Instagram Таннера еще более увлекательный, чем ожидал Себастиан: фотография его на заднем сидении его машины, притворяющимся, будто душит своего отца сзади. Фотография Хейли, крепко спящей рядом с ним с надписью, МНЕ НУЖНО АЛИБИ #НИКАКИХСОЖАЛЕНИЙ. Фотография гамбургера, каких– то странных, фальшивых инопланетян, «Камри» Таннера, припаркованной у тротуара здания под названием «Дикстра Хол», а затем – Себастиан едва слышно всхлипывает – снимок улыбающегося Таннера, стоящего в пустой комнате общежития в футболке Калифорнийского университета.

Большой палец Себастиана зависает над иконкой «нравится». Если он коснется ее, Таннер увидит. Это будет сильно ужасно? Таннер будет знать, что он думал о нем. Возможно, со временем, они смогут подписаться друг на друга, поддерживать связь, общаться.

Но вот здесь у Себастиана возникнут проблемы. В его голове это никогда не останавливается на разговорах. Это идет дальше с телефонными звонками, встречами, поцелуями и бо́льшим. Потому что даже сейчас, пока люди прибывают в его дом – все они там ради него – он все равно думает о Таннере.

Через несколько недель он прибудет в Священство Мелхиседеково, а затем пройдет через Храм, и получит свой дар – а он думает о Таннере. Он пытается представить, как облачается в свое храмовое белье – то, чего он с нетерпением ожидал всю свою жизнь…

И не может дышать.

Он – гей. Он никогда не будет другим. Сегодня все они ждут от Себастиана его засвидетельствования и речи, как он полон радости, что его призвали распространять слово Божье там, куда бы Он ни захотел отправить его, а он даже не знает, вписывается ли еще в Божье слово или нет.

Что он творит?

Когда он входит в дом, во рту скапливается слюна – пахнет едой. Появляется его мать, она сжимает его в объятиях и дает печенье.

Она выглядит такой счастливой, а Себастиан собирается все разрушить.

Он прочищает горло.

– Привет, ребят, – здесь еще не все, но важные лица уже пришли. Пять улыбающихся лиц повернуты в его сторону. Фейт натягивает свое платье, гордо распрямляясь, когда он смотрит на нее. Он вспоминает, каково это быть таким маленьким и наблюдать за кем– то, как они собираются вскрывать свой конверт.

Сердце раскалывается.

– Вы все так прекрасны сегодня.

Его мать встает рядом с обеденным столом. Ее фартук гласит «ОСТАВАЙСЯ СПОКОЙНОЙ И СЛУЖИ», и все, о чем он может думать, – о маме Таннера и ее радужном фартуке, который смущает ее сына, и что Себастиан отдал бы все за родителей, которые принимают его таким, какой он есть, не смотря ни на что.

– Себастиан? – обращается его мама, ступая на шаг ближе. – Милый, ты в порядке?

Он кивает, но ощущает, как нарастает всхлип в горле.

– Мне жаль. Мне так…так сильно жаль. Но, кажется, я должен поговорить с родителями наедине несколько минут.

Эпилог

Я недавно шутил с Отэм по телефону: что не знаю, что хуже, Прово или Лос–Анджелес. Она не поняла, ну, естественно, потому что живет в идеальной стране чудес Коннектикут, носит свитера с заплатками на локтях и гольфы. (Это правда; не губите фантазию). ЛА – классный, не поймите меня неправильно. Просто он большой. Мое детство прошло недалеко от Сан–Франциско, так что я знаю, что такое большие города, но ЛА совершенно другое дело, а Калифорнийский университет – город внутри города. Вествуд Виладж – такая густая сеть артерий и артериол в огромной кровеносной системе ЛА, зажатая между Уилшир и Сансет. Потребовалось три недели, чтобы я перестал чувствовать, будто тону в городском океане.

Мама, папа и Хейли ехали со мной сюда в августе, как я думаю, самой худшей поездкой в истории. В разные моменты, я уверен, каждый из нас молился о зомби– апокалипсисе, который истребит наших родственников. В итоге: Хейли плохо в замкнутых пространствах, папа водит, как слепой дед, и никто из нас не мог согласиться с музыкой.

Дальше: ориентация прошла, как в тумане. Было много тренингов о том, как не стать насильником или не умереть от алкогольного отравления, что оба, я думаю, отличные темы для обсуждения. Мы узнали о почетном кодексе – необычном, хорошо– продуманном пожелании в сравнении с железобетонным, ужасным пожеланием, навязываемым в УБЯ. Три недели спустя, и кажется я вообще не вспомню, что там было, потому что, ясное дело, никто не слушал.

Я получил комнату в Дикстра–Холл, что, очевидно, не так уж и плохо, потому что его отремонтировали несколько лет назад. Но учитывая отсутствие моего предыдущего опыта в этом вопросе, я могу только сказать, что это общага. Две односпальные кровати, отдельные душевые для мальчиков и девочек, с длинным рядом душевых у одной стены, и длинным рядом туалетов с другой. Прачечные. Wi– Fi. Моего соседа, Райкера, можно легко назвать самым диким человеком, которого я встречал. Как будто вселенная говорила: «Ах, ты хочешь покинуть Прово ради чего– то более живого? Получай», Плохие новости: он постоянно таскается на вечеринки и от него вечно несет пивом. Хорошие новости: он редко бывает в комнате.

Нам не нужно определяться с профилирующим предметом до второго курса, но я точно уверен, что пойду на медицинский. Кто знал, да? Здесь замечательные научные программы, и если я слаб в английском, то он будет разумной нагрузкой на курсе. Посмотрите на меня, на такого инициативного.

Естественные науки стали очевидным выбором, но я думаю, мы все знаем, что я не далеко уйду от английского. Во– первых, потому что Отэм очень хорошо натаскала меня, и это будет чуть ли расточительством, отбросить его в сторону. И во– вторых, писательство что– то открыло во мне, о существовании чего я не знал. Возможно, что– то, на самом деле, получится с этой книгой. А может, и нет, и меня снова что– то вдохновит, и я напишу другую. Без разницы. Писательство – связь – несмотря на то, что слабая – с ним. И я могу сейчас признать, что нуждаюсь в этом.

Он все еще здесь – буквально в каждом шаге, что я делаю. На первой вечеринке, куда я пошел, я поиграл в командную игру, познакомился с парочкой людей, выпил пива, пофлиртовал немного, но ушел домой один. Интересно, когда эта постоянная боль уйдет и я, на самом деле, захочу кого– то еще. Были ситуации, когда я думал, если бы не Себастиан, я, наверное, переспал бы сегодня. Но я хочу его. Так же безумно, как это кажется, я думаю о том, что эта книга только для меня – особенно после всего, что было – и можно с уверенностью сказать: я не утратил надежду. Его реакция на мое появление в том книжном магазине запала мне в душу. И он нарисовал мне смайлик с горой в книге. Он любит меня. Я знаю, любит.

Или, любил.

И жизнь здесь отличается сильнее, чем только в масштабах города. Не важно, что творится в остальной части страны, ЛА – гей– дружелюбный город. Люди здесь открыты. Люди гордятся. Пары любого сочетания гуляют за ручки, и никто и бровью не ведет. Я не могу представить, как подобное происходит на обычной улице в самых маленьких городках, и определенно не в Прово. Мормоны вообще слишком милые, чтобы сказать что– то тебе в лицо, но будет присутствовать мягкий порыв дискомфорта и осуждения, витающего в воздухе.

Я даже не знаю, куда Себастиан едет на миссию, но переживаю за него. Ему весело? Он несчастен? Запихивает ли он часть своего сердца в ящик, только для того, чтобы люди в его жизни оставались счастливыми? Я знаю, что ему нельзя поддерживать связь, так что я не пишу ни смс– ок, ни писем по электронке, но только чтобы ослабить давление в моей груди, иногда я печатаю кое– что и отправляю себе же, просто чтобы освободиться от слов, крадущих мой воздух.

Отэм рассказывала мне, что его мать собиралась устроить какую– то публичную вечеринку на Facebook, где открывают конверт, но я не пережил бы этого. Я предполагал, что Отэм маячила там, следила за событиями, но она клянется, что понятия не имеет, куда он поехал. Даже если она лжет, я взял с нее обещание, чтобы она не рассказывала мне. Что, если он в Фениксе? Что, если в Сан– Диего? Я не смогу удержаться и поеду туда прочесывать окрестности в поисках Старейшины Бразера, самого сексуального парня на свете, с небрежной прической, в белой рубашке с коротким рукавом и на велосипеде.