Это не реально. Я смотрю вглубь коридора туда, где склонились мои родители и смеются над истерической, неприязненной реакцией отца на прикосновение к сырой курице. Они оба, похоже, отложили свое беспокойство в сторонку на вечер, понимая, что нам нужно это – несколько часов, когда мы можем просто быть вместе, как любая другая пара. Единственным указанием, которое они нам дали, – помыть руки перед ужином.

– Кстати о колледже.

Я пугаюсь, когда он произносит это, потому что до меня только что доходит: прошло всего несколько недель, пока мы не были вместе, и столько всего произошло, мудрые–решения–для–будущего. Он не знает, куда я поеду в августе.

– Полагаю, ты получил ответы из множества мест?

– Угу, – я тянусь вперед, опуская молнию на его толстовке достаточно для того, чтобы открыть вид на его горло и ключицы. Его кожа того идеально оттенка и гладкости. Я хочу, чтобы он снял верх, и я сделал лично для себя снимки.

Я зависаю.

– И?

Я встречаюсь с его взглядом.

– Я еду в Калифорнийский университет.

Себастиан не произносит ни слова в течение нескольких напряженных секунд, и пульс на ее шее набирает скорость.

– Ты не останешься в штате?

Я признаюсь, поморщившись.

– Нет, – надеюсь, улыбка, которую я посылаю ему, сгладит резкость моего ответа. – Но, так же как и ты, по всей видимости.

Он немного сдувается.

– Кто знает, – его рука поднимается к моей груди, скользит открытой ладонью от моего плеча к животу. Все напряжено. – Когда ты уезжаешь?

– В августе.

– Как дела с книгой?

Желудок сжимается, и я аккуратно убираю его руку с моего пупка.

– Нормально. Пойдем. Возьмем что– нибудь попить.

Он отправляет сообщение своим родителям, сообщая, что будет поздно. Оно остается без ответа.

Думаю, я запомню этот вечер на всю оставшуюся жизнь, и я говорю это не для того, чтобы показаться дерзким или преувеличивающим. Я хочу сказать, что мои родители над чем–то веселятся – вместе, они очень смешные. Хейли хохочет так сильно, что у нее выступают слезы. Себастиан чуть ли не выплевывает воду, когда папа рассказывает свою любимую, ужасную шутку про то, как утка заходит в бар и заказывает изюм. Когда мы заканчиваем с едой, я беру руку Себастиана за столом, и родители смотрят на нас несколько ударов сердца со смесью восхищения и беспокойства. А затем они предлагают нам десерт.

Именно этого я хочу для нас. И когда бы я ни посмотрел на него, он встречает мой взгляд, а я пытаюсь сказать, «Видишь? Вот как может быть. Так может быть каждый день»

Но затем я вижу, как его собственные слова пробиваются мне в ответ, серьезные и напряженные мысли: «Может. Но я потеряю все, что знаю и что у меня есть».

Честно говоря, я не могу винить его за то, что пока этого недостаточно.

Родители уходят спать только на двадцатой минуте «007: Спектр». Они поднимают сопящую Хейли с кресла и помогают ей подняться по лестнице. Папа оглядывается на меня поверх плеча, посылая один полу– подбадривающий, полу– напоминающий– никакого– секса– на– диване взгляд, а затем исчезает.

И тогда мы остаемся одни, в гостиной, со странным голубым свечением телевизора и огромной почти нетронутой чашкой попкорна перед нами. Поначалу мы не двигаемся. Мы уже держимся за руки под наброшенным одеялом. У меня продолжаются те вспышки осознания – интересно у него такие же – когда я на самом деле не верю в то, что он здесь, что мы снова вместе, мои родители только что проводили время со мной и моим парнем, как будто это что– то естественное, непроблематичное.

Но тот голос, что сидел в моей голове все эти дни, прочищает горло, и я понимаю, что больше не могу откладывать.

– Мне нужно рассказать тебе кое–что, – произношу я.

Он оглядывается на меня. Левую сторону его лица подсвечивает телевизор, и комбинация его острой челюсти, скул и легкой обеспокоенности на лице делает его похожим на Терминатора.

– Давай.

– Я облажался, – делаю глубокий вдох. – После того, как ты бросил меня, я был разгромлен. Я вообще не помню большую часть того дня. Я знаю, что проездил несколько часов по кругу, а потом поехал к Отэм. Я плакал, и не совсем ясно мыслил.

Могу сказать, что он понимает все в ту же минуту, как я произношу это, потому что он резко вдыхает через нос, как бы говоря «Ох».

Кивнув, я выпускаю медленное сожаление:

– Да.

Он кивает, отворачиваясь обратно к телевизору.

– Она в порядке. Я в порядке. Мы обсудили это, и естественно это странно, но мы справимся. Я просто…не хотел скрывать этого от тебя.

– Просто, чтобы убедиться, что я правильно понял: ты с ней переспал?

Я медлю, стыд и вина давят весом на мои плечи.

– Да.

На его челюсти дергается мускул.

– Но ты не хочешь встречаться с ней?

– Себастиан, если бы я хотел встречаться с Отти, то я был бы с Отти. Она моя лучшая подруга, и я приехал к ней домой, потому что был убит горем. Я понимаю, что звучит совершенно безумно, но мы перешли в странный, комфортный водоворот, который закончился сексом.

Я думаю, ему становится смешно, вопреки его воле. Но он смотрит на меня.

– Не очень приятно.

– Я знаю.

Он поднимает руку и рассеянно растирает грудь своим кулаком. Я поднимаю его руку, чтобы поцеловать костяшки пальцев.

– Я знаю, что все испортил, – он произносит тихо. – Думаю, я не могу реагировать так, как хочу.

– Ты можешь. Я понимаю. Я бы сошел с ума, прямо сейчас, если бы ситуация была обратной.

– Но ты не можешь говорить мне, что делать, после того, как бросил меня.

Видимо, побеждает его спокойная сторона. Не уверен испытываю ли я облегчение от этого или жалею, что он не показал небольшую вспышку ревнивой ярости.

– Думаю, нет.

– Но если мы вместе, то ты только со мной, так? – спрашивает он. – Даже если я уеду?

Отстранившись, я секунду изучаю его.

– Мне казалось, что ты не можешь состоять в отношениях, когда уедешь.

Он опускает голову.

– Я еще должен решить, каким правилам последую, а каким – нет.

– Храня все о себе в тайне?

Себастиан поворачивается ко мне, прижимаясь лицом к моей шее и мило рычит.

– Я еще не знаю, – его слова выходят приглушенно. – Я так много люблю в церкви. Общение с Богом кажется инстинктом, как будто это вшито в меня. Я не могу себе представить, что буду делать, если уйду. Это так же, как стоять в пустом поле и пытаться указать на четыре стены. В моей жизни просто нет никакой основы без церкви.

Интересно, что если ему придется уехать, что если перед ним встанет такой двойной выбор.

– Может, все намного проще в приходах в других городах, – предлагаю я. – В Лос– Анджелесе, например.

Он смеется на это и впивается своими зубами в мою ключицу.

Мы замолкаем на некоторое время.

Я одним ухом прислушиваюсь к звукам шагов на лестнице, а вторым – к звукам, которые Себастиан издает рядом со мной.

Глава 20

Мудрый совет: Никогда не пытайтесь спать маленькой ложкой на диване. Вы упадете, это во– первых, и проснетесь с судорогой в шее, это во– вторых. И скорее всего, когда вы просыпаетесь в одиночестве на полу, а ваш отец смотрит сверху– вниз на ваш обнаженный торс, усыпанный шелухой от перевернутой чашки с попкорном, ждите наказания.

– Себастиан ночевал здесь?

– Эм… – я сажусь прямо, когда отец задает свой вопрос, оглядывая комнату. Даже не глядя в зеркало, я могу сказать, что мои волосы стоят торчком. Я снимаю острое ядро попкорна с места, где оно очень опасно лежит рядом с моим соском. – Я, на самом–то деле, не знаю. Кажется, он испарился.

– Как и твоя футболка?

– Пап…

– Таннер.

Очень тяжело воспринимать его серьезную интонацию, когда он стоит в пижамных штанах с Коржиком, которые Хейли подарила ему на Рождесхануку два года назад.