Да, щадили люди природу…

Недавно я имел случай убедиться, что не только финны и дубровничане щадили и щадят ее. Во время одной из поездок в Монголию нас повезли охотиться на диких баранов в горы Южной Гоби. Закончив охоту, мы отправились в обратный путь, и, пока шли, над нашими головами время от времени стремительно проносились бородачи, надеясь, вероятно, что смогут клюнуть что-нибудь из нашей добычи. Пролетели эти орлы над нами раз, другой, пока наконец генерал Христо Русков не утерпел и не попросил сопровождавшего нас сотрудника монгольского лесного министерства, чтобы ему разрешили пристрелить одного из них для будущего охотничьего музея в Софии, потому что мы в Болгарии уже забыли, что такое бородач. Сотрудник этот был не рядовым, а начальником управления, то есть человеком, обладавшим правом разрешить нам уложить не одного, а сотню орлов. Но он, приятно удивив меня, отказал генералу. Не согласился ни на первую, ни на последующие его просьбы. Он питал к нам самые добрые чувства, в чем мы вполне убедились во время пребывания у монгольских охотников, но об охоте на орла не дал и слова сказать, несмотря на то, что в небе Монголии разных орлов летает столько, сколько у нас в Болгарии порхает воробышков. Да, люди здесь берегут своих орлов. Жалеют их. Не хотят нарушать целостности своей природы.

Снова скажу — вопрос это не только эстетический. Вопрос о целостности природной среды — это и вопрос о целостности человека. Я это очень хорошо почувствовал во время своей краткой поездки в Данию.

После того как прогуляешься несколько дней из конца в конец по этой, тщательно ухоженной, словно гребенкой расчесанной, обильно политой, подравненной, прирученной земле, после того как побываешь среди этой «закультивированной» природы, ты начинаешь ощущать скуку, тебе чего-то недостает, что-то тебя мучит, но ты не знаешь что. Ты не испытываешь ни голода, ни жажды, но тебя все же что-то мучит… Пока наконец ты не поймешь, что тебе хочется увидеть дерево, самое обыкновенное, дикое, естественный луг, каменистый склон, овраги и вообще природный «хаос», который все еще есть, слава богу, на твоей милой родине.

Тебе хочется видеть землю нетронутую, некультивированную, неубранную, непричесанную. Тебе хочется видеть живую, девственную природу!

Почему? Да потому, что человек формировался в окружении дикой, естественной природы, которая бесконечно разнообразна. Один камень торчит в ту сторону, другой в эту, — кто как хочет. Это разнообразие освежает глаз, ласкает душу, и, когда этого тебе недостает, ты понимаешь, что ты утратил, цивилизовав природу. Ты ее упростил, ты ее схематизировал и свел ее полезное для здоровья разнообразие к нескольким геометрическим парковым схемам. Ты отнял у деревьев естественный вид, свободу, своеволие ветвей, капризные изгибы стволов, чтобы превратить их в стройные, бездушные и скучные, тщательно отделанные ненужные украшения.

Это действительно так, потому что повторение форм порождает скуку, которая тяготит и убивает нормального здорового человека со здоровыми первичными и естественными потребностями. Но дело, кажется, не только в повторении форм… Есть

которые на нас воздействуют и обновляют и о которых мне хочется сказать несколько слов. Начну с одного моего личного наблюдения в те годы, когда я был инженером-лесоводом в Лесичевском лесном хозяйстве в Родопах. Там лес большей частью сосновый. У здешних лесорубов вошло в привычку, отправляясь в свои села, приносить в подарок женам сосновые лучины для растопки печей. Чтобы лучина была хорошей, они обычно срезали ее с толстых сосен, растущих на солнцепеке.

Эти деревья привлекли мое внимание не только тем, что с них срезают лучины, но главным образом обильными урожаями шишек, тем более, что в то время мы имели план сбора шишек. Явление это не было особенно загадочным: каждое дерево — будь оно плодовым или диким, — при ранении начинает давать больше обычного плодов и семян, потому что всякая рана «вспугивает» его, пробуждает в нем инстинкт самосохранения, и оно бросает всю свою энергию на размножение. Действуют ли в данном случае биотоки, приводя в состояние тревоги находящееся под угрозой дерево, или же какие-то энзимные либо гормонные вихри, которые разыгрываются опять-таки с той же целью — чтобы мобилизовать его силы, пусть это выясняют другие, но факт остается фактом: с момента ранения деревья начинают рожать как бешеные.

Внимательно вглядываясь в эти деревья, замечаешь, однако, и кое-что весьма необычное, загадочное: я установил, что и соседние, н е  р а н е н н ы е  деревья, рожают столь же обильно, как и раненые, так что образуются целые «гуменца», усыпанные сосновыми шишками. Как будто раненые сосенки «сговорились» со своими ближайшими здоровыми соседками одновременно цвести и рожать. Меня очень заинтересовало это необыкновенное явление, но вскоре мне пришлось покинуть лесичевские леса, и загадка столь обильно «разрожавшихся» сосен так и осталась неразгаданной.

Недавно мой интерес к этим уже отчасти забытым вещам возродился снова, после того как я прочитал в журнале «Наука и техника» об открытии американца Клифа Бакстера, который известен в США как один из лучших специалистов по допросам правонарушителей посредством специальных электроустройств, называемых «детектор лжи». В самых общих чертах, это — электроды, которые прикладывают к преступнику, и в то время как он отвечает на вопросы, самозаписывающее устройство отмечает степень его, отраженного в биотоках, волнения.

В 1966 году Бакстеру пришло в голову произвести один действительно странный опыт с «детекторами лжи», — но уже не на людях, а на растениях. Он поставил в одной комнате два растения — филодендроны. Из шести человек, участвовавших в опыте, одному было поручено уничтожить один из двух филодендронов, но так, чтобы никто, кроме уцелевшего филодендрона, не знал, кто «палач». Затем к этому немому свидетелю были прикреплены электроды детектора, и начался «допрос». К растению подводили одного за другим шестерых, среди которых был и неизвестный «убийца». «Свидетель» филодендрон держался спокойно, пока являлись незамешанные в «убийстве», но он буквально «обезумел», когда перед ним остановился тот, кто уничтожил растение (это было отмечено самозаписывающим устройством резко вздымающейся кривой).

Бакстер произвел много подобных опытов, чтобы доказать, что у растения есть «память», что оно «пугается», «теряет сознание», впадает в «кому» и так далее. На основе этих опытов он опубликовал статью «Доказательство существования первичного сознания у растений», вызвавшую в свое время большое оживление в научном мире. В одном из комментариев по поводу этой статьи советский ученый проф. И. Гунар оспорил научную ценность открытий Бакстера и назвал шумиху, поднятую вокруг них прессой, «пустой сенсацией».

Споры, однако, не прекращались: Бакстер повторил свои опыты перед комиссией научных работников и сумел доказать, что растение может отличить убийцу от невиновных. Кроме того, судя по прессе, был произведен и новый, все такой же сенсационный опыт. На покачивающуюся плоскость были положены живые креветки, а под нею помещена кастрюля с кипящей водой. Механическое устройство время от времени переворачивало «качели» с креветками, и они падали в кипяток. В соседней закрытой комнате к одному из растений были прикреплены электроды для того, чтобы увидеть, взволнует ли его гибель креветок, и было установлено, что при их падении в кипящую воду самозаписывающее устройство фиксировало резкие взлеты кривой — растение «подскакивало от ужаса». Эти опыты определенно обнаруживали, что смерть группы клеток может быть уловлена другой соседней группой, то есть что существует «межклеточная информация».

Опыты советского ученого доктора Щурина воспроизвели даже «разговор» между двумя группами человеческих клеток и подтвердили существование межклеточной информации. В две полностью герметизированные кварцевые коробочки Щурин поместил две группы клеток, и когда одну из них заражали каким-то вирусом, вторая, не зараженная, проявляла абсолютно те же признаки, что и зараженная, а когда первую группу умерщвляли введением яда — вторая, «здоровая», словно из солидарности с нею тоже умирала.