— Потому что не могу, — говорю ей, — почти уверен, что и ты этого не хочешь.

Она хмурится.

— Ты расстроена, — продолжаю. — Но лжешь себе, говоря, что хочешь моего отъезда.

— Я хочу.

— Не хочешь.

— Уезжай.

— Нет.

— Проваливай.

— Я никуда не уеду.

Как только эти слова слетают с моих губ, Кеннеди бросается на меня, прижимая свои губы к моим. Она целует меня, и я так чертовски ошарашен, что требуется время, прежде чем начинаю реагировать, и возвращаю поцелуй. Девушка стонет и обнимает меня руками за шею, цепляясь за меня почти агрессивно, пока ногой закрывает дверь.

На ее языке горький привкус.

В оцепенении сразу и не поймешь, но через пару секунд мир будто останавливается.

Я отталкиваю ее, со стоном разрывая поцелуй.

— Ты пила.

Кеннеди тяжело дышит. Даже в темноте я вижу, что ее щеки порозовели.

Смотрит на меня широко распахнутыми глазами, когда произносит:

— Только немного вина.

Она не кажется пьяной, но при этом ни в коем чертовом разе не может мыслить здраво. Но не то чтобы она сейчас мыслит, так как просто целует.

Прежде чем я могу что-то сказать, она снова обрушивается на меня, целуя, прижимаясь ко мне и толкая к кровати. Оу. Она не нежничает. Мои ребра чертовски сильно болят. Ее руки на мне, тянут мою одежду, мурашки бегут по моей спине, где ее теплые пальцы касаются моей кожи.

— Не думаю, что это хорошая идея, — начинаю. — Нам не стоит...

— Просто заткнись, — рычит Кеннеди у моих губ, запустив руку в мои волосы и больно схватив их.

Я ударяюсь задней частью ног о кровать и падаю на матрас, утягивая Кеннеди за собой. Боль пронзает мой череп, почти ослепляя, соперничая со жжением в груди.

Я шиплю.

— Бл*дь.

Ее поцелуй становится жестче, отчаянным. Она не замедляется, не видя знаков стоп. Каждый укол боли проникает глубоко, напрягая. Мое сердце бьется миллионы ударов в минуту.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спрашиваю, когда она располагает ноги по обе стороны от меня.

Ее голос едва слышный шепот, когда Кеннеди произносит:

— Нет.

— Может, нам стоит остановиться.

— Заткнись.

Я смеюсь, затыкаясь, потому что не собираюсь спорить. Может, все это неправильно и не должно происходить, но есть мало чего в мире, что я хочу больше, чем эту женщину, поэтому не отвергаю ее.

Тяну ее дальше на кровать, пытаясь удержать хватку одной рукой. Чертов гипс. Рука Кеннеди скользит мне в штаны, обхватывая член, и она гладит его снова и снова.

— Бл*дь, — стону. — Бл*дь, бл*дь, бл*дь...

Если Кеннеди не остановится, я взорвусь. Прямо здесь, прямо сейчас, вот так.

Я меняю наше положение, переворачивая Кеннеди и укладываясь на ней, возясь с ее штанами, когда пытаюсь их снять. Она не медлит, раздеваясь и разбрасывая вещи по комнате. Я не удосуживаюсь полностью раздеться, просто спускаю штаны, когда располагаюсь между ее ног, прямо между бедер.

Вопросы прокручиваются в моей голове — так много вопросов, почти столько же, как и возражений, когда Кеннеди шепчет:

— Доставь мне удовольствие снова, Джонатан.

Я скольжу в нее, не думая об этом дважды, толкаясь медленно с гортанным стоном.

Такая узкая. Такая мокрая. Такая чертовски прекрасная.

— О, боже, — хнычет Кеннеди, хватаясь за меня.

Я все еще ошеломлен. Черт, может, это сон. Но не имеет значения, потому что я не собираюсь просыпаться. Медленно я скольжу в нее, подразнивая и мучая, зная, что ей так нравится.

Мучение.

Проходит десять минут, а может, час — я не знаю. Удовольствие проносится через меня, дыхание тяжелеет, части меня очень больно, но я продолжаю. Трахаю Кеннеди, занимаюсь с ней любовью — не уверен, как назвать, но ее мягкие стоны наполняют комнату, когда она проводит ногтями по моей спине, и я понимаю, что она на грани. Мой лоб покрыт испариной, вся кожа ее тела блестит и переливается в свете луны. Я пробую на вкус, целуя шею, на моем языке остается соленый привкус.

Я кусаю, облизываю и всасываю. Вероятно, оставляю отметины, но чем жестче напор моего рта, тем сильнее она хнычет.

Когда Кеннеди кончает, то изгибает спину, ее лицо искажается, рот открывается в экстазе. Она выпускает сдавленный крик, как будто кашляет, задыхается, прежде чем хнычет, бл*дь, этот звук влияет...

Я кончаю, стеная, прежде чем замираю на ней, пытаясь перевести дыхание, очистить голову. Какого хрена произошло? Кеннеди дрожит подо мной, и я переживаю, что она паникует. Но когда чуть-чуть приподнимаюсь, чтобы взглянуть на нее, она снова сминает мои губы, намекая на второй раунд.

Пять утра.

Вот, что показывает мой телефон, когда позже я выскальзываю из кровати и нахожу его в кармане джинсов, в которых был накануне; от заряда батареи осталось десять процентов. На экране отображаются уведомления о сообщениях, большинство из них от Клиффа.

Я могу достать билеты на фестиваль. Зачем тебе?

Ты помнишь, что они приглашали тебя, верно?

Предполагалось, что ты будешь хедлайнером.

Знаю. Я помню. Я отклонил. Не то чтобы я не хотел, но Клифф не думал, что это мудро, потому что когда пришло приглашение, моя трезвость была в шатком положении.

Все еще так.

Я вздыхаю, направляясь к двери, оглядываясь на кровать.

Кеннеди.

Скольжу взглядом по ее обнаженной спине. Она свернулась калачиком, обнимая подушку, тонкое белое одеяло накинуто на нее. Она спит, слегка посапывая.

Мир освещается с приближением восхода солнца. Я покидаю комнату, тихо идя босыми ногами по полу вниз, отвечая Клиффу.

Забудь об этом.

Его ответ мгновенный, конечно же, ведь он не спит.

Ты уверен?

Быстро печатаю.

Да.

Прежде чем засовываю телефон в карман штанов.

Направляясь на кухню, достаю бутылку воды с холодильника и открываю ее, когда слышу голос позади себя:

— Ты потерял свой гребаный рассудок?

Маклески стоит в ночнушке и халате, сжимая пояс, и хмуро смотрит на меня.

— Эм, нет.

— Где твоя одежда?

Я опускаю взгляд на свою голую грудь. Нет футболки.

— Просто еще не оделся.

— Ты должен, — бурчит она, проходя по кухне мимо меня. — Можешь обеспечить старушке сердечный приступ, разгуливая вот так.

Я смеюсь, делая глоток воды, пока она возится с кофейником.

— Думаю, если бы я обеспечил вам сердечный приступ, то это произошло бы в тот день в парке.

— Почти, — говорит она. — Как ты думаешь, зачем я вызвала полицию? Все это происходило на моем заднем дворе.

Она посылает мне знающий взгляд. Да, она в курсе, чем мы занимались той ночью, и я почти уверен, что она также знает, что происходило сегодня ночью.

— Думал, что вы просто вредная карга, — отвечаю. — Но не думал, что я вас раздражаю.

— Ох, отвали, Каннингем, — говорит Маклески. — Я уложу тебя на задницу.

— Знаю, — отвечаю, направляясь на выход из кухни.

— Оденься! — кричит мне. — Убедись, что твоя гостья сделала то же самое. Никаких шуры-муры в общей зоне!

— Есть, мэм, — бурчу, поднимаясь вверх по лестнице, хоть она и не может слышать меня. Тянусь к дверной ручке, когда дверь распахивается, и я вижу Кеннеди. Она выглядит раздраженной, волосы в беспорядке, не полностью одетая, и теряет равновесие, когда пытается натянуть обувь. — Оу, осторожнее.

Хватаю ее за руку, чтобы удержать от падения, но Кеннеди отстраняется, мгновенно краснея, как будто смущена. Смотрит на меня краткое мгновение, отказываясь встречаться со мной взглядом.

— Извини, я… эм...

— Все хорошо, — успокаиваю. — Нет причин для извинений.