– Попали в окружение. Корнелий Сципион убит. Не осталось ни одного командира… Погибли все трибуны и центурионы. Большей частью убиты во время отступления… – Тут голос Аппия дрогнул: ведь отступлением он назвал повальное бегство.

Собравшись с духом, он добавил как бы в свое оправдание:

– Мы выжили только благодаря наступившей ночи…

Стоящие на башне взволнованно зашумели, но Фонтей восстановил тишину, властно подняв руку.

– Иди и передай остальным: входите в лагерь колонной по одному. Нам нужно убедиться, что среди вас нет пунийцев.

«Итак, – горестно думал он, – случилось то, чего невозможно было предвидеть. Шесть лет мы не знали здесь поражений. А теперь нет больше Публия Корнелия Сципиона и его армии. Будем надеяться, что Гней вернется с победой».

Но вести, пришедшие через пятнадцать дней, повергли Фонтея в еще большее уныние. В лагерь вернулась небольшая группа всадников, многие из которых были ранены. Они рассказали о гибели Гнея Сципиона и о разгроме его войска: все три армии пунийцев объединились и настигли легионы Гнея, которые шли быстрым маршем в лагерь брата после предательства союзников – кельтиберов. Сражение было неравным. Полководец убит. Бежавших догоняли и истребляли нумидийцы Масиниссы.

Вскоре в лагерь вошли выжившие пехотинцы во главе с Титом Юнием. Фонтей безмерно обрадовался, увидев своего товарища. Он обнял его, не обращая внимания на субординацию.

– Юний, как я рад тебя видеть! Боги благоволят к тебе! – радостно вскрикнул он.

– Но не благоволят Риму, – горько усмехнулся поседевший центурион. – Такой резни не было даже у Требии…

– Расскажи, как все было, – потребовал Фонтей.

– Они напали сразу со всех сторон… Но наступила ночь, нам удалось вырваться и занять господствующую высоту, пожертвовав конницей, которая не могла взобраться на холм с той стороны. Гней приказал строить укрепления из всего, что было под рукой. Мы свалили в кучи деревья, повозки, палатки, вьюки с поклажей, жерди, котлы. Но – тщетно… – Юний тяжело вздохнул, заново переживая случившиеся. – Враг атаковал рано утром – было еще темно. Эти безумные нумидийцы на своих лошадях на полном скаку перескакивали через наши укрепления. Их убивали – появлялись новые. Пока мы с ними бились – пехота пунийцев растаскивала то, что мы построили за ночь. Я не видел, как убили Гнея Сципиона, но говорят, он бился, словно в него вселился сам Марс. Его убивали сразу десять человек! И то не сразу справились.

– Как же вам удалось спастись? – удивленно спросил Фонтей.

– Нам повезло. Скатились по крутому склону и скрылись в лесу. Нумидийская конница не смогла нас преследовать, а от пехоты мы легко отбились. Были еще потери, но незначительные…

– Как ты полагаешь, есть еще выжившие? – мрачно спросил Фонтей, не надеясь на утвердительный ответ. Он лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Ему не хотелось погибать. Но римлян осталось очень мало – не более трех тысяч, причем большая часть ранены, а у врага – больше шестидесяти тысяч. Нужны солдаты – все, которым удалось спастись.

– Думаю, есть, – неожиданно ответил Юний. – Часть четвертого легиона был отрезана от нас во время первого нападения. После окружения мы потеряли их в темноте.

Подумав, он добавил:

– Они могли скрыться в лесу. А потом уйти в горы.

– Это хорошо, – обрадовался Фонтей. – Надеюсь, они выбрались.

«Пока враг торжествует и празднует победу, нужно уходить, – подумал он. – Пойдем за Ибер – в Терракон. Там еще остались дружественные племена. Будем сообщать в Рим – и просить помощь».

На следующий день легионеры спешно покидали лагерь. Дисциплина была восстановлена. Назначили новых центурионов из числа опытных ветеранов. Римляне организованно выступили в поход.

Пунийцы их не беспокоили – наверное, не считали серьезной силой. По сравнению с их тремя армиями эта горстка легионеров выглядела жалкой кучкой бродяг. Редкие нападения нумидийцев успешно отбивались.

Остатки некогда грозной армии прошли больше половины пути, когда их настигло неожиданное и радостное известие: на соединение с ними шел отряд, состоящий из легионеров, выживших после разгрома Гнея, которыми командовал Марций Луций – простой всадник, но проявивший себя как умелый и сообразительный командир. По пути он собрал бойцов из гарнизонов, оставленных Сципионами в захваченных городах. Общее количество солдат под его началом составляло более пяти тысяч человек.

Фонтей воспрял духом. Восемь тысяч – это уже что-то! Почти два легиона!

С учетом того, что легионеры проходили за день расстояние в два раза большее, чем их противник, шансы римлян на выживание резко увеличивались.

Встреча двух маленьких армий была очень радостной. Воины обнимали друг друга и радовались как дети. Покончив с приветствиями, Фонтей обратился к объединенному войску:

– Соратники! Я рад, что нас стало значительно больше… Рад вновь видеть знакомые лица. Тем, кто здесь стоит, благоволит Фортуна. Среди вас могут оказаться трусы, но я не буду называть причин поражения и искать виновных… Сейчас здесь все – герои! Мы должны объединиться и чувствовать плечо друг друга. Мы выжили в этом побоище, выживем и далее…

Он перевел дух и продолжал:

– Теперь, по нашей традиции, вы должны выбрать полководца. Ему вы станете подчиняться беспрекословно. Он будет иметь право наказать за ослушание и предать смерти виновных. Его не назначает Сенат, он – ваш выбор. У нас мало времени, враг идет по пятам… Поэтому прошу вас: поторопитесь и огласите свою волю как можно быстрее.

Солдаты возбужденно загудели и стали совещаться. Споры были бурными, но недолгими. Вскоре легионеры центурий сообщили кандидатуры центурионам, а те в свою очередь собрались для подсчета голосов.

Результаты голосования стали неожиданным для Фонтея: новым командующим войсками Рима в Испании был избран Луций Марций…

Весна в Испании в этом году была ранней и очень жаркой. Все без исключения радовались яркому солнцу, согреваясь в его теплых лучах – и знать, и воины, и простолюдины. Даже тем, кому досталась самая тяжкая доля в этой жизни – сельским рабам, с рассвета до заката возделывающим поля, солнечное тепло привнесло немного радости в их невыносимое существование и хоть на какое-то время смягчило крутой нрав надсмотрщиков.

Наслаждаясь погодой, два мальчика лет десяти безмятежно играли за забором огромной виллы в богатом районе Нового Карфагена. Один из них – высокий, с орлиным носом, длинными, ниспадающими до плеч темными курчавыми волосами - громко объяснял приятелю, как правильно метать из пращи в установленную домашним рабом мишень – чучело, обряженное в старую рваную тунику.

Он оживленно жестикулировал, размахивая рукой с зажатым в ней свинцовым шариком – любимым метательным снарядом балеарских пращников. Темпераментный, одетый в богато украшенную испанскую одежду темно-синего цвета, подросток всем свои видом показывал, что он – представитель местной знати, несмотря на то, что без умолку болтал сейчас по-гречески.

Второй подросток, более спокойный, с выраженными аристократическими манерами, внимательно слушал товарища по играм. В отличие от первого, он был одет по – карфагенски: длинная туника, пошитая из дорогой ткани багряного цвета, мягкие сандалии на толстой подошве, на голове – маленькая коническая шапочка.

Карфагенянин был ниже ростом своего испанского приятеля, но коренастее и шире в плечах. Большой лоб и умные карие глаза указывали на незаурядность натуры. Лицо подростка, красивое словно у девушки, привлекало взгляды окружающих и было предметом обожания его матери – хозяйки виллы, Аришат. Это был один из ее близнецов, Карталон, друживший больше двух лет с Каром – внучатым племянником царя илергетов.