— У моей мамы был комплекс неполноценности, — сказал Ллойд. — Во мне он тоже есть, — сказал он, глядя на Айрин.

Лаура разложила по тарелкам ломтики яблок вперемежку с ломтиками сыра.

— Какой еще такой комплекс неполноценности? — спросила она. — Я и не знала, что у бабушки был комплекс неполноценности.

Она поставила тарелку на кухонный стол. Они с Сарой снова жили вместе в своей старой комнате. Только теперь им не хватало в стенном шкафу места для одежды и обуви. Мирти получила комнату Питера.

— Моей матери комплекс неполноценности достался от бабушки, которая была незаконнорожденной, — сказал Ллойд. — А я унаследовал от матери.

— Я и не знала, что в вашей семье были незаконнорожденные, — сказала Лаура. — Почему я раньше об этом не слыхала?

— В нашей семье об этом предпочитали помалкивать. — сказал Ллойд, — Если в присутствии матери заходил разговор на эту тему, она каменела. — Он взял ломтик яблока и посолил его.

— Я смотрю, это семейство куда интереснее, чем мне представлялось, — сказала Сара.

— Как гласит библия? Что грех отягощает четыре колена одной семьи. Я — третье поколение, — сказал Ллойд.

— Грех все еще сидит в нас, — сказала Сара.

— Отец Айрин не пожаловал к нам на свадьбу, поскольку не считал меня вполне достойной личностью, — сказал Ллойд. Он сел к столу.

— Не смеши, папа, — сказала Лаура. — Я уверена, что он считал тебя вполне достойным. Ты у нас — хороший. — Она обняла отца.

Сара распахнула дверцу кухонного буфета.

— Нет, я им не нравился, — сказал Ллойд.

— Всем ты нравишься, — сказала Лаура.

— Не в том было дело, Ллойд, — сказала Айрин. — Отец считал, что я слишком молода для замужества, и к тому же мама себя тогда плохо чувствовала. Ему пришлось остаться с ней дома.

Сара села к столу и снова встала. Она выдвинула ящик буфета и достала салфеточки под тарелки.

— Только спустя несколько лет они приняли меня, — сказал Ллойд и откинулся на спинку стула.

— Ты тут был не при чем, — сказала Айрин. — Даже если тебе приятно думать, что тебя не любили. Папа хотел, чтобы я сначала закончила колледж. Во времена депрессии мы были фермерами.

— Сколько человек будут обедать? — спросила Сара.

— Мы все четверо, — сказала Айрин.

— А бабушка?

— Она уже поела.

— Я преуспел в жизни не хуже, чем иной с высшим образованием, — сказал Ллойд. — Опыт — лучший учитель.

— Никто с тобой не спорит, — сказала Айрин.

— Надеюсь, что я не передал дальше по наследству мой комплекс неполноценности. Хотя, кто знает… — сказал Ллойд.

— Думаю, что не передал, — сказала Лаура.

— А я думаю, передал, — сказала Сара.

Айрин взглянула на Сару.

— Вот ты действительно закомплексована, — сказала она.

— Это звучит, как обвинение, — сказала Сара.

— Просто говорю то, что думаю, — сказала Айрин.

— Когда ты впервые заметила мой комплекс? — спросила Сара.

— Когда ты была первокурсницей в колледже, — сказала Айрин.

Сара помнила, что в то время очень много спала и все время чувствовала вину, потому что позволяла одному мальчику тискать себя. Никогда не отказывала.

— Почему же ты не отвела меня к психиатру?

— Собиралась, но подумала, что это у тебя возрастное, само пройдет. А вообще-то, наверное, следовало показать тебя врачу.

— Зачем? Она у нас в полном порядке, верно, Сестричка? — сказал Ллойд.

Лаура бросила на сестру быстрый сочувственный взгляд.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — сказала Айрин.

— Тебе нравилось жить на ферме, мама? — спросила Лаура.

— Я там выросла, поэтому, конечно, мне там нравилось.

— Можно вырасти на ферме и возненавидеть ее, — сказала Сара.

Она разложила на столе салфеточки.

— Вы были бедные? — спросила Лаура и положила в рот кусочек сыра.

— Это вкуснее с яблоком, Сестричка, — сказал Ллойд.

— Она не ест углеводы, — сказала Сара.

— Совсем уж избегать углеводов не надо, — сказал Ллойд.

— Во времена депрессии все были бедные, — сказала Айрин.

— Ну, не все, — сказал Ллойд. — Я подозреваю, что моей семье повезло больше, чем многим другим. — Он встал и открыл дверцу холодильника.

— Я рада, что нам не угрожает экономический кризис, — сказала Лаура.

— Зимой мы жгли свою кукурузу. Вы представить не можете, что такое — жечь кукурузу, которую сами же, своими руками вырастили на корма, — сказана Айрин.

— А лошадь у вас была? — спросила Лаура.

— Нам приходилось держать лошадей, чтобы на них пахать, — сказала Айрин. — Еще у нас был рогатый скот и свиньи тоже. Никогда не забуду запах откормочной площадки для свиней. Я все время боялась, что от моей одежды разит, как из хлева, и я повсюду ношу эту вонь с собой.

— Помню, когда нам было по пять лет, — сказала Лаура, прислонившись к кухонной стойке, — я под грушевым деревом лепила куличики из грязи. Мне запомнился их запах.

— Наверное, это было сразу после дождя, — сказал Ллойд.

— Я подумала, что, наверное, никогда не забуду запаха этих куличиков, даже когда вырасту.

— Ну, вот видишь, — сказала Айрин бодрым тоном. — Ты и не забыла.

— А коробочки молочая! — воскликнула Лаура.

— Это были наши жемчуга, — сказала Сара. Она расставила тарелки и выложила на стол кучей столовые серебряные приборы. Потом подошла к окну и уставилась в него.

— Хотя многого из прошлого я уже не помню, — сказала Лаура. — Иногда я чувствую, будто плыву в жизни по течению, а что-то главное ухватить не могу.

— Как у тебя со здоровьем, Сестричка? В порядке? — спросил Ллойд.

— Все в порядке, папа, — сказала Сара. Если Джек снова позвонит ей, она ему ничего не скажет, послушает его голос и повесит трубку. А если появится на ее пороге, она только взглянет на него и закроет дверь перед его носом.

Двадцать девять

Чья-то рука дотронулась до ее плеча, и сердце ее забилось, как сумасшедшее. Сара сидела на стойкой бутербродной в помещении автостанции. Время прибытия автобусов было написано разноцветными мелками на черной доске, висевшей над кофеваркой.

— Я хочу поговорить с тобой, — произнес мужской голос у нее за спиной.

Сара обернулась. Мэтью хорошо смотрелся в своем деловом костюме.

— О чем? — спросила она. Она заметила пятнышко крови на воротничке его сорочки.

— Здесь — не место для разговоров. — Он позвякал монетками в кармане брюк. Сара стала рыться в сумочке, но Мэтью опередил ее и выложил на стойку четвертак.

— Пошли, — сказал он.

Она не считала, что ей нужно с ним идти, но пошла. По дороге к двери он обнял ее за талию. Она обратила внимание на его ковбойские сапожки. Желтый фургончик был припаркован у главного входа.

— Ты считаешь ее в чем-то виноватой? — спросила Сара, как только они уселись в кабине. Она захлопнула за собой дверцу.

— Забрала самое ценное и уехала — этого мало? — сказал Мэтью.

Двое мужчин вышли из бутербродной. Один, который пониже, двинул другого по плечу далеко не дружеским образом.

— Побойся бога, Мэтью. Мы видели тебя в китайском ресторане с какой-то девкой, — сказала она.

— Болтаешь невесть что, — покачал головой Мэтью.

— Лаура рассказала мне про синяк под глазом. Чем еще ты ее облагодетельствовал?

Мэтью пожал плечами, не найдясь, что ответить. Сара посмотрела на небо. Солнце пробилось сквозь облака, на другой стороне улицы золотились слова на стекле витрины: «Дейли курьер».

— Ты всегда держалась так, будто тебе от меня что-то нужно, — сказал Мэтью.

Сара взглянула на него.

— Что мне от тебя могло быть нужно?

Мэтью включил мотор и отъехал от обочины.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

Она распахнула дверцу, когда он остановился на красный свет, но не выпрыгнула.

— Захлопни дверь, — сказал он.

Она захлопнула. Мэтью газанул через перекресток.

— Ты легла бы со мной в постель, если бы я попросил? — спросил он.