Окончательные оценки выставят в течение двух дней, и в порыве отчаяния, Фуджита передает Себастиану три книги на прочтение и оценку. Очевидно, это был плодотворный семестр: каждый ученик сдал больше шестидесяти тысяч слов. Так складывается, что для одного человека прочитать около миллиона слов, слишком за пять дней.

Но ему не достается книга Таннера, и Себастиану тысячи раз приходило в голову попросить ее, но в итоге он выкинул эту идею из головы. Он прочитал непостижимый манифест Ашера, неуклюжую мистику Буррито–Дейва, и исключительно качественно проработанный триллер про ЦРУ Клайва. Он набросал краткие отзывы о сильных и слабых сторонах каждой работы. И предложил оценки.

Он сдает книги на два дня раньше, предоставляя Фуджите время пролистать их, если потребуется, перед выставлением окончательных оценок. И он возвращается домой, готовясь наверстать свой ежедневный ритуал до следующего приема пищи, только чтобы встретиться с Отэм на пороге своего дома.

На ней свитер с эмблемой «Когтеврат»^[18], джинсы и сланцы.

Она так же неуверенно улыбается и что– то держит в сомкнутой ладони.

– Отэм. Привет.

Ее улыбка становится еще неуверенней.

– Прости, что просто так…пришла.

Он не может сдержать ответную улыбку. Разве она так быстро забыла, что люди всегда просто приходят?

Но немного болезненно видеть ее, потому что она может увидеть его, когда бы ей этого не захотелось.

– Может, зайдем?

Он качает головой.

– Наверное, лучше поговорить на улице, – дома, как внутри огромного, пушистого микрофона. В нем слишком жарко, слишком напряженно и тихо. В свои редкие вспышки свободного времени, он ищет в сети просторные, немеблированные квартиры в Атланте, Нью– Йорке, Сиэтле и Лос– Анджелесе.

– Ладно, ну, во–первых, – тихо начинает Отэм. – Я хочу извиниться. Я знаю, что Таннер рассказал тебе о том, что произошло между нами. Надеюсь, ты понимаешь, в каком беспорядке он был. Я воспользовалась ситуацией, и мне жаль.

На челюсти Себастиана вздрагивает мускул. Напоминание о том, что произошло между Таннером и Отэм, не очень классное, но, по крайней мере, оно ответит на единственный вопрос: «Они теперь вместе?»

– Я очень ценю, но в этом нет никакой необходимости. Никто не должен мне ничего объяснять.

Она изучает его несколько мгновений. Он даже представить не может, как выглядит со стороны. Конечно, Отэм видела горечь и раньше, и сейчас Себастиан тоже знает, как она может устроится в крошечных уголках на лице, мышцы на которых не поддаются улыбке. Под его глазами пролегли синяки. Его кожа не такая бледная, но землистого оттенка, как будто ему недостает солнечного света.

– Ладно, ну, я все равно хотела это сказать, – Отэм открывает руку с маленькой, розовой флешкой внутри. Предательский румянец ползет по ее шее вверх. – Я хотела отдать тебе книгу.

– Разве ты не сдала ее Фуджите? – срок сдачи был два дня назад. Отэм знает об этом.

Она смотрит на него, смущенно.

– Это не моя книга.

Себастиан никогда раньше не ощущал той боли в дневное время суток, но вот она, есть. Под солнцем, распространяется быстро, подпитывается, как лесной пожар, сбитый до безумия на ветру. Ему требуется минута, чтобы вспомнить, как говорить.

– Где ты ее взяла?

– Из его ноута.

Его сердце странно сжимает– как– в– тисках в груди, а затем оно начинает колотиться в грудину.

– Полагаю, он не знает об этом.

– Ты абсолютно прав.

– Отэм, ты должна ее вернуть. Это вторжение в его личную жизнь.

– Таннер сказал мистеру Фуджите, что ему нечего сдавать. Мы оба знаем, что это неправда. Фуджита знает, что это неправда.

Жар стекает с лица Себастиана, а слова выходят шепотом.

– Ты хочешь, чтобы я сдал ее за него?

– Нет. Я никогда бы не попросила тебя об этом. Я хочу, чтобы ты прочитал ее. Может, ты сможешь поговорить с Фуджитой, спросить его, можешь ли сам оценить ее. Я слышала, что ты оценивал несколько работ. Он знает, что Таннеру некомфортно сдавать ее, но, может, он будет рад узнать, что ты прочитал книгу. У меня нет для этого привилегий. А у тебя есть.

Себастиан кивает, уставившись на флешку в своей ладони. Желание прочесть, что на ней практически ослепляющее.

– Это будет немного конфликтом интересов для меня…

Отэм на это смеется.

– Эм, ага. Но я больше не знаю, что делать – если он сдаст ее, то правда о тебе вскроется учителю без твоего согласия. Если он не сдаст ее, он провалит задание, которое составляет основную часть его оценок и поставит под угрозу свою репутацию в Калифорнийском университете. И мы оба знаем, что просто сменить имена – не самый легкий выход.

– Точно.

– Лично я не знаю, чем он думал, – Отэм смотрит на него. – Он знал, что в конечном итоге должен что– то сдать. Но именно такой Таннер. Он сначала действует на эмоциях, а потом думает.

Себастиан садится на ступеньки, его взгляд на тротуаре.

– Он говорил, что пишет что– то новое.

– Ты серьезно поверил в это или от этого стало проще? Он не мог ни о чем другом думать.

Себастиана заполняет это царапающее чувство раздражения; он хочет, чтобы она ушла. Присутствие Отэм, как палец, тыкающий в синяк.

Отэм садится рядом с ним.

– Ты не обязан отвечать, потому что это, скорее всего, не мое дело… – она смеется, а затем колеблется. Себастиан снова концентрируется на поиске болезненного ощущения. – Они знают о Таннере?

Его взгляд взметается к ее лицу, и он быстро отводит его.

Знают ли они о Таннере?

Это такой большой вопрос, и ответ очевиден – нет. Если бы они знали о нем – действительно знали о его способности к нежности, юмору, молчанию и общению – он был бы с Таннером прямо сейчас. Он искренне верит в это.

– Они знают, что я заинтересовался кое– кем, и что это был он. Я не рассказывал им всего, но это неважно. Они все равно сорвались… Именно поэтому…

Поэтому он отправил то письмо.

– У нас дома повсюду висят такие вдохновляющие цитаты и фотографии, – произносит она. – Я помню одну из них «Семья – дар, который длится вечно».

– Я уверен, что у нас есть где– то такая же.

– Хотя там не было звездочки, которая бы сообщала, что «только при определенных условиях», – она подцепляет невидимую пушинку со своих джинсов и поднимает на него взгляд. – Мама избавилась от большинства из них. Кажется, она сохранила одну фотографию с их свадьбы перед Храмом, но я не уверена. Она очень злилась; все должно было отправиться на помойку.

Себастиан смотрит на нее.

– Таннер немного рассказывал о твоем отце. Мне очень жаль.

– Иногда я не понимаю мамину реакцию, но сейчас она приобрела смысл. Я знаю, что эти высказывания предположительно должны вдохновлять, но в большей степени от них создается такое ощущение, что кто– то стоит за твоим плечом, пассивно– агрессивно напоминая, где ты потерпел неудачу или почему твоя трагедия – во благо, все это план Божий. Для мамы все это стало бесполезно.

Он моргает, сползая взглядом на свои ноги.

– Ясно.

Она толкает его своим плечом.

– Я готова поспорить, что все не очень здорово сейчас.

Он наклоняется вперед, желая немного отстраниться, и устраивает свои локти на коленях. И не потому, что он не желает прикосновений, а именно потому что хочет их так сильно, что они чуть ли не обжигают.

– Они едва разговаривают со мной.

Отэм рычит.

– Шестьдесят лет назад, они были бы просто несчастны, если бы ты привел домой черную девушку. Она была бы правильной изнутри, но не с тем оттенком кожи. Понимаешь, как все это смешно? Это не самостоятельное мышление. Это решение, как любить своего ребенка, основанное на каких– то устаревших учениях, – она замолкает. – Не прекращай бороться.

Себастиан встает и стряхивает грязь со своих штанов.

– Брак – вечен, созданный между мужчиной и женщиной, и ведет к благородной, вечной семье. Гомосексуализм отрицает этот план, – он говорит абсолютно безучастно, как будто читает по сценарию.