Степан сначала тоже ничего не мог разглядеть. Облупленная стена, темные пятна кустов вокруг домика. Он уже хотел было опустить бинокль, как внезапно увидел, что из-за кустов медленно выплыл какой-то загадочный предмет. Он смахивал на длинную палку с конским хвостом на конце. На метлу что ли. И на этой палке…

Степан лихорадочно протер окуляры бинокля, опять приложил его к глазам. И как раз вовремя. Загадочный предмет проплыл еще немного в воздухе, сравнился с освещенным окошком. Сердце Степана трепнулось и направилось в пятки: верхом на предмете, который напоминал метлу дворника, сидела какая-то растрепанная мара. Длинные волосы гадюками шевелились вокруг головы, острый крючковатый нос достигал подбородка. Кривые и длинные, словно кабаньи клыки, зубы упирались в нижнюю губу.

Удивительное существо будто почувствовало, что за ним наблюдают. Оно резко, будто налетело на какую-то преграду, остановилось и начало оглядываться; его волосы стали дыбом. Ужасающий, блуждающий взгляд все ближе и ближе подкрадывался к Горобцам. Внезапно остановился на Степане и, как молния, вспыхнул ослепительным огнем.

Бинокль выпал из Степановых рук. За ним, потеряв равновесие, полетел его владелец.

Приземлился Степан более-менее удачно, на копенку только скошенной травы. Однако не успел парень прийти в себя, как что-то больно пнуло его в спину.

— Ой-ой-ой! — вырвалось у Степана. Ему показалось, что на него напрыгнуло это страшилище.

Однако это было не страшилище. Это, оказывается, всего-навсего был бинокль. Степан обогнал его по пути на землю.

А Василь с Таней все еще сидели на дереве и удивленно оглядывались во все стороны. Они никак не могли понять, куда исчез их товарищ.

— Что случилось? — долетел от кухни встревоженный отчий голос — Ты не забился, сынок?

— Н-нет — ударившись пробормотал Степан.

— Вот и хорошо — облегченно сказал отец — А то мне показалось, будто в саду приземлилась какая-то комета. Ну, думаю, завтра начнут съезжаться всевозможные ученые гостьи и экспедиции. А это, оказывается, мой сын свалился с вишни!

— П-папа, я там такое, такое увидел! Метлу увидел! И на ней кто-то сидел.

— На метле? — переспросил отец, и в его голосе опять слышалась тревога — Слушай, сынок, а ты действительно не забился?

— Да ты что? — обиделся Степан — Не веришь мне, да?

— Там окно светилось — добавил Василь — А чего бы оно светилось, когда там никто не живет?

Степанов отец задумчиво потер переносицу.

— Ладно — решил он — Завтра как раз воскресенье, поэтому мы с вами пойдем узнаем, в чем дело. А пока что сбегайте за хворостом. За это я с вами рассчитаюсь свежим варением. Ну как — согласны?

Домовики

Ядвига Олизаровна сидела у окна. Она ожидала той минуты, когда в селе погаснут последние огни.

Тогда оседлала метлу и полетела в Горобцы.

На опушке за селом ее уже ожидало тридцать маленьких дедушек. У каждого из-под подмышки выглядывала корка хлеба или сухарь, густо посыпанный солью. Дедушки вежливо раскланивались друг перед другом, вели степенные беседы и время от времени бросали в сторону одинокой хаты, которая неясно виднелась на опушке леса, тревожные взгляды.

Они ожидали высокого гостя.

Иногда кто-то из дедушек отламывал от корки или сухаря крохотный кусочек и втихаря бросал его в рот.

Как только Ядвига Олизаровна сошла с метлы, самый почтенный из дедушек выступил вперед и низко уклонился.

— Со счастливым прибытием на нашу славную горобцовскую землю! — дрожащим от волнения голосом начал он — И в знак безграничного уважения и преданности к вам примите, пожалуйста, этот скромный хлеб-соль.

Тридцать дедушек в свою очередь подмели седыми бородами пыль перед высокой гостьей и передали ей свои уже совсем защипанные корки. Тогда выстроились в шеренгу и подняли на Ядвигу Олизаровну настороженные, даже перепуганные взгляды. Они боялись, что ее прибытие не обещало ничего доброго ни им лично, ни Горобцам, с которыми они так сжились.

Ядвига Олизаровна окинула подарки одним из своих особенных колдовских взглядов. Корки в тот же миг превратились в тридцать пышных и румяных караваев.

Потом она небрежно махнула рукой. Караваи опять превратились в сухие ощипанные корки и исчезли в одном из ее многочисленных карманов.

По шеренге прокатилась волна восхищенных вздохов. Ядвига Олизаровна склонила голову.

— Благодарю за теплую встречу — сказала она — И поскольку вы народ очень занятой, то я попрошу остаться лишь тех, в чьих хатах живут дети от шести до тринадцати лет. Остальные могут быть свободны.

Дедушки с облегчением вздохнули и мигом растаяли в ночной мгле. А те, которые остались, прижались друг к другу и смотрели на высокую гостью с откровенным страхом.

Ядвига Олизаровна медленно прошлась вдоль поредевшей шеренги, внимательно всматриваясь в сухие, сморщенные, словно печеные грушки, старческие личика.

— Я прилетела сюда по чрезвычайно важному и тайному делу — начала она. — Не буду говорить, что это за дело, замечу лишь, что мне нужны наиболее обиженные или несчастные дети, которые живут в Горобцах.

Дедушки переглянулись.

— Таких у нас, кажется, нет — сказал наиболее крепкий с виду домовой.

— Жаль — сказала Ядвига Олизаровна — В таком случае мне нужны наивреднейшие из них.

— Таких тоже не водится — переглянувшись с остальными, сказал все тот же домовой.

Ядвига Олизаровна смерила его с головы до ног тяжелым взглядом.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Шурхотун — ответил тот.

— Ладно — я запомню это имя — голосом, который не обещал ничего хорошего, пообещала Ядвига Олизаровна.

Шурхотун сжался в комок, будто от удара.

— Да я что… я только говорил, что… — начал он, однако Ядвига Олизаровна властным жестом приказала ему смолкнуть.

— Кажется, не только Шурхотун, но и все вы стали больше людьми, чем домовыми — заметила она остальным.

— Нет, мы… — пискнул кто-то из шеренги и сразу смолк.

— Об этом мы поговорим позже — заверила Ядвига Олизаровна — А для начала я бы хотела узнать, у кого из ваших детей есть бинокли. Ну, чего же вы молчите?

Взгляды дедушек остановились на Шурхотуне.

— В твоей хате живет мальчик или девочка? — быстро, не давая времени на обдумывание, поинтересовалась Ядвига Олизаровна.

— Мальчик.

— Имя?

— Степан — едва слышно прошелестел Шурхотун. Его маленькие подслеповатые глазенки с мольбой воззрились на гостью — Но он… он еще такой маленький. Ты не сделаешь ему ничего плохого, правда?

— Этого я обещать не могу. На несчастье его родителей, он увидел такое, чего никому из людей видеть не следует.

Шурхотун от страха посерел.

А Ядвига Олизаровна медленно прошлась вдоль окоченевшей шеренги. Потом остановилась и потребовала:

— Выйдите те, в чьих домах живут друзья этого, как его, Степана.

Вперед вышло двое дедушек, их колени изменчиво дрожали.

— Только я должен сказать, что моя Таня не очень то с ним дружит — заявил меньший на рост — ее не берут в компанию.

— О, это интересно — оживилась Ядвига Олизаровна — Это чрезвычайно интересно! Ты сегодня же подашь в письменной форме ее биографию. И не забудь перечислить в ней все унижения, которые эта Таня испытала.

— Да какие там унижения! — воскликнул домовой — Ничего такого не было и нет. Просто так уже сложилось, что…

— Прекратить разговоры! — повысила голос Ядвига Олизаровна — И запомните: если хоть одна душа узнает от кого-то, о чем здесь говорилось, — не позавидую ни вам, ни вашим усадьбам.

— Никто не узнает — заверили ее домовые.

— Конечно. Мы себе не враги, нет!

Они немало прожили на этом свете и хорошо знали, на что способная Ядвига Олизаровна и такие же высокие гости.

А способны они были на такое, о чем и вспоминать страшно…

Собиратели лекарственных растений

Одинокая хата на опушке леса казалась близкой разве что с дерева. Да и то, лишь в том случае, когда ее разглядывать с помощью такого мощного прибора, как бинокль. В действительности к ней надо было идти и идти.