Через несколько минут пахну́ло в лицо теплым воздухом и густым ароматом цветущих яблонь. Тяжело вздыхающая река позади. Легко и приятно идти по земле.

К утру мы вошли в село Погарского района Витемлю. Оно стоит на берегу затейливо изгибающегося озера.

До половины дня — сон и полный отдых под охраной кошелевцев. Все местные мужчины — партизаны Василия Ивановича Кошелева.

Население отзывалось о нем с заслуженным восхищением. С горсточкой своих мужественных воинов, подобно гордому соколу, пари́л он над степной равниной, подстерегая зарывшегося в землю врага. Немецкие гарнизоны Трубчевска, Погара и Почепа трусливо выглядывали из своих нор, не смея войти в соседние села.

Кошелев нуждался в подкреплении.

Расквитаться с предателями, очистить родное село от оккупантов, восстановить в нем советские порядки — заветная мечта и дело чести местного партизанского отряда. Тем более, если дело шло о райцентре или городе. Даже у прославленных партизанских генералов такая операция, как очищение района от оккупантов, считалась делом особой воинской доблести. Всякий неизвестный дотоле партизанский отряд, сумевший занять свой районный центр, получал всеобщее признание. Командир такого отряда приобретал неписаное право на самостоятельные сношения с крупными отрядами и даже со штабами партизанских объединений, как равный с равными.

Но самое главное для отряда заключалось в том, что он завоевывал в этом случае симпатии населения, которое в большинстве своем превращалось в партизан. И тогда как бы сами собой обрывались линии связи, горели мосты, разрушались гребли, рвались на шляхах под машинами оккупантов мины, и на каждом шагу подстерегала фашистов партизанская пуля.

Понятным было мне желание молодого командира погарских партизан Кошелева как можно скорей ворваться со своими отрядами в город Трубчевск и в неравной схватке победить или погибнуть… Среди партизан-кошелевцев немало было таких, которые имели личные счеты с трубчевскими предателями, и кровь загубленных предателями семей взывала к мщению.

Кошелев был готов к штурму трубчевского гарнизона, но боялся удара в спину со стороны погарского и стародубского гарнизонов гитлеровцев. Он просил меня:

— Создайте угрозу противнику в направлении на Погар и Почеп! Не допускайте захвата врагом переправы через Десну — единственного нашего пути отхода в Брянский лес!..

Этот проект вполне соответствовал и моей задаче.

Подписав оперативный план, мы двинулись из Витемли каждый по своему направлению: Кошелев — на восток, к Трубчевску, я со своим отрядом — на запад, к Погару.

Сделав рейд по Погарскому району, наш отряд остановился под Погаром, заняв несколько селений на восточном берегу реки Судость. Мы занялись вылавливанием полицейских и предателей-старост, реквизицией их имущества: скота, лошадей, запасов хлеба. Всё, что оказалось в заготовительных пунктах, стало нашим.

И снова, как в апреле, мы двинули теперь обозы с побережья Судости к Брянской армии. Через Десну мы переправляли их на паро́мах, сделанных кошелевцами у взорванного моста. Оттуда обозы шли на станцию Белая Березка, где и погружались в вагоны.

Глава XV

СКВОЗЬ БЛОКАДУ

Выполнив задание райкома за Десной, мы через десять суток возвратились в Герасимовку. Нормальная жизнь в отряде наладилась. Но эсманцев всё же тянуло в родные края, в Хинель, где была оставлена боевая техника. Что там, в Хинели? — этого никто не знал.

Три разведывательные группы эсманцев, отправленные на разведку Хинельских лесов, пока мы находились за Десной, возвратились ни с чем. Оборонительную полосу осадной армии преодолеть не удалось. Севско-Новгород-Северский шлях ежеминутно освещался в ночное время ракетами, простреливался осветительными пулями из пулеметов. Противник, обративший села в свои опорные пункты, выставлял дополнительные посты — секретные засады.

Среди эсманцев ходило немало слухов о невыносимых условиях, которые сложились в Хинели для партизан, но все же слухи, по ироническому выражению Инчина, источником своим имели вездесущую «ОБС» (одна бабка сказала).

Готовясь к новому — третьему Хинельскому походу, мы ждали возвращения четвертой разведки, которую возглавлял Вася Анащенков.

С «переднего края обороны», каковым были для нас южные опушки Брянского леса, доносились порой отдаленные раскаты артиллерийской дуэли суземцев с осадной армией, — говорили, что Суземка переходила из рук в руки трижды и противник несет там тяжелые потери.

Орловский партийный центр, возглавляемый Алексеем Бондаренко, поставил под ружье все население. Один за другим формировались в лесах все новые и новые отряды Брянской армии и уходили на оборону своего «переднего края».

Все партизанские командиры знали, что Москва наладила со штабом орловцев регулярную живую связь, что на лесной аэродром садятся каждую ночь московские самолеты, привозя какие-то грузы и таинственных гостей из Москвы, — мы догадывались, что нашей малой войной интересуется Большая земля, Москва, и первомайский приказ Народного Комиссара Обороны об усилении партизанской войны в тылу немецких захватчиков приводится в действие.

Не терпелось и нам, эсманцам, поскорей выйти в свои районы, чтобы довести все это до населения.

Находясь в Герасимовке, мы пытались уяснить себе положение на фронтах, приводили в порядок оружие и с нетерпением ожидали Анащенкова.

В лесной глуши ничто не нарушало размеренного хода нашей жизни. Знойные летние дни, похожие один на другой, тянулись медленно и спокойно. Кончив политические занятия, партизаны подолгу отдыхали.

Лежа на цветистой лужайке, защищенной от солнца тенью нарядной березки или даже толпою белоногих молодых березок, партизаны созерцали блуждание легких облаков в лазурном небе, следили за трепетным полетом мотыльков и бабочек, дивясь их неутомимой резвости и яркости.

И до чего же хорош мир!

Но еще прекраснее он поздним вечером, когда лежишь на пахучем сене, наваленном в повозки, или сидишь у распахнутого окна. С затемненных опушек, от реки Неруссы тянет бодрящей прохладой, в темно-бархатном небе загораются подмигивающие звезды и откуда-то издалека доносятся манящие девичьи песни.

Но комары!

Подкравшись, они вонзают свое жало в ваше тело и нещадно пьют вашу кровь, оставляя нестерпимо зудящие волдыри. Не дают уснуть, назойливо поют над ухом и жалят, как крапива… Ни дым от подожженных еловых шишек, ни яркий свет, ни темнота — ничто не спасает от этих ничтожных по размеру, но великих неистребимым своим числом пискливых людоедов. Причиняемые ими муки лишают сна, аппетита, покоя и, в конце концов, сил. Еще большие мучения испытывают от них животные, особенно лошади.

Облепленный комарами конь рвет уздечку или ломает коновязь, ошалело летит в лесную чащу, где вместе с клочьями шерсти сдирает насевших на него комаров, до крови растирает искусанные места о шероховатую кору дерева, пытаясь найти хоть минуту покоя. Человеку — одно спасенье: закутаться с головой в одеяло и не высовываться до того часа, когда духоту ночи сменит утренняя прохлада.

Наши оборонительные бои против этих мучителей продолжались две недели, в течение которых одна за другой возвращались разведгруппы.

Они докладывали, что дошли до самого Севского шляха. Перейти его нельзя. Ракеты… Трассирующие пули… Засады…

Видно, разнеженные долгим сидением в лесу, партизаны уже разучились преодолевать опасности.

Между тем главные лесные штабы вели между собой переговоры о взаимодействии, готовили крупные боевые операции, закреплялись на обороне вдоль юго-западных опушек леса, сколачивали объединения.

В результате взаимного соглашения Фомич стал комиссаром объединения Сабурова. В это объединение вошли все украинские партизанские отряды, кроме ковпаковцев, которые находились где-то под Путивлем. Не было в лесу и ворошиловцев. Гудзенко и Покровский увели свои бригады в глубь Орловской области на коммуникации противника.