— А где он?

— Там. Уже уехал.

Родителя это нисколько не успокоило. Но сам я все больше утверждался в мысли, что телеграмма адресована Рандольфу. Вспомнил наш последний разговор. Все концы сходились. Несчастье случилось с Анастасией. Под колеса бросилась или что-то выпила. (Суть несчастья воспринимал метафизически и в мыслях на нем не задерживался.) Должно быть, теперь она в больнице. Банальный исход, но потому-то и реальный. Теперь ей понадобился Рандольф: хочу Рандольфа, папочка, дай знать Рандольфу…

— Что-то не верится… — из верхнего нагрудного кармана Эмбут-старший достал платок и вытер губы.

Я не возражал. Но про себя развивал начатую мысль. Несчастный случай произошел с Анастасией. То, что отец Анастасии (а кем еще мог быть Доминик Апран!) прислал телеграмму Рандольфу, вполне понятно и логично. Потому и адрес не указан. Смешно Рандольфу давать адрес, а вот если бы телеграмма предназначалась отцу…

Подгонка фактов в пользу Рандольфа так захватила меня, что, услышав просьбу поехать вместе с ним, я даже растерялся. Он это, должно быть, воспринял как отказ.

— Ну, понятно, поездка далеко не увеселительная. Просто я подумал, вам больше известно.

Он смотрел в окно и похрустывал костяшками стиснутых пальцев.

— Когда выезжать — прямо сейчас?

Он отошел на несколько шагов.

— Кикуланы — это где-то под Резекне, — добавил я.

— У меня машина.

— Хорошо. Через пять минут буду внизу.

Почти всю дорогу ехали молча. Мне показалось, что в Кикуланы добрались удивительно быстро. На заключительном отрезке пути, где-то за Вилянами, поглядывая, с какой быстротой пролетают километровые столбы, я запаниковал. Захотелось как-то растянуть поездку. Почувствовал, что не созрел еще для конечной цели путешествия. В душе полнейший сумбур: и то, во что хотелось верить, и то, что нашептывало предчувствие, и мрачная телеграмма, позвавшая нас в дорогу, и чудный майский день с цветущими яблонями, белыми аистами на алом послегрозовом небе.

Спросили у первой встречной, как проехать к дому Апрана. Старуха затараторила, объясняя что-то долго, длинно, но из-за латгальского диалекта ее невозможно было понять.

— Дом Апранов, Апранов, — повторял я. И опять она пошла сыпать словами, на этот раз до меня все-таки дошло, что Апранов в округе огромное множество: Поликарп, Мейкул, Онтон, Питер, Изидор.

— Доминик, Доминик, — сказал я.

Она тотчас переменилась в лице. Выражение, с которым выдохнула долгое «ойййй», сдавило мне горло.

Слова из нее посыпались еще быстрее, невнятнее, при этом она хваталась руками за голову, то и дело приговаривая: оййй, оййй, оййй.

Дом Доминика Апрана стоял на берегу озера. Обшит черным рубероидом. Белые оконные переплеты. Дом мне сразу показался жутковатым. Не знаю почему. Может, так себя настроил.

— Вы полагаете, это здесь? — несколько раз переспросил отец Рандольфа.

Видно, и он еще не созрел для конечного пункта поездки.

Из подворотни выскочила кудлатая собачонка; не лаяла, но грозно рыча, как-то ползком, приседая, примеривалась вцепиться в пятки.

Тут появился Доминик Апран. Хотя все рисуемые фантазией представления тотчас рассыпались карточным домиком, но тут я знал: ошибка исключается. Начать с того, что я его представлял себе пожилым. И уж конечно, при драматичности ситуации куда более декоративным, ближе к общепринятому шаблону фанатика. Отец Анастасии имел вид самый что ни на есть обычный. Должно быть, тракторист, а то и начальник отделения в колхозе. Круглолицый. Коротко остриженные волосы. Темно-синие брюки, красная водолазка. Это не значит, что своим видом он меня приятно удивил. Ничего особенно симпатичного в нем не было.

Он вышел навстречу. Немного сутулясь, с выражением лица мрачным, но спокойным. Слегка кренясь набок. Руки, угловатые и грубые, он неловко прижимал к туловищу. Его взгляд, походка, казалось, заговорили еще до того, как он сам раскрыл рот. Вид Апрана говорил примерно следующее: никаких изъявлений чувств не ждите, и мне эта встреча неприятна, но коль скоро она неизбежна, надо смириться.

— Так, видите, судьба распорядилась…

— Рандольфом?

— Да.

Отец Рандольфа рванулся вперед, на ходу развернувшись на сто восемьдесят градусов. Я это видел с ошеломляющей отчетливостью, как в десятикратном увеличении — локоть отца Рандольфа дернулся в сторону, рука вскинулась вверх; он сдвинул брови, заморгал глазами, одна нога подкосилась в коленке, другая странно искривилась. Я наблюдал за ним в каком-то жутком оцепенении, вдруг осознав истину, от которой так долго открещивался. Подобно высокой трубе со взорванным основанием, она пока еще висела в воздухе, создавая иллюзию, что ничего не изменилось, однако то, что за этим должно последовать, было неотвратимо.

— Где он? Там? — кивнул он в сторону дома.

— Нет. Отвезли в Резекне.

— В больницу? — произнес он почти шепотом.

Доминик Апран переступил с ноги на ногу и покачал головой.

По ту сторону озера с равными промежутками мычала корова. Отдаляясь, затихал лязг гусениц трактора. Где-то заколачивали в землю кол, туповатый звук в пустоте как бы переламывался пополам: то вверх подпрыгнет, то снова упадет.

— Что произошло?

Глаза Апрана обожгли вдруг холодом. Не ненависть это была и не злость. Что-то другое.

— Не должен он был сюда приезжать.

— Почему? — в голосе родителя прорезались истерические нотки.

— Не знаю…

— Мой сын собирался на ней жениться.

— Не должен он был приезжать. С самым худшим Стасия сумела справиться.

— При чем тут Рандольф? Вы говорите так, будто он сюда примчался, чтобы завлечь вашу дочь в воровскую шайку. — Неожиданно он повернулся ко мне: — Калвис, вы что-нибудь понимаете? Рандольфа выставить злодеем! Не спорю, найдется в чем его упрекнуть, да только не в злонамеренности.

Говорил он горячо, словно от его способности переубедить зависела судьба Рандольфа.

Наступила тягостная пауза. Судя по подергиванию щек, отец Рандольфа боролся со слезами.

— Ну ладно, чего там… Рассказывайте, что случилось…

Толстые, обветренные губы Доминика Апрана шевельнулись, но не издали ни звука.

— Не томите…

— Он утонул.

— Утонул? Рандольф?

Мне показалось, отец Рандольфа сейчас рассмеется. Вид у него был такой, будто ему не терпелось прекратить затянувшееся глупое шутовство. Рандольф с Анастасией просто-напросто куда-то убежали или спрятались.

Возможно, сейчас стоят за кустом или деревом, давятся от смеха, слушая эти несуразности, наблюдая за этими чудачествами…

Было бы неверно утверждать, будто слова Апрана повергли меня в ступор, вовсе нет, голова была совершенно ясная, слух и зрение обрели особую остроту и пронзительность. В то же время казалось, на меня нашло частичное затмение: разум воспринимал то, что сердце отказывалось принимать. Рандольф утонул, про себя твердил я, упорно цепляясь за эту фразу, не отпуская ее от себя, можно подумать, я сам получил смертельную рану, и вот теперь бессмысленно стараюсь прикрыть ее ладонью, еще не чувствуя боли.

Но Доминик продолжал говорить, наполняя тишину странными словами:

…Что-то около одиннадцати Текла заметила Анастасию на той стороне озера. Вроде бы цветы собирала или искала что-то… А часом позже начальник пожарной части Щекотинский и хромой Олеханович услыхали крики на озере. Выгребли из камыша, видят — тонут двое. Анастасию раньше нашли, потому что была в красном платье. А другого чуть не полчаса проискали… В том месте в озеро речушка впадает.

…В Резекне обоих увезли. Анастасию в больницу, а другого в морг.

Бессмыслица. Никаких резонов для подобного происшествия. Случись такое раньше, еще можно было бы понять. Но теперь, когда они…

Ладонью правой руки отец Рандольфа коснулся подбородка, дрожащие пальцы обежали щеки, нос, губы, проникли в рот, и там их, словно клешни, стиснули зубы.

— Ведь он умел плавать. Сам водил его в бассейн…