— И это не все, — спокойно докладывает Кочемазов, — необходима в степях маскировка!.. Завесить окна, будто село спит, и огней не должно быть видно; коней, возы и тачанки укрыть в сараях, чтобы днем не обнаружили самолеты, людей разместить по отделению на хату, да обязательно чтобы командир был с ними…

— Тоже верно, но и это не все, — говорю я озадаченным командирам.

Они уже привыкли к тому, что угодить мне трудно, и потому не спорят. Выслушав решение каждого, я донимаю их вопросами:

— А круговую оборону кто вам организует? А наблюдателей кто в соседние села выставит? Мосты кто разбирать будет? И почему обязательно рубить линии связи, а не попытаться завладеть телефоном, чтобы уже самим с комендантами разговаривать от имени старосты?..

Моя «академия» работает строго по расписанию уже второй месяц. Ежедневно по два часа в классе, по четыре — с бойцами в поле. Мы уже отработали встречный бой, действия отряда в засаде, ночной марш, действия отряда по уничтожению железнодорожного моста и еще до десятка других задач, необходимых для командиров в условиях предстоящего рейда по открытой степной местности.

— Завтра, — объявил я командирам, заключая занятия, — начнем пристрелку оружия и стрельбы. Каждый боец и командир должен знать бой своего оружия для того, чтобы верить в него, когда придется вести огонь по живым целям. Должны быть приведены к нормальному бою винтовки, автоматы, пулеметы, и не должно быть ни одного бойца, который не поразил бы головную мишень в десятку.

Занятия окончены, командиры вышли. В землянке снова тихо, мерно стучит движок радиостанции. Радисты — зеленая молодежь. Их уже втрое больше. Аня и еще три девушки проходят курсы. Они уже знают настройку, овладевают передачей «на ключ». Я хочу, чтобы каждый отряд в рейде имел свою радиостанцию.

— Воронцова не слышно, — докладывает Леня Малый, — Москва предлагает самолеты на посадку. Каков будет ответ?

— Стучи: «Принимаем на посадку любых типов», — говорю я. — Сигналы старые.

Малый выстукивает наши позывные лозунги, просит переходить на прием, Агафонов быстро зашифровывает текст ответа.

«Два на посадку, — думаю я, — значит, через четыре часа мне быть на аэродроме».

Я ухожу к себе. Меня ждет Баранников. Он в белом халате поверх шинели, с новеньким русским автоматом, на боку, в прорешке халата, виден бронзовый эфес шашки. Лицо обветренное, взгляд строгий, прямой.

— Что, Коля, саван напялил? — спрашиваю я Николая.

Баранников теперь — командир комендантского взвода по охране штаба, глава хрущевской конной разведки.

— Только что с тактики, — рапортует он. — На ночные учения ездили.

— А каковы успехи?

— Ручаюсь, все как один компасом владеют. Седьмое задание выполнено!

— Присядь, Коля. Посмотрим, как выполнили…

Я достал из стола памятку Инчина. Отправляясь в пятый Брянский поход, он просил меня следить за боевой подготовкой разведчиков. На двадцать шестое декабря в расписании занятий его четким почерком было помечено:

— Ну и как? Нашли пулемет?

Баранников смеется:

— Без затворной рамы… Бойцы весь квадрат клинками перепахали; думали, что завалящий какой случайно попался, ну, и сомневаются…

— Так вот, — говорю я, — скажи им, что они молодцы, работают, как настоящие разведчики, что эта наука поможет им в степном рейде.

— Да уж наука надежная, все понимают, — соглашается Николай. — Только и науки уже все прошли, говорят бойцы, а дела настоящего все нет и нет, Михаил Иваныч! И маскхалаты пошил я, и брюки ватные… Хорошо бы, Михаил Иваныч, и коней маскхалатами снарядить. Для разведчиков… Дозвольте на это дело материальчику!

— Посмотрим, Коля, что Москва подбросит, А сколько надо?

— Да что там, пустяк. Из двух парашютов двадцать халатов для бойцов пошито, а на коней, думаю, четырех достаточно.

Десантное снаряжение у нас использовалось без остатков: из сумок и грузовых мешков шили одежду, из ремней и добротных пряжек получались превосходные подпруги к седлам, вата целиком шла на фуфайки и брюки. Из полотна парашютов в первую очередь изготовлялись бинты, затем маскхалаты, подкладка для теплых вещей и белье. Даже стропы, и те шли в дело: из них наши портные вытягивали отличные нитки, которые тут же запускали в машинки.

— Нет, Коля! Четыре парашюта нам дороже двадцати лошадей. Лучше уж сорок бойцов в халаты оденем. И ты гляди, лейтенант приедет, так чтобы в мастерской был порядок!

Баранников спохватился:

— Ох! Виноват, Михаил Иванович! Анатолия Ивановича привезли, может быть, час назад! Филонов доставил. Я думал, вы знаете…

— Ранен он, что ли?

— Нет, цел. Только жар у него…

Я поспешил к землянке Инчина, Там уже хлопотали Оксана Кравченко, старшина хрущевцев Виктор Жаров и Филонов, сопровождавший Инчина в его пятом Брянском походе.

— Признаки тифа, — без обиняков доложила Оксана, уже второй год работавшая у эсманцев фельдшером. — Температура за сорок, — добавила она и приказала Баранникову: — Все снять и прожарить в бочке, укрыть теплее и подать чаю с медом, горячего молока! Если простуда, — поможет! Иди!

Обычно смешливая и задорная, с ямочками на розовых щеках, с жгучими темными глазами, Оксана преображалась, становясь воинственной богиней исцеления в тех случаях, когда отряду грозила какая-нибудь инфекция или эпидемия.

— Чего очи вылупил? На больного гляди, а не на меня, — накинулась она на старшину Жарова, поедавшего ее глазами. — Вот же, не мычит, не телится!

— Дежурных санитарок назначь, — опалив Жарова огнем агатовых глаз, требовательно продолжала Оксана, — хорошенько топи печку, не давай выходить больному на холод! Одеяло теплое или тулуп, свежие простыни и белье подавай сейчас же!

Инчин лежал на койке и безразлично глядел на собравшихся. Меня признал сразу же.

— Вы тоже сюда, товарищ капитан… Как же там наши в Хинели? Холодно тут…

В землянке было жарко, но его знобило, он бредил.

Филонов передал мне сумку лейтенанта, и я вышел, оставив больного на попечение Оксаны и Баранникова.

Две недели назад Инчин был командирован в Смелиж, в ставку орловцев, для того чтобы провести из Брянского леса к нам большую трупу партработников, которую готовил высадить в Смелиж УШПД. Кроме того, я просил Инчина ускорить отправку на Большую землю семей сумских партизан, все еще находившихся в Смелиже и, судя по письму Артема Гусакова, переживавших там большие лишения.

Инчин должен был «выколотить» продовольствие от командиров Знобь-Новгородского и Середино-Будского отрядов Горюнова и Сеня и тем поддержать «девятую нестроевую» Гусакова, а пока я хлопотал о том, чтобы вслед за Инчиным направить старику специальный продовольственный обоз.

Теперь это уже сделано: пятьдесят голов рогатого скота и десять коровьих туш (на тот случай, если бы скот разбежался при перестрелке), а также двадцать возов с пшеницей были направлены Гусакову и нашим северным отрядам.

В эту экспедицию ходила рота конотопцев под командой самого Кочемазова. Он возвратился, а часть партработников была высажена на хинельский аэродром, и вот сейчас дневник Инчина должен рассказать мне о партизанских семьях и о положении в Брянском лесу.

Я поспешил в свою канцелярию. Она по-прежнему была пуста: Фомич и Мельников гостили у ямпольцев, отмечавших знаменательную дату — годовщину своего отряда.