— …Мой вам совет, Татьяна Ивановна, сходите в милицию. И необходимо, чтобы Виктор извинился перед Вениамином Пановым и его родителями, — продолжал говорить Сергей Владимирович. — Иначе дело может принять весьма неприятные обороты… Вы слышите меня, Татьяна Ивановна?

Татьяна с трудом очнулась от воспоминаний, кивнула:

— Да, да, конечно…

— И вы должны серьезно задуматься о будущем Виктора. Пока не поздно, — с мягкой настойчивостью продолжал Сергей Владимирович.

— Да, конечно… Но все ж…. Мне трудно… Ведь он был таким одаренным мальчиком… добрым, застенчивым…

— Теперь это трудно проверить, Татьяна Ивановна, — вздохнул учитель. — Скажите, отчим никогда не обижал его, не притеснял, не…

— Об этом и речи не может быть, — резко прервала его Татьяна. — У Виктора были прекрасные условия…

— Извините тогда… — И учитель красноречиво развел руками…

…В отделении милиции с ней разговаривал участковый Анатолий Ферапонтович Шилков. Так он представился. А потом стал рыться в большом шкафу. Все полки были плотно заставлены папками. Наконец, он вытащил одну, издалека бросил ее на стол. Папка оказалась увесистой.

— Вот сколько у меня вашего Виктора, — он многозначительно прихлопнул папку ладонью, — материала, то есть.

— Какого материала? — отшатнулась от стола Татьяна.

— Разного. Тут и хулиганство, и распитие спиртных напитков в общественных местах, то есть в скверике, на стадионе, во дворе, в кинотеатре «Баррикады», и тому подобное… И даже мошенничество есть, — грустно закончи л участковый.

— Мошенничество? — задохнулась Татьяна. — Вы что, шутите?

— Да какие тут шутки, гражданка Суханова? — нахмурился участковый Шилков. — Тут уже не до шуток. Я ведь давно вас ожидаю. Да, да. Звонил вам, открытки посылал с приглашением прийти, не припоминаете?

— Кажется, да… открытки помню…

— Вот-вот. А вы, мягко выражаясь, на эти открыточки наплевали и забыли. А теперь вот сами пожаловали… Когда делишки вашего сына совсем наперекосяк пошли… Тут на три года колонии за глаза хватит, при хорошем адвокате. — И он вновь прихлопнул ладонью по папке. — Вот какие у нас с вами сюрпризы, гражданка Суханова.

— А что за мошенничество, хотела бы я знать, — оскорбленно усмехнулась Татьяна, хотя в глазах дрожал страх.

— Пожалуйста. Четырнадцатого мая прошлого года в ЦУМе ваш сын и двое его приятелей, Пресняков и Федоров, тоже хлюсты без занятий и идеалов, пытались продать приезжему из города Калинина гражданину Клюеву вместо целых джинсов одну штанину. Непонятно? Поясняю. Сначала они показывают покупателю целые джинсы, а потом, получив деньги, дают ему целлофановый пакет с одной штаниной. Еще вопросы будут? — суровым тоном закончил участковый Шилков и машинально поправил ромбик высшего учебного заведения на мундире.

Татьяна подавленно молчала.

— Честно говоря, гражданка Суханова, я должен был давно дать ход этому материалу. Одно меня останавливает. Память о вашем муже. Замечательный был человек Павел Евгеньевич. Лично знать посчастливилось. Так вот, чтоб эту память грязью не пачкать, я и воздерживался до сих пор…

— Благодарю вас, — прошептала Татьяна, опустив голову. — Что же мне теперь делать?

— Сына спасать, — отчеканил участковый лейтенант Шилков.

Татьяна поднялась…

…Виктор рылся в тех же фотографиях, которые накануне рассматривала его мать. Бегло проглядывал, отбрасывал. Не то, не то! Ага, кажется, вот! На фотографии совсем еще юная Таня и рядом с ней атлетического сложения парень. Виктор очень похож на него. На обороте надпись: «Тане от Роберта, Роберту от Тани». Виктор долго рассматривал фотографию, потом кинулся из своей комнаты в гостиную, к письменному столу. Один ящик стола закрыт. Виктор упорно пытался вскрыть его. Не получалось. Не подходил ни один ключ. Тогда он сломал замок ножом. Почти выкрошил его из гнезда.

Начал лихорадочно ворошить бумаги. Ага, нашел! Несколько писем. Виктор бегло прочитывал страницу за страницей. Закурил. Зажег настольную лампу…

…Этот дом на Ленинском проспекте он нашел довольно быстро. Огляделся, взглянул на записку и вошел в третий подъезд. Перед дверью в квартиру некоторое время собирался с духом, наконец позвонил. За дверью слышны были голоса, но долго не открывали. Но вот щелкнул замок и на площадку вышел погрузневший, полысевший Роберт Сидякин. Он, видимо, оторвался от ужина, потому что дожевывал пищу. Из квартиры доносился голос телекомментатора. Шла трансляция хоккейного матча. Роберт Сидякин окинул взглядом долговязого подростка в короткой замызганной дубленке и линялых джинсах, спросил:

— Вам кого?

— Сидякина Роберта Николаевича, — ответил Виктор.

— Ну, я это…

И воцарилась долгая пауза. Виктор жадно вглядывался в лицо незнакомого человека, который волею судеб доводился ему отцом.

— Я Роберт Николаевич, не ясно, что ли? — уже раздраженно проговорил человек. — Ты по какому делу?

Виктор молчал и смотрел на него, смотрел и вдруг улыбнулся.

— Фу ты! — пожал плечами Роберт Николаевич. — Тебе кого нужно-то? Может, ошибся, парень?

И тогда Виктор ударил его. Кулаком в челюсть. Роберт Николаевич охнул больше от неожиданности, пошатнулся. А Виктор ударил еще, и еще, и еще! И бросился бежать вниз по лестнице. Роберт Николаевич быстро пришел в себя. Из распухшей губы сочилась кровь.

— Стой, негодяй! Подонок, стой!

Как был, в тонком свитере и тапочках, он выскочил на улицу, увидел убегающего Виктора, закричал:

— Помогите задержать хулигана! Бандит! Во-он! Товарищи-и!

Кто-то из прохожих загородил бегущему Виктору дорогу, другой схватил его за руку, и скоро вихрем налетел Роберт Николаевич, ловко скрутил Виктору руки за спиной.

— Милиция-а! — И ударил Виктора наотмашь по лицу. — Подонок! Скотина!

— Что он сделал-то?

— Что случилось?!

— Звонит, понимаешь, в квартиру. Только я вышел — он на меня с кулаками! Как вам нравится? — торопливо пояснял собравшимся вокруг Роберт Николаевич. — И вижу его в первый раз!

— Проверял, наверное, пустая квартира или нет, — сказал уверенно кто-то. — Обчистить хотел, ясное дело!

— Теперь от таких вот хиппи чего хочешь ждать можно!

— Моему соседу позавчера машину железными прутами побили! Прямо под окном стояла! Тоже такие вот субъекты!

— А у нас на работе сотрудника порезали. Домой возвращался — и прямо у подъезда. Дай, говорят, тридцать копеек…

Виктор только усмехался, слушая пересуды, и стоял спокойно. Потом появился милиционер, и Виктора отвели в отделение.

…Пока составляли протокол, Виктор опять молчал.

— Значит, раньше вы никогда этого юношу не видали? — не ц первый раз спрашивал розовощекий младший лейтенант.

— Я уже говорил вам, что нет! Он позвонил в квартиру, я вышел, и он набросился на меня. И если вы не примете меры, я…

— Примем, примем, гражданин Сидякин, не сомневайтесь. Я эту хиппи прямо счас на пятнадцать суток оформлять буду. Утром — в нарсуд. Пусть посидит подумает. — В общем, все ясно, не волнуйтесь, гражданин Сидякин. Желаю вам всего хорошего. Ступайте, ступайте, а то простынете. Вон вы как — налегке.

Роберт Николаевич ушел, на прощание бросив испепеляющий взгляд на Виктора. После его ухода стало относительно тихо. Кроме младшего лейтенанта за дубовым парапетом еще один милиционер, сержант, пил чай и ел бутерброд с толстым куском колбасы.

— Ну, что, друг, личность свою определять не желаешь? — строго спросил младший лейтенант. — Ведь в камеру посажу и буду там держать, пока не признаешься.

Виктор молчал, глядя в окно, забранное решеткой.

— А че ты на гражданина с кулаками кинулся? Что он тебе сделал?

Виктор молчал.

— Ты раньше этого гражданина знал?

Виктор молчал. И тут розовощекий младший лейтенант с такой силой врезал кулаком по столу и так заорал, что сержант, пивший чай, испуганно покосился на него: