военному. Дети постоянно бились на деревянных мечах, стреляли из луков, а сейчас маленький илергет обучал Карталона метать из пращи, научившись этому у балеарца, отбитого его соплеменниками у римлян.

Аришат давала сыновьям хорошее образование. Они изучали философию, риторику, свободно говорили по-гречески и по-латыни. Карталон, находясь постоянно в компании Кара, освоил язык илергетов – в отличие от Гелона, не желавшего обучаться речи варваров.

Аришат, знающая кельтиберийский, подтрунивала над сыном:

– Гелон, мы живем в этой стране более девяти лет. Это – твоя родина. Если тебя украдет местный дракон, как ты пояснишь ему, что тебя не нужно есть на обед?

– Мама, я надеюсь, что местный дракон будет цивилизованным и сможет понять греческий, – отшучивался Гелон. – Или я прикинусь римлянином – они несъедобные и горькие от своей злости. Скажу ему что-нибудь по-латыни, и дракон не захочет такого ужина.

Когда редкими днями их посещал Мисдес, с ним постоянно приезжал Гауда в надежде лишний раз увидеть Верику. Их чувства друг к другу разгорались все сильней, но они тщательно скрывали их.

В один из чудесных летних вечеров, гуляя по саду, Гауда не выдержал. Сжав Верику в объятиях, он прильнул к ее губам. Девушка не сопротивлялась и ответила на поцелуй. Они стали близки тут же, прямо на траве. Все прошло чудесно. Гауда ни с кем не испытывал ничего подобного. А у Верики, помимо нелюбимого мужа, никого никогда не было, и она была безгранично счастлива от того, что физическая любовь может быт такой прекрасной.

Вернувшись домой, молодая женщина прятала глаза от Аришат, которая сразу же все поняла, но не подала виду.

Встречи влюбленной пары становились все более частыми. Под любым предлогом Гауда убеждал удивленного Масиниссу в необходимости посещения столицы карфагенской Испании.

– Признайся, Гауда, – спрашивал, хитро улыбаясь, царевич. – У тебя появилась в Новом Карфагене какая-то красотка? Пока ее муж на войне, ты захаживаешь к ней, шельмец?

Влюбленный нумидиец уклонялся от ответа, но Масинисса его раскусил: когда он не отпускал его, тот ходил хмурый, как в воду опущенный.