Но оставалась еще одна важная задача: сломить даже скрытое сопротивление, окончательно добить своих бывших оппонентов, коих Лепешинская, отвергая нормы научной этики и переводя научную деятельность в разновидность политической борьбы, именовала теперь не научными оппонентами, а кратким и оскорбительным для ученых словом «ВРАГИ». Нужно было (в соответствии с апробированным широко на политических процессах противников Сталина методом) заставить их публично покаяться и отречься от своих убеждений и знаний. Создатели «новой клеточной теории» понимали, что, подвергнув себя публично экзекуции, измазавшись в грязи, любой ученый станет менее опасен, ибо морально сломленный человек вряд ли найдет в себе силы снова стать на путь борьбы.
В атмосфере репрессий эта задача оказалась в основном посильной для разрешения, что дало Лепешинской право во время второго совещания произнести такую тираду:
«А как ведут себя враги новой клеточной теории? В настоящее время все последователи Вирхова, слепо защищавшие его идеалистическую теорию, в большинстве своем осознали свои ошибки и честно заявили об этом как в печати, так и в своих выступлениях на собраниях ученых. Сейчас они работают, руководствуясь новой клеточной теорией»235
Эта же ломка принципов была главной в последовавшем затем докладе одного из организаторов совещания И. Н. Майского236. Давая оценку состоянию исследований в стране перечисляя лиц, внесших особо, по его мнению, важный вклад в решение этой проблемы, Майский говорил с уважением о том, какой недюжинный героизм проявила Лепешинская:
«Только благодаря большевистской настойчивости и принципиальности О. Б. Лепешинская… смогла до конца довести борьбу… В этой борьбе ее вдохновляла поддержка лучшего друга ученых, великого Сталина»237,
и указывал на успешные результаты выкручивания рук несогласным:
«После прошедшего в мае 1950 г. совещания многие исследователи… отказались от своих взглядов… Некоторые из них — Н. Г. Хлопин и др. — выступили с заявлениями в печати об ошибочности своих прежних взглядов… Известны также статьи и выступления… с признанием изменения своих взглядов на работы О. Б, Лепешинской П. В. Макарова, Б. П. Токина, В. Я. Александрова, В. А. Догеля, Д. Й. Насонова, В. Михайлова, Ю. И. Полянского, Н. Гербильского»210.
Перечь имен в этом списке звучал устрашающе для любого специалиста в стране и в особенности для биологов на периферии. Возможно, перечисли Майский только лиц типа Макарова или Токина — людей, конечно, видных, но все-таки очень уж популярных своей хамелеонистостью, и список не производил бы такого гнетущего впечатления. Но такие киты, как Догель. Насонов, Александров[30]? Если уж и они!.. Тогда пиши — пропало… Видно, с силушкой не совладать, плетью обуха не перешибешь.
Однако эта фраза, напечатанная в отчете о совещании, хоть и была нужна Майскому, чтобы ошеломить несогласных и колеблющихся, на самом деле была лживой. Ни Насонов, ни его друг Александров свои прежние взгляды ошибочными не называли и в признании правоты Лепешинской не расписывались. Все было иначе.
Имеющиеся в моем распоряжении документы тех лет — письма Насонова в ЦК партии, выписки из стенограмм заседаний Ученых советов — позволяют детально разобраться в этой истории и — что гораздо важнее — воссоздать механику давления на ученых в тот период, который в конце 80-х годов Владимир Яковлевич Александров интеллигентно называл «Трудными годами советской биологии».
Итак, вернемся снова в пятидесятый год и восстановим события такими, какими они были на самом деле. После завершения совещания в АН СССР в конце мая 1950 года сторонники Лепешинской решили сделать все возможное для того, чтобы срочно подавить всякое несогласие с взглядами их лидера. Особенно важной в этой связи рассматривалась задача искоренения крамолы в среде ленинградских ученых, открыто выступивших против Лепешинской с «Письмом!3~ти».
Через три недели после окончания совещания в Ленинград приехали Жуков-Вережников и Майский с какими-то таинственными полномочиями. Проследовав сразу в Институт экспериментальной медицины АМН СССР (ИЭМ), где работали многие из подписавших письмо, столичные визитеры заперлись в кабинете директора и приступили к уговорам. Как писал вскоре после этого Д. Н. Насонов в ЦК партии:
«Приехавшие товарищи… сразу же принялись за «подготовку» предстоящего заседания Ученого Совета. Через наше партийное бюро мне было официально передано, что на объединенном совещании трех академий указывалось, что ученых, несогласных с О. Б. Лепешинской, следует устранять от занимаемых ими должностей…
Далее мне сообщили, что вопрос, поднятый О. Б. Лепешинской, считается уже разрешенным, и никакие дискуссии и возражения допущены не будут, а что нам, выступавшим с печатной критикой, придется в той или иной форме покаяться.
Наконец, вечером, за день до заседания, по-видимому по поручению приехавших из Москвы, со мною специально говорил один из старших товаришей по институту (секретарь парторганизации института — личное сообщение В. Я. Александрова. — В. С.), уговаривая меня не критиковать О. Б. Лепешинскую, а ограничиться кратким признанием ошибочности наших прежних критических выступлений в печати.
Однако я твердо решил говорить только то, что думаю…»239
21 июня 1950 года заседание Ученого Совета ИЭМ началось. Трех заведующих отделами Института Н. Г. Хлопина, Д. Н. Насонова и Б. П. Токина и заведующего одной из лабораторий В. Я. Александрова обвинили в том, что они не просто проводники, но и проповедники вирховианства. После этого, в соответствии с «правилами игры», от обвиненных ждали покаяния.
Токин прекрасно сыграл свою роль: его голос звучал искренне, он побичевал свои досадные заблуждения, заверил в том, что больше вести себя плохо не будет, и с миром был отпущен с кафедры. Еще более «самокритично» выступил академик Хлопин. Наступил черед Насонова. Он согласился с тем, что взгляды Лепешинской «ломают… установившиеся в науке положения»240, и что такая ломка
«представляет собой самую настоящую революцию и коренной переворот в наших основных представлениях. Это является сменой вех, вызывающей пересмотр основных положений всех биологических и медицинских дисциплин»241.
Далее он сообщил, что разделяет диалектико-материалистическую философию и что, стоя на позициях таковой философии, ни от одного вопроса, в том числе и от взглядов Лепешинской, отмахиваться априорно нельзя до тех пор, пока не будет найдено «убедительных фактов в пользу этого решения». Остановившись в связи с этим на «Письме 13-ти», он сказал:
«…я думаю, что мы правильно поступили, когда выступили с критикой О. Б. Лепешинской… эта критика принесла некоторую пользу…»
«…крупность, грандиозность проблемы, которую выдвинула Ольга Борисовна Лепешинская, требует больших и исключительно убедительных доказательств… те аргументы, которые Ольга Борисовна предлагала, тогда казались нам неубедительными, недостаточными, мы требовали новых фактов, новых данных для того, чтобы эти положения были бы приемлемыми, чтобы можно было взять (их) на вооружение советской науки.
В последнее время… происходила соединенная конференции трех академий… Я был приглашен на эту конференцию, но, к сожалению, не мог попасть из-за болезни. Но вот, как мы сегодня слышали и как я знаю, такие крупнейшие исследователи и ученые, как Ник. Ник. Аничков, академик Павловский, академик Сперанский, проф. Хрущов, действ. член Академии медицинских наук Северин подтвердили правильность тех данных и фактов, которые приводит Ольга Борисовна в зашиту своей точки зрения, и утверждают, что выставленные ею новые препараты вынудили их признать правильность ее теоретических положений и утверждений.
Мы не имеем оснований сомневаться в правильности их заявлений, вот почему это событие нашей научной жизни заставляет нас самым серьезным образом обратить внимание, пересмотреть наши старые позиции и наши старые доктрины о невозможности происхождения клетки из не клеточных субстратов»242.
30
Валентин Александрович Догель {1882–1955) — сын крупнейшего русского гистолога А. С. Догеля. В. А. Догель выдвинулся в число выдающихся отечественных зоологов. Член-корреспондент АН СССР {избран в 1939 г.). За книгу «Общая протистология», опубликованную в 1951 г. и разруганную вскоре лысенкоистами, получил посмертно (1957 г.) Ленинскую премию.
Дмитрий Николаевич Насонов (1895–1957) — сын Н. В. Насонова — крупнейшего зоолога, академика Российской АН (позже АН СССР). Будучи учеником выдающегося физиолога академика Н. Е. Введенского, Д. Н. Насонов посвятил свою научную деятельность исследованию внутриклеточных событии, происходящих во время возбуждения клеток, их секреторной функции, вместе с В. Я. Александровым разработал теорию паранекроза и белковую теорию повреждении клеток. Избран в 1943 г. членом-коррсспондентом АН СССР и в 1945 г. академиком АМН СССР. Удостоен Сталинской премии (совместно с В. Я Александровым) в 1943 г.
Владимир Яковлевич Александров (1906–1995) — крупнейший советский цитофизиолог, основные работы в области радиационной цитофизиологии, цитоэкологии. создатель теории конформ лимон ной приспособляемости клеток к изменению окружающей среды. Автор книг, изданных в СССР, США и других странах, лауреат Золотой медали им. Мечникова АН СССР {1972 г.) и Сталинской (Государственной) премии (1943 г.).