Все, что сообщала Виноградова в НКВД о «политической борьбе» и о личной жизни ученых, было враньем (включая сведения о матери Александрова, на самом деле скончавшейся в России — в блокадном Ленинграде 8 февраля 1942 г. и похороненной на русской земле, равно как и о несуществующих брате и сестре (брат у Владимира Яковлевича был, притом был коммунистом и сражался за идеалы коммунистов против белополяков, пал в бою в 1920 году, а сестры у него никогда не было), и пр., и пр Но знала секретный осведомитель НКВД, что там хотели бы услышать, поэтому врала она умело, подавала свои «сведения» в нужной аранжировке. Одна ссылка на рацию, иными словами, на шпионскую деятельность чего стоила!
Таким же враньем было перечисление имен в приведенной ранее цитате из выступления на 2-м Совещании по живому веществу Майского. Конечно, Майский отлично знал все перипетии судьбы ученых, которых он включил в свой список покаявшихся (за каждым шагом следили и доносили куда нужно и кому нужно многочисленные «старатели» из лысенковского лагеря). Но Майскому нужно было создать впечатление победного шествия лепешинковщины в советской науке, и потому он шел на откровенный подлог.
Правда, и в этот момент Майскому пришлось признать, что остались ученые, даже в этих условиях не вставшие на колени и сохранившие верность своим убеждениям:
«Просмотр литературы выявил, что отдельные гистологи, ведшие на протяжении многих лет решительную борьбу… с Лепешинской, до сих пор еще не перестроили свою работу»253.
Уже в ходе Второго совещания к покаявшимся примкнули еще двое из тех, кто подписал в 1948 году «Письмо 13-ти» — А. Г. Кнорре254 и член-корреспондент АМН СССР П. Г. Светлов255. Последний уже успел отсидеть в сталинских тюрьмах теперь ему грозили увольнением, а у него в это время быДи на иждивении жена, дочь и больная сестра-инвалид[32].
Еще одним примером влияния среды на убеждения стала трансформация взглядов ученика академика Г. А. Надсона — А. С. Кривиского (учитель к этому времени уже погиб в сталинских застенках). Прекрасно разбиравшийся в мировой литературе и все хорошо понимавший Александр Самсонович дополнил своей персоной ансамбль хористов, исполнявших нескончаемую здравицу Лысенко и компании. Теперь он выдавал «на-гора» га кие писания:
«Замечательные исследования О. Б. Лепешинской показали, что даже клетки высших организмов образуются не только путем деления уже предсуществующих клеток, а также путем развития из живого белка… Белковые частицы, способные развиваться в целые клетки, наделены всеми атрибутами жизни»256.
Тем временем, пока многочисленные последователи Ольги Борисовны разжевывали ее идеи, которые она теперь без ложной скромности именовала «учением о живом веществе», сама Лепешинская глумилась над старыми критиками, в особенности теми, кто подписал «Письмо 13-ти», и повторяла во всех своих книжках одни и те же строки:
«…к сожалению, это была не научная и не дружественная критика. Она не принесла пользы ни науке, ни читателю, ни автору книги»257.
XV
Новые последователи Лепешинской
Все это очень нравилось искателям принципов, которые все-таки канкан ценили выше всего на свете.
Итак, к концу 1952 года Лепешинская пришла с вполне утешительными итогами. Вторая конференция по клеточным и неклеточным формам живого была разрекламирована в прессе217, старые недруги в большинстве своем затихли и смирились с поражением, люди типа П. В. Макарова стали перевертышами и во всю ее прославляли[33], этим «корифеям» вторила молодежь. Особенно важную для Лепешинской работу, выполненную в той области, которая ей была не под силу и откуда она непрестанно зазывала специалистов в свой лагерь, — биохимии, опубликовал недавний студент Тимирязевской Академии и тогда еще сторонник Лысенко Жорес Александрович Медведев258. Он рассмотрел биохимические «основы обновления клеточных форм».
Но, наверное, наибольшую радость приносили Лепешинской не перебежчики из лагеря науки (во все времена предатели вызывали чувство брезгливости и у тех, кого они предали, и у тех, кому продались, хотя в годы, описываемые мной, нормы морали стали иными), а истинные революционеры, прокладывавшие дорогу в неизведанное, открывавшие никому ранее неведомые УДИВИТЕЛЬНЫЕ факты.
В числе таковых прежде всего следовало назвать Г. А. Мелконяна. В статье, написанной без тени юмора и отнюдь не в предвкушении первого апреля, автор поведал об открытии невероятном. Статью поместил на своих страницах солидный журнал Академии паук СССР «Успехи современной биологии» (благодаря этой и схожим публикациям ученые между собой называли этот журнал «Потехи современной биологии»). Мелконян объяснял, что иногда в организме человека поселяются паразиты — ленточные черви эхинококки. Затем он сообщал, что однажды кому-то (возможно, даже не ему) «посчастливилось» извлечь эхинококк из большеберцовой кости человека после чего эхинококковые пузыри поместили на несколько лет в формалине (ядовитом для всех живых клеток растворе формальдегида и метилового спирта; его использовали для сохранения музейных образцов и предотвращения роста случайно просочившихся из воздуха клеток бактерий или грибов). Далее следовало его собственное открытие: оказывается, после многолетнего пребывания пузырей эхинокка в формалине из этих пузырей развились, в полном соответствии с открытым Лепешинской законом перехода неживого в живое, живые, растущие кости259. Из червя — кость! Да еще и живая!
«Факты упрямая вещь, — писал Мелконян, повторяя известную фразу Сталина, так популярную в те годы, — и с ними нельзя не считаться и игнорировать их, иначе и прогресса в науке не может быть… Этому соблазну отрицания и игнорирования чуть было не поддались и мы… когда, заметив факт образования костной ткани в банке вместо хранимого в ней музейного препарата, сочли вначале это озорничеством со стороны кого-либо из больных, подменивших препарат костями… Только более трезвое обсуждение… нас остановило от решения выбросить банку с костями и искать виновника «озорничества»… Вскоре в той же банке и в той же жидкости (в формалине! — В. С.) после извлечения всех костей стали вновь образовываться все новые и новые кости, что дало нам право уверовать в достоверность наблюдаемого факта»260.
Можно было бы посмеяться над подобной писаниной, так как анекдотичность утверждений Мелконяна, хотя он и работал профессором в Ереване, была кристально ясна, но на этом анекдоте можно проиллюстрировать как направленность мышления лысенкоистов, так и их умение добиваться своего, невзирая ни на что, ждать часа, соваться со своими домыслами в любые дыры, к любым неучам, отвергая советы и выводы знающих людей.
Началась «костяная одиссея» Мелконяна еще до войны. Как писал он в статье «Необычный тип остеогенеза вне организма», оставшейся неопубликованной, но сохранившейся в виде рукописи в архиве профессора В. Я. Александрова:
«В январе 1938 года в госпитальную хирургическую клинику Ереванского мединститута поступила больная С-ян В., у которой рентгенологически был диагностирован эхинококк правой большеберцовой кости… Больной провели трепанацию кости… и из костномозговой полости удалили в огромном количестве дочерние эхинококковые пузыри»261.
Чтобы демонстрировать студентам достаточно редкие экземпляры эхинококков, добытые из кости, пузыри зафиксировали И хранили в 5 %-ном растворе формалина. Несколько лет эхинококк оставался эхинококком, но, как писал автор:
«В конце августа 1945 года, после моего возвращения из отпуска, я по своему обыкновению осмотрел препараты музейного шкафа и заметил экстраординарное явление: в банке, где были эхинококковые пузыри, удаленные из кости, жидкость помутнела, стала коричнево-бурого цвета; на поверхности жидкости был слабый налет плесени и торчавшие из жидкости какие-то плотные образования, которые после извлечения их оказались различной величины спонгиозного строения костями»262.
32
В. Я Александров при чтении первого варианта рукописи этой книги настаивал на том, чтобы я особо отметил высокие нравственные качестве! П. Г. Светлова, проявлявшиеся на протяжении всей его жизни. В тот момент, когда его буквально принудили к выступлению с признанием якобы совершенной им ошибки, у него было действительно невыносимое положение дома, и. окажись он под ударом, три самых близких ему человека могли просто погибнуть. Александров указывал также на необходимость учета разных градаций «признаний»: одно дело согласиться с «правотой» так называемых «открытий» Лысенко и Лепешинской и другое — вынужденно бичевать свои «ошибки».
33
П. В. Макаров в 1948 году подписал «Письмо 13-ти», но сразу после Августовской сессии ВАСХНИЛ начал свой отход от науки. Так, в 1949 году он выступил в Ленинграде с публичной лекцией «Несостоятельность цитологических основ вейсманизма-морганизма» и издал текст ее в виде брошюры в том же, 1949, году (редактор Н. В. Турбин).