- Не надо, Василий, жалеть, что старые просеки и тропы заросли, эти парни и девушки прорубят новые!..

Катя тихонечко взяла Кирьку за руку. Они побежали в палатку Туркулановых. За ними поковыляла недовольная Хачагай: не дали дослушать всех новостей. Усадив парня на олений клетчатый коврик, Катя куда-то скрылась. Гость с уважением оглядел выставку вышивок меховой одежды и обуви. В углу заметил наметанную, но не прошитую подметку торбоза с торчавшей в ней толстой «цыганской» иглой. Сапожничать для Кирьки что песенку на балалайке наигрывать. Трень-брень рукой, игла, как молния, только сверкает! Зашла старуха, пригляделась - ловко шьет, будто у нее учился. Морщинки у Хачагай растеклись по лицу, как солнечные лучики. Но, не умея говорить по-русски, она лишь причмокивала губами, щелкала языком и похвально кивала седенькой головой.

Вбежала Катя с огромной, как таз, сковородкой. Посередке кусок мяса жиром пенится, а вокруг картошка парит. А еще Катя подсунула гостю чашку с редиской. У Кирьки глаза полезли на лоб. Если б Катя преподнесла ему на сковородке голову льва, он не удивился бы так: в тайге всякое может случиться. Но редиска?!

- Вот это ч-чудо! - восхитился Кирька.

Хачагай, возбужденно жестикулируя, что-то говорила по-эвенкийски, а Катя весело поддакивала ей.

- Бабушка тебя хвалит,- перевела Катя.- За твое старание она тебя наградила лучшей кличкой: Этерген - Муравей.

Кирька от неудовольствия покраснел:

- П-придумайте что-нибудь п-покрупнее!

Ел, ел Кирька - не лезет больше, а Катя опять упрашивает, и Хачагай гладит его по голове, приглашает доесть. Знал бы он, так поберег бы один уголок пуза за общим столом. Тут нельзя дать отказ: первый раз в гостях, еще подумают: «Ест, как цыпленок, и в работе, поди, такой же». Что ж, придется доказывать обратное.

Кусок мяса только сверху поджарился, а внутри с су-кровинкой. Как заправский таежник, гость берет кусок в рот, отрезает у самой губы и жует. Чует, что чуть не живого оленя жует, а виду не показывает, чтобы не обидеть знаменитую стряпуху - Катю. «Ск-корей бы к-конча-лось»,- молит в душе Кирька, а на живот хоть обручи накладывай, чтоб клепки не разошлись.

- Я расхвалила твой громкий смех,- сказала Катя.- Ты похохочи.

- П-пожалуйста,- как заводная игрушка, согласился Кирька и захохотал что было силы.

- Ай, шайтан! - заткнула уши Хачагай.- Так надрываться не умеет даже ночной филин.- И, удивленно оглядев паренька, с восхищением произнесла: - Беда, какой ты отчаянный да красивый, Кирилл!

4

Приближался сеанс работы рации.

- Готовьте приветы,- обратился к гостям Кена-радист, тот самый паренек с глазами озорного чертенка, что первым прискакал с баяном на высоком сером учуге.

Записную книжку и авторучку Наташа припасла заранее. Она первой кинулась в палатку, над которой поднимались тонкие металлические антенны. Быстро настрочила телеграммы Чугуновым, профессору Надеждину и университетской подруге. Кыллахой послал несколько скупых строк своей Дайыс.

В слюдяное окошечко Наташе хорошо было видно, как вышагивал по площадке взволнованный Сергей, то направляясь прочь от палаток, то круто поворачивая обратно.

«Если он унизится перед Зоей, я стану его презирать,- твердо решила Наташа.- Значит, он не мужчина, а тряпка».

«Неужели у меня нет гордости? Да, я тряпка, тряпка!» - гневно осуждал себя Белов..

Конечно же, прав Ксенофонт: в камень стрелять -

только стрелы терять. Но что делать, если не может он возненавидеть Зою, полюбить другую? Дружба Наташи и то теплое чувство, которое он питал к ней, ничего не значили в сравнении с тем, что он чувствовал к Зое. Нет, он не может обмануть Наташу. Идти к ней с половинкой души - низко и подло. И себя он тоже не сможет обмануть. Он понимал: позови его Зоя хоть через десять лет - он придет к ней. Уже оттого, что Зоя живет с ним на одной земле, под одним небом,- ему светлее и теплее. Ему есть что вспоминать, и он верит в будущее…

Сергей зашагал прямо на окошечко, против которого сидела Наташа. Она все поняла. Следовало бы убежать, но что-то еще удерживало ее. Сергей вошел, виновато втянув голову в плечи, присел напротив Наташи и, не загораживаясь, написал: «Зоя, вернись. Твой Сергей».

«Вот и все,- горько подумала Наташа.- Так мне и надо дуре!»

К вечеру радист Кена вместе с товарищами огородил сосновыми колышками ровную лужайку и натянул синюю ленту -г- танцевальная площадка была готова. Быстро убрали камешки, валявшиеся на лужайке, притащили стулья для зрителей и даже стол, на который поставили магнитофон, чтобы записывать выступления.

Девушки не показывались из палатки, наряжались. Наташа сидела на стульчике и любовалась необычными кофтами, расшитой мягкой обувью, украшениями, выполненными в старинной эвенкийской манере. Все это изготовила бабушка Хачагай. Без нее молодежь и представления не имела бы о прежних нарядах.

- Наташенька, наряжайся и ты,- взмолилась Ирма.

Наташа с Ирмой с первых слов почувствовали друг к другу симпатию. Может, потому, что Ирма тоже студентка. Правда, она заочница, и учится в ветеринарном институте. Но все равно студентка, и по законам студенческого общежития Ирма сразу признала в Наташе родню.

- Мне что-то не хочется,- призналась Наташа.

- Может, мы чем обидели? - насторожилась Анча.

- Нет, не вы…- Вздохнула Наташа. Чтобы не портить общего настроения, она все же решила нарядиться. Вышла и нехотя направилась к палатке, где разместились парни. Там лежали в сумке ее вещи. Но как ей сейчас не хотелось видеть никого! Ни Сергея, который не мог оценить ее сердца, ни Рома - просто за то, что знал обо всем. Только с Кирькой она могла бы пошутить, чтоб отвести душу. Да и тот занят сейчас Катей, и никакого ему дела нет, что другие страдают. Пожалуй, можно бы поделиться с Ксенофонтом. Старик не раз намекал, что лучшей пары, чем она и Сергей, не сыщешь… «Какая уж там пара, Ксенофонт Афанасьевич,- мысленно жаловалась ему девушка.- Он и смотреть на меня не хочет».

- Можно войти? - окликнула Наташа.

- Даже просим,- донесся мягкий бас Сергея, и он распахнул дверной полог.

Войдя, Наташа сразу увидела свои начищенные кем-то красные сапожки. На спинке стула висела разглаженная юбка, а Ром доглаживал маленьким утюгом ее льняную сорочку с вышитыми рукавами и манишкой.

- Что ты, я сама! - кинулась Наташа.- Давайте я вам, ребята, что-нибудь поглажу.

- У нас руки подюжей,- отстранил девушку Ром и подал ей белоснежную сорочку. Пряча лицо, Наташа положила ее на руку, подхватила сапожки и убежала.

Шатров скосил свои коричневые глаза в сторону Сергея, и тот прочитал в них жестокий укор себе: «Такую девушку оттолкнул». Но что он, Сергей, мог сделать? Зоины глаза, как небо, всегда перед ним…

Однако Сергей неверно понял укор Шатрова. Ром судил его за другое: не надо было давать повод, чтобы девушка надеялась. Ведь было такое, когда Сергей поклялся во всеуслышание, что он свое сердце вырвет из груди, если вспомнит Зою. Так почему же не вырывает он свое сердце? И по какому праву топчет другое сердце?

Шатров усердно разглаживал шаровары, жилет и рубаху. Долго и тщательно брился. Он сбрил бы и «баки», да слишком много скрывалось под ними рябинок. Его отросшие волосы, на зависть всем таежным парням, лежали огромной волнистой копной. Когда он принарядился и вышел из палатки в темно-синих плисовых шароварах, бледно-зеленой рубахе, в белых, на мягкой подошве сапогах, девчата из стойбища так ахнули. До этого они отметили по красоте Белова, но сейчас это мнение поколебалось. Даже гордячка Ярхадана не могла скрыть симпатии, хотя всем своим видом пыталась показать безразличие.

Молодежь вместе с Ксенофонтом направилась к лужайке, обнесенной лентой и уставленной березками.

Солнце медленно тонуло за высоким гребнем горы, над лужайкой повисала зыбкая тень. Лишь на гранях утеса вспыхивали отблески, да розовел камень-сердце.