Игорь молчал, и лицо его было внимательно-вежливым. И спросил он вежливо, но чуточку отчужденно:
— Вы все сказали?
— Да не бойся ты, ради бога, ребенка-то!..
— Позвольте уж тогда и я все по порядку… — Он не улыбался и не смотрел на нас с Дарьей Тихоновной, а лицо его давно уже было окаменевшим; Игорь тоже вздохнул и начал по-преподавательски размеренно: — У нас с Анкой, действительно, быстро все получилось, и это, естественно, насторожило моих родителей, как и всяких других бы в их положении. Просто не могло, простите, не насторожить. Но когда мы втроем все обсудили…
— Детально и подробно! — вырвалось вдруг у меня.
Игорь помолчал чуть обиженно, потом спросил так же ровно, как Михаил Евграфович:
— А ты бы хотела, чтобы твой будущий муж ни словом с собственными родителями не обмолвился?
— Что ты, что ты! А почем нынче овес?.. — И заторопилась испуганно: — Прости, пожалуйста!
— Если тебе кажется, что здравый разговор о предстоящем напоминает деловую покупку фуража… — он даже оскорбленно приподнял плечи.
— Я же сказала: прости!
— Так вот… — продолжал он, помолчав, так и не взглянув на меня. — Мы все, повторяю, обсудили и пришли к выводу, что мы с тобой любим друг друга.
— Спасибо!
Он поморщился:
— Если бы я не чувствовал, что ты давно уже ждешь этого разговора и надеешься… — И тут Игорь все-таки поднял голову, поглядел на меня: глаза его были совсем непримиримо-чужими, по-стальному твердыми.
— Тут вы все трое ошиблись! — И я с запозданием услышала, как стыдно и отчаянно позвякивает моя ложка о чашку, поспешно положила ее на стол, даже рукой придавила; и выговорила раздельно, глядя прямо в глаза ему: — И все трое запомните: я не прошу тебя у тебя и твоих папы-мамы и никогда не попрошу!
— Да?..
— Да! Я ничего еще и никогда в жизни ни у кого не выпрашивала, понял?! А уж замужества-то!..
В этот момент Дарья Тихоновна, низко нагнув голову и спрятав лицо, даже ничего не сказав нам с Игорем, потихоньку встала со стула и исчезла из кухни, как растворилась. Для надежности она даже закрылась в своей комнате: в той напряженной и мертвой тишине, которая воцарилась у нас с Игорем за столом, отчетливо было слышно, как повернулся ключ в ее дверях. И это на секунду все-таки чуть отрезвило меня, я спросила как можно спокойнее:
— Помнишь мою просьбу?.. — Голос у меня все-таки оказался с хрипотцой.
— А ведь только что говорила, что никогда еще и ни о чем никого не просила!
Странно, но на миг я будто со стороны увидела нас обоих: мы были похожи на мальчишек перед дракой. Я даже чуть не предложила так же по-мальчишески: «Стыкнемся?..»
— Тут — особый случай.
— При желании все объяснить можно!
Я чуть повеселела и даже слегка улыбнулась:
— Так деловито начал и сам же с резьбы сорвался?..
Красноречиво я уже улыбалась, слов нет, но Игорь все-таки сдержался, хоть и перекосило на миг его красивое лицо, повторил, как припечатал:
— Ну, так о чем же ты просила меня?
— Ладно, просила! Легче?.. — И повторила: — Если не хочешь быть отцом, то сразу и прямо скажи мне об этом!
Игорь мигнул, настороженно и вопросительно вглядываясь в меня. Потом спросил тоже хриплым голосом:
— И все?
— И все: гуляй на свободе!
— А как же… А как же Вадим? Да и мои родители и…
— Скажу, что пошутила.
— А как же… А справка от врача?..
Я вздохнула, спросила участливо:
— Зеркало тебе принести?
— Зачем это?.. — искренне удивился он.
— А чтобы ты со стороны себя увидел, что ты сейчас делаешь и о чем говоришь!
Он поглядел еще молча на меня, потом прищурился и положил кулаки на стол, пристукнул ими, глубоко задумался, соображая. А я терпеливо ждала; и сердце у меня уже не колотилось; и та же легкая веселость не покидала меня, будто все уже решилось. Но одновременно у меня появилась и едва заметная еще боль, и я знала, что она будет усиливаться, может, сделается даже нестерпимой… Боль, что мне придется разом и навсегда расстаться с Игорем, если он только примет сейчас мое предложение. Я боялась его ответа, смертельно боялась, но в то же время чувствовала: что бы ни ответил мне Игорь сейчас, ребенок у меня все равно будет, потому что не могу я убить его!..
И тогда уже я понимала, и теперь отчетливо это сознаю, что понимала, — очень возможно, что я сейчас лишаю своего будущего ребенка родного отца. И дело не в моем характере, не в гоноре, из-за которого я это делаю… Просто я не могу — прежде всего во имя будущего своего ребенка! — не могу поступиться самым главным в угоду Игорю! Или мой ребенок вырастет точно таким же, как Тарасовы, а разве я — даже как его мать! — имею право допустить такое?! Лучше уж без отца растить сына, чем с таким папашей, из-за которого ребенок вырастет неполноценным, даже вредным для нас всех!..
— Нет, не могу я так! — Игорь даже решительно помотал головой. — Я же все-таки честный человек… И тебя люблю… И права Дарья Тихоновна, не найти мне лучше тебя…
Я слушала его, перестав дышать, и будто на ощупь явственно ощущала, как с меня — с головы, плеч, спины — медленно сползает невыносимая тяжесть… Я откровенно спросила:
— Слушай, а ребенка тебе не хочется иметь?.. Ну, вот маленького, нашего с тобой, слабенького и беззащитного, но родного, нашего…
Он долго смотрел на меня, потом даже пожал плечами:
— Не знаю.
И я видела, что так оно и есть, что ответил он честно. Тоже подумала, спросила с надеждой:
— У мужчин, может, это по-другому, чем у нас, и после ты его полюбишь?..
— Не знаю.
— Ну, ладно. Спасибо, что хоть не врешь!
— И тебе зеркало принести?
— Да, прости… — И вдруг точно горячая радость обожгла меня, я спросила поспешно: — Может, тебе просто время надо, чтобы подумать, чтобы привыкнуть к этой мысли, а?
— Да… — Игорь начал даже слегка улыбаться. — Наверно…
Он все еще был будто младше меня, и я решилась, спросила:
— Ну, а в принципе ты как?..
И хоть он все еще улыбался, но на скулах и около глаз лицо его начало каменеть.
— В принципе я за, как говорится. Чем мы с тобой, спрашивается, хуже других, у которых есть дети?
— Вот-вот!
— Но позволь уж и мне спросить… — говорил он мягко, и следы улыбки еще были заметны на его лице, но оно уже совсем окаменело.
— Конечно!
— Только не горячись, прошу тебя!
— Да.
— До завершения моей работы и защиты диссертации еще года два, а потом пока ВАК утвердит. И пока у меня — только аспирантская стипендия.
— И моя зарплата.
— Ну, родители, конечно, будут нам помогать…
— Нам хватит своих денег.
— Да?..
— Да!
— Та-ак…
— Опять зеркало подать?.. Ну, а как же я одна, если придется, буду поднимать своего ребенка?
— Честно скажу: представить себе не могу!
Я помолчала, потом вздохнула:
— Ты тоже не обижайся… Вот и кандидатом наук ты скоро будешь, а до этого — и университет ты уже кончил, а обыденной повседневной жизни ты еще не знаешь.
— Правильно, — легко согласился он. — Но о чем это говорит?
— О чем?
— О том, что мои родители так умеют жить, что своему ребенку, то есть мне, они сумели создать и правильное детство, и юность, — и все-таки не удержался: — Что вряд ли сумеет обеспечить своему ребенку мать-одиночка, — и повторил поспешно: — Ты тоже не обижайся: разговор у нас откровенный и о самом серьезном, так?..
— Правильно, — и чуть усмехнулась: — Спрашивай уж…
— Аборты разрешены государством, многие женщины их делают, а почему ты не хочешь? — стремительно сказал он, еще сильнее сжав лежавшие на столе кулаки.
— Разрешены… Только я-то никак не могу решиться… убить своего ребенка.
— Да ведь его еще нет!
— Нет, есть!
— Как это?
— Ну, чувствую я… Даже не физически, а умом, душой, что ли.
— Что же ты чувствуешь, если не секрет?
— Придется мне еще раз попросить тебя: не забывай уж ты, что у нас с тобой разговор сейчас идет откровенный и о самом главном, как ты же сказал, и старайся не мелочиться, оставайся мужчиной!