— Я сказала: «Я так рада, что он сумел там поместиться».

Все засмеялись.

— Я не хочу, чтобы меня кремировали, — сказала Лаура и, нахмурившись, посмотрела на Мэтью.

— Если говорить серьезно, Джуди не совсем в норме, — сказал Ллойд.

— Элли говорит, что они уже около месяца повсюду таскают с собой эту урну, — сказала Айрин.

— А почему бы им и не носить урну, раз им от этого легче на душе? — спросила Сара у матери.

— Я не сказала, что им не надо носить урну, — сказала Айрин.

— Надеюсь, меня никто не будет носить в какой-то вазе, — громко сказала Мирти.

— Это нездоровая привязанность, — сказал Ллойд.

— А может быть, и здоровая, — сказала Сара. — Откуда ты знаешь?

— Так или иначе, а нас это заинтересовало, — сказала Айрин. Она сложила руки на коленях.

— Что с тобой, Сестричка? — спросил Ллойд.

— Она не в духе, — сказала Лаура.

— Наоборот, очень даже в духе, — сказала Сара.

— Тогда скажи мне, обратился к ней Ллойд. — Не кажется ли тебе, что Джуди следовало бы смириться с кончиной отца?

— Я считаю, что это не наше дело, — ответила Сара. — И не думаю, что мы должны ее осуждать.

Ллойд скрестил руки на груди, а затем скрестил и ноги.

— Мои сыновья со мной некогда так не разговаривали, — сказала Мирти.

— Ллойд не осуждает Джуди, — сказала Айрин. — А теперь пусть кто-нибудь пойдет, посмотрит, как там наша индейка.

— Мы посмотрим, — сказала Лаура.

— Зачем ты цепляешься к отцу? — спросила она Сару в кухне.

— А вы зачем его защищаете? — ответила Сара. Она надела кухонную варежку.

— Ты не знаешь, какой отец ранимый, — сказала Лаура, понизив голос.

— Здесь никто не говорит правды, все боятся кого-нибудь обидеть, — сказала Сара. Она открыла дверцу плиты. Лаура стояла за ней.

— Обижать людей — это жестоко.

— Чем лгать на каждом шагу, лучше вообще не жить, — сказала Сара. Она отогнула фольгу и взглянула на индейку. Индейка закоричневела. Сара отпустила дверцу и та захлопнулась.

— Надо уметь владеть собой — вот что я думаю, — сказала Лаура.

Сара бросила варежку на кухонный стол. Было Рождество, приближался Новый год. Она вышла из кухни в заднюю прихожую и сняла пальто с крючка рядом с дверью.

— Почему ты не попробуешь избавиться от своей тоски? Попробуй сама создать себе праздничное настроение, — сказала Лаура.

Сара распахнула дверь из кухни во двор.

— Куда это ты собралась? В Рождество по свиданиям не бегают, — сказала Лаура. — К тому же и дороги ужасные.

— Веселого Рождества! — сказала Сара, когда Хэрриет Сойер открыла ей дверь. Сара привыкла видеть Хэрриет в редакции. Дома Хэрриет выглядела иначе, грустнее.

— Рождество — каждый год, постепенно привыкаешь, — сказала Хэрриет.

— А я поцапалась с отцом, — сказала Сара, когда они шли в кухню. — И с сестрой… — В гостиной было сумрачно, зато кухня сияла.

— Жизнь — это череда стычек, — Хэрриет выключила телевизор и налила Саре рюмку «Мартини».

Сара прежде никогда не пила «Мартини». Они сели на табуретки у стойки. Где-то в доме часы пробили четыре раза. Отец, наверное, сейчас режет к столу индейку.

— Тебе, должно быть, жутко приятно смотреться в зеркало, — сказала Хэрриет.

— Нет, я не испытываю удовольствия, когда смотрюсь в зеркало, — сказала Сара.

— А я поразмышляла и пришла к выводу, что я — уродина. Это — факт, — сказала Хэрриет.

— И вовсе ты не уродина, — возразила Сара.

— Трудно поверить в свою красоту, если ее не видно. Хотя с Эдвардом я действительно чувствовала себя красавицей. Я так скучаю по Эдварду!

Сара посмотрела в окно на унылый, холодный двор.

— А кто он, этот Эдвард? — спросила она.

— Один избалованный мужик. Он хотел, чтобы я заботилась о нем, как его мамочка, — сказала Хэррист. — Ну, я и заботилась. Я любила его.

— Как мило, — сказала Сара. Она прислушалась к звукам в доме — звукам проходящего времени.

— У нас с ним чуть не сорвалась поездка на Кубу. Всегда буду благодарна судьбе за эту поездку. Единственное большое дело, которое мы провернули с Эдвардом.

Саре тоже хотелось побывать на Кубе.

— Я не верила, когда он говорил, что любит меня. Я не сомневалась, что люди, глядя на нас, удивлялись, как эта образина подцепила такого красавца.

— Ну зачем ты так, Хэрриет! — сказала Сара. Ей захотелось погладить подругу по руке.

— По-моему, ужасно быть двойняшкой, — сказала Хэрриет. — Я бы взбесилась от того, что со мной рядом все время ходит моя копия.

Сара изучала список, приклеенный липкой лентой к дверце холодильника: «Кошачья еда, вермут, бумажные полотенца». Потом перевела взгляд на брызги жира на плите.

— Сестра-близнец — это все равно, что часть твоего я, вышедшая из-под твоего контроля, — сказала она. — Часть, которая может тебя подвести.

— Хорошенькие женщины сами себя подводят. Ты должна быть сильной, моя дорогая, — сказала Хэрриет.

— А можно найти в себе силы, чтобы быть сильной? — спросила Сара.

— Вопрос не глупый, — сказала Хэрриет. Она подлила себе и Саре еще «Мартини». — Хэрриет, не кокни рюмочку, — сказала она себе. Язык у нее уже заплетался.

Пока они пили, в комнату вошел длинношерстый кот и стал тереться о ноги Сары. Здоровенный такой котище.

— Не разрешай Глупышу прыгать к тебе на колени, если тебе не хочется, — сказала Хэрриет.

Сара позволила коту вспрыгнуть ей на колени. Она почувствовала к нему нежность.

— Одно я тебе скажу, Сара, точно, — Хэрриет подперла подбородок ладонью. — С твоей внешностью я бы пошла на телевидение.

Сара представила себя теледикторшей. Она ждет выхода в эфир. Она в изумительном гриме, но из-за этого она не может двинуть ни единым мускулом лица. И вот ее очередь говорить, а она не в состоянии вымолвить ни словечка.

— А что случилось с тем твоим мотоциклистом? — спросила Хэрриет и оглядела кухню, словно прикидывая, не пора ли ее перекрасить.

— Он меня бросил, — сказала Сара. Она опустила голову на руки и закрыла глаза.

— Мужики всегда нас бросают, — сказала Хэрриет.

Когда кот спрыгнул на пол, Сара выпрямилась. Сердце билось часто-часто. Ей привиделось, будто желтый кот выкарабкался из канала и набросился на нее. Она свернула ему шею, как цыпленку, предназначенному для воскресного обеда. Гордо пошла дальше по пыльной тропинке, но тут на нее прыгнул лев…

Двадцать семь

Ресторанная кухня была полна пара и голубоватого света флуоресцентных ламп. Сара почувствовала испарину на лице, когда они с Лаурой пробегали мимо посудомоечной машины. Она вспомнила о Верне из ресторана «Рыбный дом», о его золотой цепочке и парике. Она никогда его не забудет. И всегда будет чувствовать себя виноватой.

Один из поваров произнес на китайском что-то приветливое, судя по тону, и все рассмеялись. Лаура попросила извинения за то, что они вынуждены покинуть ресторан через кухню. Восточные люди в белом и женщины в обычной одежде работали за сверкающими стойками. Пружина запела, когда Сара, навалившись, распахнула дверь черного хода. Дверь захлопнулась за ними с грохотом. У высокого деревянного забора стоял мусорный контейнер. Ночь была морозная, черная, падал снежок. Они быстро вышли со двора на улицу.

Сара включила мотор и отъехала от обочины. Лаура с убитым видом сидела рядом.

Мэтью предупредил Лауру, что у него деловой обед с клиентом. Поэтому Лаура не стала готовить дома, и они с Сарой пошли в ресторан «Пекинская утка». У них еще не приняли заказ, как в зал вошел Мэтью почти в обнимку с какой-то девушкой. «Уходим через кухню», — бросила Лаура и первой выскочила из-за столика.

Они проехали мимо студенческого городка и нового торгового центра на окраине города.

— Никому не рассказывай, — сказала Лаура.

Сара покосилась на сестру. Та уставилась на огонек радиоприемника. Радио играло едва слышно. Сара узнала этот взгляд. Такое чувство было ей знакомо. Лаура вдруг резко втянула в себя воздух.