Липка покачнулась. Во все стороны полетели глазурованные черепки, а освобожденный Аристарх с криком «мня-а-ма»! рванул в сторону одинокого домика.

Шурхотун

Среди ночи Степан проснулся. Ему показалось, будто по комнате кто-то ходит. Он открыл глаза, осторожно поднял голову — и его сон будто рукой сняло.

От окна через комнату пролегала лунная дорожка. И по ней, заложив руки за спину, задумчиво прогуливался маленький бородатый дедушка.

— Пришла скорбота — отворяй ворота — бормотал он хрипловатым голосом — А те ворота, между прочим, не мешало бы и смазать немного. Нет, что-то я опять не о том — дедушка остановился и потер виски крошечными ладошками — ах, я о скорби. Никак не могу понять, почему они его отпустили. И спросить не у кого. Неужели пожалели парня? Вот было бы здорово! Но нет, на такое они не способны. А бедный ребенок спит и даже не представляет.

— Я не сплю — невольно вырвалось у Степана.

Дедушка перепугано ойкнул и исчез. Лишь на том месте, где он только стоял, медленно опадал столб месячной пыли.

Некоторое время в комнате господствовала настороженная тишина. Потом дрожащий голос тихонько заметил:

— Ой, Степан, как ты меня напугал! Ну разве же так можно? У меня едва сердце не вырвалось из груди!

Степан готов был поклясться, что и его сердце собиралось сделать то же. Однако испуг исчез так быстро, как и появился. Потому что, когда кто-то переживает за тебя — это значит, что он не собирается сделать тебе ничего плохого. А если так — то чего тогда бояться?

— Но я же неумышленно — сказал Степан, не сводя взгляда из угла где исчез дедушка — А ты кто?

Неизвестный завозился за буфетом и ответил:

— Я Шурхотун. Слыхал о таком?

— Нет — признал Степан — Не приходилось.

— Вон как — в голосе незнакомца слышалась легкая обида — И не видел меня?

— Не видел.

— И не ругал?

Степан невольно улыбнулся.

— Конечно, нет — сказал он — Как же можно ругать того, о ком никогда не слышал?

— И то правда — по длинной паузе согласился незнакомец — и могу поклясться чем угодно, что ты не раз ругал меня. И даже не десять. А все из-за того учебника по арифметике.

Действительно, с этим учебником время от времени творилось что-то удивительное. Вечером, например, Степан положит его в портфель, а утром заглянет — нет учебника арифметики! Он, оказывается, почему-то лежит под столом. Или поставит его на книжную полочку и рванет на улицу. А когда вернется — опять нет учебника! Лишь после длинных розысков он находился под кроватью или буфетом.

— То я его тащу — сознался Шурхотун — Ты не очень гневаешься на меня за это?

Дедушка выбрался из-под буфета. Затем перебежал через комнату и ловко будто белка вскарабкался на тумбочку, которая стояла в изголовье Степановой кровати. Тогда свесил ноги и принялся дрыгать ими в воздухе.

— Не сердись — еще раз попросил он.

— А я и не собираюсь сердиться — ответил Степан — Я только не понимаю, зачем он тебе сдался?

Шурхотун заработал ножками еще более рьяно.

— Как бы тебе сказать. Понимаешь, я люблю читать о всевозможной удивительной всячине.

Степан удивился.

— Но что же интересного может быть в учебнике по арифметике? — спросил он — Разве что, когда ответ сходится. Ты бы лучше сказки брал. Вот там истории так истории!

Шурхотун пренебрежительно махнул рукой.

— Эх! Не говори. Выдумки они, все твои сказки. А вот в учебнике — самая настоящая удивительная правда. Нет, ты лишь послушай: «Из пункта А в пункт Б одновременно отправились два путешественника». Интересно, не так ли? Потому что никому не известно, что же это за пункты А и Б. А потом, разве не интересно поломать голову над тем, с чем именно они отправились? Может, с каким-то важным донесением? О международном положении домовых, например. Или возвращаются от своих бабушек с гостинцами в карманах. Ты любишь бабушкины гостинцы?

— Люблю — признал Степан — Но задачи пишутся не для чтения! Они пишутся для того, чтобы их решать.

Однако Шурхотун его даже не дослушал.

— Это уже меня не интересует — сказал он — Вот лучше послушай, о чем идет речь в другой задаче: «В один бассейн вливается вода из двух труб». Ну так как? Разве же это не интересная задача, а?

— Не знаю — нерешительно ответил Степан. Он больше всего боялся задач о трубах, из которых вытекала вода — Чем же она тебе так интересна?

— А тем, что я еще никогда не видел столько воды! Потому что ты или твой отец принесете ведро-другое — и все. А здесь открываешь учебник — течет, течет вода. Откроешь завтра — то же. Послезавтра — и не думает переставать. Здесь уже волей-неволей, а задумаешься: а вдруг она и действительно потечет? Представляешь, какой-то поток хлынул бы на твою голову из книжной полочки! Вот и тянешь тот учебник на пол.

Неожиданно Шурхотун смолк и начал тереть виски ладонями.

— Я же не об этом собирался сказать — растерянно забормотал он — Охо-хо, уже не память у меня, а настоящее решето! Так что же я собирался спросить?

— Не знаю — ответил Степан — Вот ты мне лучше скажи, отчего это я тебя ни разу не видел?

— Так уж заведено — объяснил Шурхотун — Мы, домовые, скромный народ. Мы не любим привлекать к себе внимание.

— А почему же тогда ты показался сейчас?

— А я и не показывался. Это у тебя глаза стали другими. Наверное, ты пил зелье Ядвиги Олизаровны. И не раз. Не так ли?

— Да — согласился Степан.

— Вот видишь. А кто его пил хотя бы дважды… Ага, вот о чем я хотел спросить! Скажи, пожалуйста, как это тебе удалось отпроситься домой?

— А я не отпрашивался — сказал Степан — просто Аристарх послал меня за молоком и бутербродами.

Шурхотун отшатнулся.

— Как Аристарх? — прошептал он — А Ядвига Олизаровна? Разве не она отпустила тебя?

— Нет. Она, видимо, и не догадывается, где я.

Шурхотун сжал свои ладошки так, что аж косточки затрещали.

— Вон оно что. Скажи, пожалуйста, а какой ты ее сейчас представляешь? Она плохая, да? Зла, кровожадная?

— Напротив! — воскликнул Степан — Она хорошая и добрая. Она заботлива. И Аристарх также.

— Ты сам так считаешь?

— Конечно, сам!

— Не спеши, Степанчик — попросил Шурхотун — прислушайся к себе, может, тебе кто-то другой это подсказывает?

Степан смолк.

— Кажется, сам — сказал он через минуту — и разве еще вот тут — он положил ладонь себе на грудь — будто кто-то сидит и нашептывает: «Она добрая, добрая».

Из уст Шурхотуна раздался стон.

— Плохи твои дела — с болью вымолвил он — ты даже не представляешь, как плохи твои дела!

— Почему плохи?

— Потому, что ты уже не совсем человек.

— Я? Не человек? — пораженно переспросил Степан.

— Да, Степанчик — грустно вздохнул Шурхотун — Они уже начали командовать тобой, понимаешь? Они заставляют тебя мыслить и говорить так, как им выгодно. Не сегодня-завтра ты будешь делать все, что они только прикажут. Ой, Степанчик, как же нам теперь быть? И страшнее всего то, что тебе уже никто не поможет. Даже отец не поможет. Разве что…

И Шурхотун надолго смолк.

— Ладно — сказал он наконец — так тому и быть. Я уже пожил на этом свете более, чем достаточно. А ну, дитятко мое, наклонись ближе!

— Зачем?

— Так надо. Ниже, ниже наклони голову. Вот так. И глаза закрой.

Домовой забубнил что-то непонятное. Тогда нажал на веки Степана пальчиками, провел по вискам.

— Теперь можешь открыть глаза — позволил он — Ну так как — вспомнил, что с тобой произошло?

Степан послушно открыл глаза, и в тот же миг ему перехватило дыхание.

— Дедушка! — воскликнул он и соскочил с кровати — Завтра баба-яга собирается Таню посадить в печь! Представляете — Таню в печь! Живого человека! Нет, надо ее немедленно спасать!

Шурхотун жалобно захлюпал носом.

— Охо-хо, Степанку! Таня Таней, но ты и о себе подумай.

— Не хочу о себе! Сейчас… сейчас я разбужу папу с мамой и расскажу, что с нами случилось. А уж папа что-то и придумает!