…А утром его машина снова стояла у подъезда. Когда Таня выбежала, он предупредительно открыл дверцу, чуть согнулся в полупоклоне.

— Доброе утро, мадемуазель. Прошу вас.

— Что это? Зачем? Не нужно, — растерялась и нахмурилась Таня и хотела пройти мимо, но он решительно взял ее за руку, подвел к машине, приказал:

— Поехали, поехали! Мне сегодня некогда, времени в обрез. Подброшу вас до университета — и привет!

Таня повиновалась…

…Вечером его машина стояла у главного входа в МГУ. Таня распрощалась с подругами, побежала к остановке, когда ее окликнул Павел Евгеньевич:

— Карета у подъезда, мадемуазель!

— Послушайте… — начала было Таня, но он снова взял ее за руку, повел к машине:

— Потом меня обругаете, потом. Дома сын голодный ждет.

И она опять повиновалась, села в машину. Ехали почти всю дорогу молча. Только в самом конце он сказал, будто отрапортовал:

— По профессии я мостостроитель. Мне сорок три года. Воевал. Был женат. Жена умерла сразу после войны. С тех пор живу один. Мать умерла в войну, отец и брат погибли на фронте. — Он улыбнулся вдруг и добавил: — Имею правительственные награды.

— А это зачем, про награды?

— Так, к слову. — Он весело посмотрел на нее. — У меня медаль «За отвагу» есть… Чтоб вы поняли, что я ничего не боюсь… И вас тоже…

…Она подошла к даче, толкнула калитку. Заперто. Окна дачи освещены. Прислушалась. Из дома смутно доносилась музыка. Татьяна постояла, потом неуклюже полезла через забор. И упала прямо лицом в снег. Поднялась с трудом и пошла по утоптанной тропинке к дому.

На даче дым стоял коромыслом в прямом и переносном значении этих слов. Совершенно одинаково одетые в джинсы и свитера, танцевали двое парней и две девушки. Стол в гостиной был заставлен бутылками. Тут и водка, и вино, и «Байкал», и минеральная вода. На тарелках — остатки еды, раскрытые консервные банки, нарезанная толстыми ломтями колбаса, сыр, яблоки, апельсины.

Татьяна стояла в дверях, смотрела, а ее никто не замечал. Гремел магнитофон, что-то выкрикивали танцующие, на диване обнимались и целовались еще двое, нисколько не смущаясь присутствия посторонних. А Виктор с какой-то девушкой стоял возле камина, курил и что-то говорил. Еще один длинноволосый парень спал за столом, уронив голову прямо в тарелку.

Татьяна не сводила глаз с Виктора, а тот не замечал ее.

Вот Виктор обнял девушку одной рукой, притянул к себе и стал целовать в губы. А в другой, отставленной в сторону руке дымилась сигарета. И тогда мать шагнула из прихожей в гостиную, выключила магнитофон. Поначалу тишина всех оглушила.

— Какой идиот выключил магнитофон? — громко спросил Виктор, а когда обернулся, увидел мать.

— Сию минуту все отсюда вон, — едва сдерживаясь, приказывала Татьяна и повторила: — Немедленно вон!

Все некоторое время стояли оцепенев.

— Но мы ничего такого не делали, — обиженно протянула девушка, которую целовал Виктор.

— Концерт окончен, — сказал парень, целовавшийся на диване. — Мочалки, собирайте пожитки! — И встал первым, потянул свою подругу за руку.

— Что за манеры — заставать людей врасплох? — обиженно тянула девушка, идя за парнем.

Растолкали пьяного, спавшего за столом. Он упирался, что-то мычал. Его с трудом вывели. Скоро все гости одевались в прихожей, перешептывались, хихикали. В комнате остались Виктор и мать. Он курил и смотрел в сторону.

— Прекрати курить! — резко сказала Татьяна.

Виктор вздрогнул, в первое мгновение хотел было выбросить окурок в камин, но потом передумал, затянулся демонстративно, выпустил дым. Татьяна вновь сдержалась, спросила:

— Может, ты мне объяснишь, что здесь происходит?

— А ты что, сама не видишь?

— По какому праву ты устраиваешь на даче бардаки?

— Бардака еще не было, — усмехнулся Виктор.

— Не паясничай, Виктор! Я с тобой серьезно разговариваю!

— Я тоже.

— Что это за люди?

— Мои друзья.

— Кто они?

— Мои друзья.

— Чем они занимаются?

— Учатся в школе.

— В какой?

— В большой и светлой.

— Виктор! Я была в милиции. Ты знаешь, сколько там на тебя лежит всяких материалов?

— Плевать я хотел на эти материалы.

— Боже мой, и это мой сын… какой ужас… Как ты мог до этого докатиться? Разве я тебя этому учила?

— Успокойся, ты меня учила другому.

— Чему же?

— Например, ты меня учила звонить домой, когда я возвращаюсь из школы. Ты говорила: «Позвони, я могу быть не одна». И правда, ты часто бывала не одна…

— Виктор! — закричала Татьяна и ударила кулаком по столу.

— Так вот и ты могла бы позвонить, прежде чем припираться сюда! Кажется, так поступают интеллигентные люди?

— Ты понятия не имеешь, что это такое!

— Хорошо, не имею. И не хочу иметь. И очень тебя прошу, оставь меня в покое… пожалуйста… Раз и навсегда…

— То есть, как это — оставь в покое?

— Вот так. Не лезь в мои дела.

— Но я твоя мать, Витя! — задохнулась Татьяна.

— Мало ли какие случайности бывают… — пожал плечами Виктор. — К сожалению, матерей не выбирают…

— Я твоя ма-ать! — сорвавшись, истошно закричала Татьяна.

— Ты поздно об этом вспомнила.

Стало тихо. Татьяна открыла дверь в прихожую. Там толпились одетые ребята, слушали затаив дыхание.

— Я же русским языком сказала — все отсюда во-он! — крикнула Татьяна.

— Чуваки, три минуты! Я догоню вас! — крикнул Виктор.

— Мы тебя на улице подождем, Витька! — отозвался девичий голос.

— Знакомая картинка. Выяснение отношений, — сказал один из парней.

— Кажется, дело подошло к точке кипения, — сказал второй.

— Интересное дело, почему все родичи обожают качать права? Прямо хлебом их не корми! — засмеялся третий.

— Мочалки, вперед! Совершим суворовский переход через Альпы!

И вся компания с гоготом вывалилась на улицу.

Виктор нашел пиджак, распихал по карманам бутылки и шагнул к двери. Татьяна загородила дорогу.

— Куда ты собрался?

— Куда мне надо.

— Виктор, нам нужно серьезно поговорить.

— Не о чем. Пусти.

— Ты никуда не пойдешь. Хватит, Виктор, пора одуматься или ты плохо кончишь.

— Не твое дело. Пусти.

— Куда ты катишься? Подумай, умоляю тебя! Чем все это кончится?

— Успокойся. Хуже тебя не кончу.

— Что значит — хуже меня? Ты с ума сошел? Что ты говоришь?

— Пусти!

— Нет. Я вот лягу на пороге и буду лежать. Если у тебя хватит совести переступить через родную мать, то — пожалуйста! — И она действительно легла на пол у самого порога. — Я буду лежать здесь сутки, двое, трое! Умру, здесь! Может, ты хоть тогда одумаешься!

— Вроде политической голодовки? — усмехнулся Виктор. — Ну-ну…

Он перешагнул через лежащую мать, толкнул дверь и вышел. Выдернул ключи из замка.

И когда Татьяна вскочила, кинулась следом за ним, он успел вставить ключ в замок с другой стороны двери, дважды повернул ключ.

— Немедленно открой! — Татьяна барабанила кулаками в дверь. Потом затихла, обессиленно уронив руки вдоль туловища. Стало тихо. С улицы смутно доносились беспечные, веселые голоса ребят…

— …Ты знаешь, он перешагнул через меня, да, да, взял и перешагнул! А по его глазам я видела, что он способен и ударить меня! Я увидела, что он способен на это! Ты знаешь, Юра, я не верила своим глазам. Ведь это мой сын. Боже мой, родной сын!

Они пили кофе на кухне в городской квартире. Был поздний вечер. Татьяна много курила.

— Юра! Ты единственный друг и близкий человек, который у меня остался. Умоляю тебя, посоветуй что-нибудь! Я боюсь его, понимаешь? Боюсь оставаться с ним вдвоем!

Юрий Николаевич долго молчал, наконец шумно вздохнул:

— Вся беда, Таня, в том, что тут уже ничем не поможешь… Не смотри на меня так испепеляюще, я говорю, что думаю. Он всем будет приносить несчастья, даже человеку, которого полюбит.

Татьяна отсутствующим взглядом смотрела в пространство.