— Какие вещи? — спросила Сара.

— Она не позволяет мне смотреть телевизор, — сказала Мирти.

— По-моему, смотреть телевизор тебе вредно для здоровья, бабушка, — сказала Сара. — Да чего там переживать из-за такой ерунды в твоем возрасте. — Она погладила бабушку по руке. Кожа была сухая, как бумага.

— Больше всего на свете я люблю свой домик, — сказала Мирти и стиснула руки в волнении.

— Я тебя понимаю, — сказала Сара. — Но ты уже дважды забывала выключить газовую плиту.

— Как жаль, что нет здесь со мной Бойда Майклса, — сказала Мирти и закрыла глаза.

— А что случилось с Бойдом Майклсом? — спросила Сара.

— Его перевели в Эвансвил. Мне так не хватает Бойда и Этель.

После того, как преподобного Майклса перевели в другой приход, единственными мужчинами в ее жизни остались ее сыновья и Иисус.

Сара подошла к окну, но не посмотрела в него. Она думала о фотокарточке, на которой ее бабушка в возрасте семнадцати лет сидела на колене у своего отца. Мирти и ее отец смотрели в объектив, как чужие друг другу.

— О-о! Я раскрою тебе одну тайну, — сказала Мирти. — Мы все не уснем на веки вечные, нет! Но в тот миг, когда запоет последняя труба Судного дня, мы сразу станем совсем другими.

Сара посмотрела в окно. Пошел снег.

— Воспримем же смерть, как победу. О, смерть, где твоя победа? О, смерть, где твои муки?

— Снег пошел, бабушка, — сказала Сара.

— Желать смертных мук — это грех, но власть греха — закон, — сказала Мирти с чувством. — Будем благодарны Всевышнему, который даровал нам победу через Господа нашего Иисуса Христа.

Саре вспомнилось, как однажды в церкви, куда Мирти ходила с внучками, какая-то женщина поднялась со скамьи и во всеуслышание призналась, что изменяла мужу и занималась непотребными делами. Сара, которой было в ту пору шесть лет, поинтересовалась: «А что делала тетя?».

Мирти встала, шаркая шлепанцами, подошла к стене, потрогала обои и сказала:

— Настанет день, и мы расстанемся с этими старыми, бренными вещами. О, какой это будет славный день!..

— Ты давно этого ждешь, правда? — сказала Сара.

— Конечно, давно.

— Может быть, тебе что-нибудь принести, бабушка?

— Я бы съела блюдечко мороженого.

— Она уже ела сегодня мороженое, — сказала в кухне Айрин. Она перебирала старые рецепты в коробке и выбрасывала ненужные.

— Какая разница, — сказала Сара. — Она старая и несчастная. Пусть поест мороженого.

Сара открыла морозильник. Оттуда повеяло холодом. Она посмотрела на замороженное, заиндевелое мясо, овощи, кубики льда.

— Ей нужны более питательные продукты, — сказала Айрин.

— Я добавлю банан.

— Не знаю, что я сейчас с тобою сделаю, Энзел, — сказала Мирти, входя в кухню.

— Мама, я не Энзел, — сказал Ллойд из-за ее спины. — Смотри не споткнись.

— Нет, ты — Энзел. Напрасно он думает, что может меня одурачить. — Она поводила пальцем перед лицом Айрин. Ллойд и Айрин переглянулись. — Вы что там двое задумали? — спросила Мирти.

Сара зачерпнула ванильного мороженого и положила на блюдце.

— Это — Айрин, моя жена, а я — Ллойд, твой сын. — Ллойд выглядел потрясенным.

— Мне ничего об этой женщине неизвестно, Энзел! — Вскинув подбородок, Мирти отвернулась к окну.

— Дам ей целую таблетку, — сказал Ллойд.

— Не слишком много? — сказала Айрин.

— Я хочу знать, что тут происходит? — сказала Мирти… Голос ее звучал злобно, но выглядела она напуганной.

— Успокойтесь, мама, — сказала Айрин. Она подвинула стул для Мирти.

— А я не желаю успокаиваться, — сказала Мирти, усаживаясь. Она одернула на себе джемпер.

— Давайте я помогу вам надеть джемпер правильно, — сказала Айрин. — Он у вас наизнанку.

— Не трогайте меня, — сказала Мирти.

Ллойд воткнул таблетку успокоительного в мякоть банана и направился к Мирти.

— Она говорит, что ей нужны какие-то вещи, — сказала Сара. — Это о чем она?

— Она тут все говорила о рыбалке, — сказал Ллойд. — Наверное, хочет, чтобы ей принесли складной дедов стульчик, с которым он ходил на рыбалку. — Он дал матери кусок банана и поддерживал ее за подбородок, пока она глотала.

Мирти пожала плечами и улыбнулась им.

— Вид у вас такой благожелательный, что, пожалуй, рискну съесть из ваших рук.

Сара повела бабушку обратно через весь дом. Она прислушалась к шарканью шлепанцев по паркету. Она посмотрела на семейные фотографии на стене в передней. Айрин называла их своим полицейским архивом. В конце ряда Сара увидела и себя на снимке — в черной кожаной куртке, прислонившуюся к кирпичной стене.

— Ты, наверное, с меня ростом, — сказала Мирти. Она покачала головой и улыбнулась. Во всем — в ее словах, жестах, походке, сквозила беспомощность.

— Да, я уже выросла.

— А я стала ниже ростом, — сказала Мирти.

Сара помогла ей раздеться и надеть ночную сорочку. Она много лет не видела бабушку нагой. Она вспомнила, как чуть громко не ахнула, когда увидела пышную бабушкину грудь в комнате, где стояла швейная машинка. Теперь груди Мирти почти совсем высохли.

Мирти улеглась в постель и уставилась вверх невидящим взглядом. Она смотрела не в потолок, а в ничто.

— Спокойной ночи, бабушка, — сказала Сара.

Она взяла в ладони морщинистое, в форме сердца, лицо Мирти.

— Спокойной ночи, родненькая, — сказала Мирти.

— Я тебя люблю. — Сара поцеловала ее в щеку и в губы.

— Не давай себя обманывать, — сказала Мирти. — Дурная компания портит чистую душу. Обрети вновь свой ясный разум и больше не греши. Потому что некоторые не ведают Бога. Вынуждена это сказать тебе, чтобы ты хоть постыдилась…

Саре привиделось, как какая-то женщина выглядывает из окна без занавесок, а потом ставит в окне на подоконник распятие, как раз на том месте, где только что было ее лицо.

— Знаю, бабушка.

Двадцать пять

Дверь в спальню Кевина была открыта настежь. С ним рядом спала рыжая женщина. Пряди ее волос, похожих на парик, струились по подушке. Одна нога Кевина лежала поверх шерстяного одеяла, рука закинута на лоб. Повсюду по комнате была раскидана их одежда, словно свидетельство насилия. Сара не видела Кевина с того дня, когда он ей демонстрировал свою новую скульптуру. Сейчас он был похож на покойника. За кухонным окном моросил тусклый ноябрьский дождик. Было семь утра. Она открыла дверцу дровяной плиты, сунула туда сухих листьев и лучину для растопки. Запалила листья, посмотрела, как занялась лучина и подбросила дров. «Помоги мне, — взывала она к огню. — Помоги».

— Сара! — сказал Кевин у нее за спиной.

Она затворила дверцу плиты и осталась перед ней на коленях. Сквозь джинсы коленками ощущала холод пола. Она хотела, чтобы Кевин поднял ее, прижал к себе. Хотелось приникнуть ухом к его груди и слушать биение его сердца.

— Куда ты провалилась? — спросил он.

Она поднялась с колен и повернулась к нему. Он сунул руки в карманы своих джинсов.

— Где ты раздобыла такую колоссальную куртку?

— Во время путешествия, — сказала она.

— Хочу кофе, — сказал он. Он понес чайник к крану. Сара прислушивалась, как звук пустого сосуда постепенно исчезал по мере наполнения чайника. Она следила, как он ставит чайник на плиту.

— А я-то думала: вот приду, а он лежит в одиночестве и дожидается моего возвращения, — усмехнулась она.

Он тоже усмехнулся и бросил в мусорный бак бутылку из-под шампанского. Потом достал две чашки из буфета и насыпал в каждую по две чайных ложки растворимого кофе.

— А где же яичная скорлупа? — спросила Сара. — Куда девался марлевый мешочек?

Ей хотелось, чтобы он говорил о любви, как тогда.

— Со скорлупой слишком много возни, — сказал он.

— У тебя перемены в жизни? — спросила она.

Он пожал плечами.

— А я прокатилась в Канаду на мотоцикле с одним парнем. Боялась, что иначе упущу в жизни что-то очень важное.

Кевин рассмеялся.

— Может, ты и права.