— Привет, Маша!

— Привет от старых штиблет! — усмехнулась Маша.

Витька вдруг запел, лихо отбивая чечетку по крыше голубятни:

Маша рассмеялась, помахала Витьке рукой. А тот залился новой частушкой:

Маша снова рассмеялась.

Из барака вышел Антипов, и Витькино лицо тут же сделалось серьезным, даже злым. Он сдержанно поздоровался:

— Привет. Моя милиция меня бережет!

— На работу опоздаешь, — сказал Антипов.

— Никогда не опаздывал! — отрезал Витька и задрал голову к небу, засвистел.

Голуби ходили вблизи от солнца кругами.

А внизу, у голубятни, уж переминались с ноги на ногу, тоже задрав головы к небу, человек девять мал-мала, от семи до двенадцати. Холодно, и ребятишки одеты плохо, в ношеное и латаное, но стоят, смотрят завороженно, и глаза полны восторга.

— Игорька с кем оставили? — спрашивал Антипов, когда они шли узкой улицей.

Впереди и сзади тоже шли люди, шли густо, парами и поодиночке, еще сонные, с землистыми, осунувшимися лицами. Кто-то дожевывал на ходу ломоть черного хлеба, посыпанный крупной солью, кто-то докуривал натощак утреннюю папиросу.

— Тетя Даша обещала присмотреть, ей в ночную на завод, — сказала Маша.

А люди все выходили из длинного барака, зябко ежились, встряхивались, смотрели на голубей в небе, на обалдуя Витьку, усмехались и непременно что-нибудь говорили, шутку отпускали или же просто здоровались, и непонятно почему, но настроение у людей хоть чуточку поднималось. Вдали светился, грохотал и дымился завод.

— Эге-ге-ге-ей! — самозабвенно орал Витька и размахивал шестом.

— …Ты грамотный? Ты это читал? Что это? — спрашивал по-казахски Керим молодого бритоголового парня, сидевшего на стуле напротив.

— Это повестка на войну. Отец сказал, что нас это не касается, — по-казахски отвечал парень.

— Ты в школу ходил, Олжас?

— Только три зимы ходил. Потом овец пасти надо было.

— Ты знаешь, что сейчас война? — терпеливо спрашивал Керим.

— Знаю, отец сказал, что нужно пасти табуны и отары. Нужно работать, а война скоро кончится, — неторопливо отвечал парень.

Антипов стоял к ним спиной, курил и смотрел в окно.

Маша стучала в своем закуточке на машинке.

— Ты в армию пойдешь?

— Отец сказал…

— Ты что, отца боишься?

Парень молча опустил голову.

Антипов выбросил окурок в форточку, резко повернулся.

— Ты же взрослый мужчина, тебе девятнадцать лет. — Керим говорил негромко, но настойчиво и веско. — Всю жизнь отца бояться будешь? А Советскую власть кто будет защищать? Родину?

Зазвонил телефон, и Антипов взял трубку:

— Оперотдел НКВД.

— Антипов, ты? — спросил мужской голос. — Крылов говорит. Из лагеря 1892/081 бежали шестеро. Все рецидивисты, с большими сроками, будьте начеку — могут начаться неприятности. Приметы бежавших и фотографии я отправил с нарочным.

— Понял. Спасибо, товарищ Крылов. Будем принимать меры.

— Будь здоров, Антипов. Кадыркулову привет.

— Нефедов, — крикнул Антипов, кладя трубку.

— Я, — отозвался Нефедов из-за барьера. Он дежурил сегодня.

— Прибудет нарочный — почту ко мне.

— Понял.

— Я пойду воевать, начальник. — Парень поднял голову, твердо посмотрел на Керима. — Только пошли меня сразу, чтобы отец не знал, — теперь он говорил по-русски.

— Хорошо, я тебе верю. — Керим написал записку, протянул парню. — Пойдешь в общежитие. Возле базара, знаешь?

— Знаю.

— Там переночуешь. А завтра уйдешь в армию.

— Хорошо, начальник. — Парень взял записку. — Спасибо. Я сделаю все, как ты сказал. Верь мне, пожалуйста.

— Я верю, — улыбнулся неожиданно Керим. — Верю, что ты будешь хорошим солдатом и прославишь наш народ. Будь здоров, Олжас. — Он встал и пожал парню руку.

Когда парень вышел, Антипов спросил:

— Кто его отец?

— Бывший бай. Из бедных. Знаешь, у нас и такие были. Они живут в пятидесяти километрах от города. Уважаемый человек. Всех своих овец сдал в колхоз, а в колхозе работать некому. К тому же единственный сын, наследник рода…

— Он закон нарушает! Из сына дезертира сделал! — повысил голос Антипов.

— Ты пойми, сын у него единственный. Надежда целого рода. Старик не понимает, что нарушает законы.

— Бывший бай? Не понимает? — усмехнулся Антипов. — Видал я таких, они все понимают.

— Советским законам двадцать пять лет, а обычаям — сотни. Нужно объяснить, чтобы люди поняли…

— Время не то, чтобы объяснять! На фронт идти уговариваем! А ты добреньким хочешь быть? Только не забывай, какая у тебя работа, Керим.

— Я об этом всегда помню, — тихо ответил Керим.

Антипов промолчал, только обжег Керима яростным взглядом и вышел, со злостью задернув за собой занавес.

…У барака собралась толпа, и в центре ее — ревущая на разные голоса семья: женщина лет сорока, двое мальчишек-подростков и карапуз лет пяти. Все были полураздеты и чуть ли не босиком, а на улице холод и дождь.

— О-о, лихо окаянное! — выла и причитала женщина, — самогонки нажрался и давай в нас палить! О-ой, помогите, люди добрые! На мороз выгнал!

Поеживаясь от холода, люди с опаской поглядывали на окно, светившееся справа.

К женщине протиснулась тетя Даша, мать Витьки:

— Ладно выть-то, пошли, у нас переночуете. К утр он проспится, не впервой…

Кто-то вынес кожушок и телогрейку, накинули на плечи мальчишкам, впихнули в сапоги карапуза, замотали в большую шаль. Подошла Маша, послушала причитания, сказала:

— Я сейчас попробую с ним поговорить.

— Не ходи, — вцепилась ей в руку тетя Даша. — Он чумовой — застрелит и фамилии не спросит.

— Сколько ж такое терпеть можно? — возмутилась Маша.

— Ничего, — спокойно ответила тетя Даша. — К утру хороший будет.

— Как же, буде-ет! — простонала женщина. — У него самогонки этой литра три — пока всю не сожрет, не уймется! О-о, царица небесная, что ж за наказанье такое!

И в это время появился Антипов, кивком поздоровался с Машей. Женщина, увидев его, запричитала громче:

— Тут после работы едва живая, а он, паразит, изгаляется! Гражданин начальник, хоть вы пособите. Найдите управу на изверга!

— Как его зовут? — спросил Антипов.

— Егором! Егор Тимофеич! — завывала женщина. --- Когда тверезый — ласковый, смирный! Как зелья хлебнет проклятого, так всей семьей из дома бегим! Убить грозится!

— Контуженный он, — озабоченно пояснила тетя Даша. — Второй месяц как с фронта пришел.

— Какое окно? — опять спросил Антипов, жуя мундштук потухшей папиросы.

— А вон, третье от тополя… Поет, слышите? — ответила тетя Даша.

Рядом с бараком рос старый тополь, и из окна, справа от него, доносился хриплый, мрачный голос:

Антипов выплюнул окурок, крикнул, подходя ближе к окну:

— Эй, ты, разведчик, кончай дурака валять!

Песня смолкла, и тут же грохнул выстрел. Посыпались стекла. Антипов присел на корточки.

Толпа шарахнулась в стороны.

— Осторожно, Коля! — невольно вырвалось у Маши.

— О-ой, мамоньки! — снова заголосила женщина. — О-ой, дьявол проклятый!

— На-ка, возьми меня! — донесся из комнаты бешеный крик. — Гвардия не сдается! — И снова грохнул выстрел.

— Ладно, пойдем в гости, — сказал Антипов, разгибаясь.

Он прошел до дверей в барак и скрылся внутри.