Когда до ваккея оставалось меньше двух шагов, он замахнулся мечом для разящего удара, но внезапно огромная сагунтийская фаларика, трехфутовым четырехгранным наконечником пробила щит Мисдеса и вошла ему в правую половину груди, оглушив его мозг пронзительной болью, мгновенно распространившейся по всему телу.

Фаларика была брошена неутомимым Адметом с высокой груды камней, в которую превратились остатки стены, куда он взобрался, чтобы подбодрить защитников города своим видом и голосом.

Адмет заметил, как шагах в двадцати от него стоит Авар, безвольно опустив руки и глядя испуганными глазами на карфагенянина в добротных офицерских доспехах, который упорно пробивался к нему.

– Что ты делаешь, Авар?! Защищайся!.. – крикнул Адмет ваккею.

Однако ваккей стоял, словно завороженный, ничего не видя и не слыша кругом.

Мысль Адмета лихорадочно заработала:

«Сейчас он погибнет. Ничего не понимаю. Ведь Авар – не трус!..»

Однако Адмет быстро понял, что надо делать. Он вырвал у стоящего рядом воина, который прикрывал его щитом, огромную фаларику, размахнулся и метнул ее в карфагенянина.

«Хороший удар!» – похвалил сам себя Адмет, видя, что бросок достиг цели.

В глазах у Мисдеса стало меркнуть. Ноги подкосились; шум боя стал сливаться в один сплошной затухающий гул, который становился все глуше и глуше, пока Мисдес не провалился в бездонную пропасть беспамятства.

Он уже не видел отступления своей армии, не чувствовал, как чьи-то руки подхватили его, прикрыли двумя круглыми ливийскими щитами и вынесли в безопасное место. Мгла окутала разум Мисдеса. Ему стало все равно…

Мисдес лежал без сознания уже три дня. Личный врач Ганнибала, Этол, постоянно находился в его палатке и делал все что мог. Рана оказалась очень опасной. Мисдес потерял много крови, и его жизнь висела на волоске. Теперь только боги решали его участь.

Тяжелораненый не знал об отступлении карфагенян. Впрочем, это не имело для него сейчас особого значения. Он находился на перепутье между землей и подземным миром, и тот, кто перевозит через реку смерти, уже ждал его на берегу.

Все три дня он блуждал во времени и в пространстве. В его воспаленном мозгу появлялись образы родных, которых сменяли перекошенные лица убитых врагов, причем и те и другие мелькали то посреди африканской раскаленной пустыни, то в холодных горах Северной Испании.

Этол услышал слабый стон – душа стала возвращаться в израненное тело Мисдеса. Он пытался разжать веки, но ему казалось, что кто-то залил их свинцом, который еще не остыл и жег его мозг нестерпимым жаром.

Когда расплывчатый образ склонившегося над ним человека не стал в очередной раз изменяться, а приобрел знакомые черты Этола, Мисдес попытался улыбнуться. Однако улыбка не получилась: мышцы лица не хотели слушаться.

– Очнулся, наконец, – облегченно произнес Этол. – Молодец! Теперь тебе необходимо выпить вот это.

Он поднес к губам раненого чашу с каким-то напитком. Мисдес, с трудом глотнув, почувствовал вкус меда, разбавленного вина и горьковатый привкус каких-то неизвестных трав. Его подташнивало, хотелось обыкновенной холодной воды, и он отворачивал голову.

– Пей, пей. Надо постараться выпить все… – приговаривал Этол, не отводя чаши и мягко прижимая ее к губам Мисдеса.

Через какое-то время очертания Этола стали опять размытыми. Утихающая боль отпускала тело и мозг, мягкий дурман нежно обнимал голову, и Мисдес стал погружаться в уже почти спокойный сон.

Когда он снова очнулся, уже была ночь. Палатку озарял тусклый свет, исходивший от бронзового светильника, и кто-то тихими голосами обсуждал итоги неудавшегося штурма.

Мисдес попытался напрячь зрение, разгоняя туман, все еще стоявший в его глазах.

– О! Наш герой наконец-то проснулся.

Мисдес узнал бы этот голос из тысячи. Друг детства и непосредственный командир, который заметил его пробуждение и сейчас широко улыбался.

Второй голос принадлежал Гасдрубалу из Гадеса, Его лицо тоже выражало неподдельную радость от того, что Мисдес очнулся.

– Мисдес, ты настоящий герой! – На лице Ганнибала было написано неподдельное восхищение.

– Какой же я герой, если лежу здесь, словно труп… – с трудом прохрипел Мисдес. Он попытался усмехнуться, однако у него ничего не вышло.

– Если бы все наши бойцы были такими же, как ты, римляне побоялись бы даже глянуть в нашу сторону, – возразил Ганнибал.

Гасдрубал согласно покивал:

– Мисдес, о тебе в армии сейчас ходят легенды. Я не шучу.

– Ты показал нашим наемникам, что карфагеняне не только умеют повелевать, но и сражаться получше их, – сказал Ганнибал, осторожно похлопав его по плечу.

Он с трудом поднялся – раненое бедро все еще очень его беспокоило – и поднес к губам Мисдеса чашу все с тем же снадобьем.

– Мы оправили Этола немного поспать. Для меня большая честь – поухаживать за моим раненым другом…

Мисдес с трудом сделал несколько глотков: он запомнил облегчающий эффект лекарства и теперь пересиливал себя.

– Ты показал всем, – сказал Ганнибал, поставив чашу на место, – что настоящие карфагеняне не отступают ни при каких обстоятельствах. – Он пристально посмотрел на Мисдеса и произнес с горечью в голосе: – Но, скажу честно, ты слишком плох… Этол не уверен, выживешь ли ты… А если даже и выживешь, то вряд ли сможешь продолжить службу …

После недолгого молчания Ганнибал собрался и сказал уже в ином тоне: торжественно, будто бы обращаясь к армии на поле брани перед битвой:

– Мисдес, мы солдаты, а не торговцы. Этол не знает твою железную волю, а я знаю. Ты будешь жить! Я тебе приказываю, и ты обязан мне подчиниться. Я уверен: все обойдется. Ты нужен мне и Карфагену … Здесь тебе пока делать нечего. Тебе известно: порт Сагунта, находится в миле отсюда и давно в наших руках. Через неделю в Карфаген отправляется большой торговый корабль с военным сопровождением. Он повезет отчет для Совета и добычу: золото сагунтийских союзников – городов Херсонеса, Олеастра и Карталии, чтобы задобрить сенаторов. На нем я тебя отправлю в Новый Карфаген. Лечение твое будет долгим, поэтому, пока есть возможность, лечись в нормальных условиях. К нашему возвращению с победой, в которой я не сомневаюсь, ты должен встать на ноги. Нас ждут великие дела, Мисдес! – Закончил свою речь ободряющей улыбкой Ганнибал.

Аришат с обожанием смотрела на Мисдеса. Она никак не могла наглядеться на него. Они были вместе уже целый месяц, а ей все казалось, будто только вчера она и Адербал сошли с корабля в порту Нового Карфагена.

Весть о том, что Мисдес тяжело ранен и скорее всего не выживет, принес им Хриз – капитан корабля, прибывшего в Карфаген из Испании с грузом серебра и турдетанских тканей. Войдя в дом Гамилькона, он рыдал и рвал на себе волосы, считая, что смерть Мисдеса окажется всецело на его совести – ведь в прошлом году он не сумел доставить в Гадес дары для храма Мелькарта и письма для жрецов. Тогда судно Хриза застигла жестокая буря, и разбитый корабль сел на мель у берегов Ливии, растеряв большую часть груза. Из-за кораблекрушения непорочные жрецы храма не вознесли молитвы великому богу и не попросили Мелькарта защитить Мисдеса от вражеского оружия – наверное, именно по этой причине и случилось столь великое несчастье…

Выслушав Хриза, члены семьи старого Гамилькона застыли, словно пораженные громом. Дом разом поглотила пучина скорби.

С этого момента ни родители Мисдеса, ни его сестры, ни старый Пелагон не находили себе места. Всем казалось, будто Мисдес уже умер и они больше никогда не увидят его.

Отец заказал во всех храмах Карфагена молебны, закупил целое стадо скота для жертвоприношений и вообще всеми силами старался задобрить богов. День и ночь жрецы взывали к Баал-Хаммону, Тиннит, Эшмуну, Шадрапе, Мелькарту, Решефу, умоляя помочь Мисдесу победить неминуемую смерть. Некоторые из богов не имели отношения к врачеванию и исцелению, но Гамилькон верил: любая сакральная помощь лишней не будет.

Но больше всех убивалась Аришат. Она, закрывшись в своих комнатах, рыдала навзрыд, не желая никого видеть.