Другие мифы твердили, что, приняв обличье Крылатых Змеев, спускались Младшие Боги: Элес и Радес, чтобы участвовать в битве. Но все сходились в одном: когда-нибудь дракон под Халадесир проснется, и тогда не будет спасения. «Гнев сожжет все сущее, и пепел окончательно накроет мир», — утверждал неизвестный летописец.

И почти все в Ардегралетте считали, что дух Великого Воина живет на вершине Спящей горы. Что он следит за Миром и явится, когда в нем будут нуждаться.

Для всех жителей Ардегралетта Маерен Ар стоял вровень с Богами. «Если слово не достигло цели, закрепи его сталью», — так говорил Великий Воин. Сталь не лжет — единственная вера Серого Мира. При этом никто не забывал своих Богов. Но им не строили алтарей или храмов, не приносили жертв, не возносили молений. Их чтили своей жизнью. И своей смертью.

…Марен сошел с тракта, почти сразу, как тот потянулся вниз с Хвоста Дракона — хребта, отходившего от Спящей горы с юга, и разграничивающего Владения Летар и Коррин.

Подобно Низким Ущельям, хребет не отличался высотой — особенно в окружении таких исполинов, как Южный Предел и Халадесир, — но при этом считался не менее труднопроходимым. Он не изобиловал расщелинами или отвесными скалами, но льды не покидали склоны даже летом — ничего не стоило сорваться. А снежная пороша ухудшала это обстоятельство — любая из «белых шапок» могла «ожить» без предупреждения и какого-либо видимого предлога. И тут уж, как кривая вывезет. В большинстве случаев — если Перворожденный, конечно, — встанешь, отряхнешься и обратно, наверх. Никто не говорит, что Хвост Дракона не перейти. Но необходимо обладать недюжинной выдержкой.

Могло же все закончиться и по-другому.

Подо льдом хребет таил те самые ущелья и каверны, часто заполненные водой под завязку. И вот из этих подледных гротов выбраться крайне сложно даже Перворожденному…

Но Хвост Дракона принца Летар сейчас интересовал мало. Летописец, столь красочно описавший свой путь по склонам Спящей горы до обители Немирани — Амаслотт, как именовал автор, — очень скупо обмолвился о том, где искать саму тропу. Видимо, в те времена она была столь очевидна, что мимо не пройдешь.

Вот только, «пыль времен» и здесь осела достаточно густо — земля очень умело затягивает раны. А сейчас еще и снег не растаял окончательно…

Принц сошел с тропы, ориентируясь на единственное упоминание: «…где дорога, змеясь, стремится с Хвоста Дракона…» Дальше, относительно прямой до этого, тракт вел вниз к Феердайну.

Лес стеной застыл на горизонте, опоясывая Спящую гору подобно страже. Пожухлая трава безмолвно принимала шаги, перемежаясь с похрустыванием наста. Весна на этом витке несколько поспешила и сейчас с боем отвоевывала у зимы каждый клочок.

«Похоже, не только живые не прочь померяться силами», — думал Марен, шагая по стылой земле.

И мысли вновь соскакивали в проторенную колею, но в отсутствие четкой информации, знания, оставалось только гадать. Чего воин не должен делать ни в коем случае! «Всегда есть то, что ты знаешь, и то, чего ты не знаешь, — говорил праотец. — И отталкиваться нужно только от этого. Гадания ведут к сомнениям, а сомнения запутывают разум. Все на самом деле гораздо проще, чем мы себе представляем. Так зачем усложнять?»

Но со Зверями по-другому не выходило.

И все же принц выстраивал цепочку того, что знает, звено за звеном. И отправной точкой служила встреча Ингена с черным хищником.

Зверь не мог быть просто каким-то диким животным — они не способны Обратиться. Иначе мир захлестнул бы такой хаос, рядом с которым даже Кровавые Боги показались бы мягкими и пушистыми, а Дикие драконы — не более чем назойливой мошкарой. А значит, кровь Зверя достаточно сильна, чтобы ТАК подействовать на Перворожденного…

Так кто же он, Дикий Родич?

И дальнейшие мысли вновь скатывались в теории и догадки.

И ко всему прибавлялись сны, что посещали слишком часто, чтобы ничего не значить. Девушка и малыш на руках… Мама и он сам? Снова игры Бесплотных?.. Черный Меч… Инниут на что-то намекает? Или уже «кричит во все горло»?..

Мягкая тень скользнула по земле, отвлекая Марена от размышлений. Скользнула быстро, на миг погасив свет.

Звук, что последовал, показался Марену неполным, в нем не хватало протяжного тонкого крика. Сапфировые глаза поднялись на белесый туман облаков, и из мглистой дымки «вынырнул» пикирующий сапсан — облака «всплеснулись» за аспидно-серым силуэтом, и волнами «растеклись» по дрогнувшей глади. Крылья раскрылись, останавливая стремительное падение и подставляя взору светлое брюхо.

Он непринужденно понесся по кругу, и принц ощутил пристальный взгляд — сапфиры поймали на миг темные глаза, окруженные «золотым» ореолом. Крылья оттолкнулись от воздушных течений, одним сильным рывком вознося сокола вверх, и облака сомкнулись, вновь разбежавшись кругами.

Птица не представлялась некой диковинкой: сапсаны распространены в Сером Мире повсеместно. Но ни один из представителей пернатых не поднимался выше облаков, памятуя о Крылатых Змеях! Кровь и ныне инстинктивно напоминала летунам об истинных Хозяевах Неба. И этот устремленный взгляд…

Марен откинул капюшон, тряхнул волосами, глубокий вдох окатил легкие морозным утренним воздухом, «проветривая» голову — путь неблизкий, стоит ли забивать ее ненужными мыслями? Поправил заплечный мешок, проверил меч — легко ли достается? — и сень деревьев приняла его.

Снег под раскидистыми ветвями лежал плотнее, проталины попадались лишь изредка, там, где кроны не сплетались достаточно тесно, чтобы заслонить Дневное Солнце. Ноги тонули в «белом пуху» — благо, всего по середину голенища, — подлесок цеплялся своими скрюченными «пальцами» за плащ, норовя, то и дело, закинуть снега за ворот. Вскоре над головой стали оживать трели, раздались первые шорохи — новый день будил обитателей ото сна. Правда, на дороге принца они не вставали.

Хотя, какая дорога? Двигался Марен, опираясь в основном на чутье, которое охватывало гораздо больше, нежели зрение. Сейчас он чувствовал себя хищником, идущим по следу. Причем, следу настолько давно «погасшему», что даже фраза «едва угадывался» выглядела притянутой за уши.

И вскоре лес изменился, словно уступил упрямству Перворожденного. Нет, деревья стояли все так же плотно. Все те же кустарники заполняли пустоты. Но сам лес казался другим, более старым, «изначальным».

Марен остановился, огляделся. Да, сомнений быть не могло, он стоял на тропе! За прошедшие тысячелетия дорожка заросла, но густые кроны мешали затянуть ее полностью.

Но изменился не только лес, который стал более диким и нехоженым. Сменились и запахи, что стали более «звериными» — Марен отчетливо улавливал аромат волчьей шерсти. Да, и не только волчьей…

Принц хищно улыбнулся, языком царапнув по выпущенному клыку, прикусил губу, и алая струйка стекла на подбородок. Рана затянулась почти мгновенно, но запах крови разлетелся окрест, стегнув, словно удар плети.

— Да, я вижу вас, — вслух произнес Марен.

И желтые глаза, поблескивающие среди ветвей, отпрянули, не выдержав «сапфирового огня» — рысь вжалась в дерево, становясь практически незаметной. С соседнего дерева сорвались «белые перья» — еще один «древесный хищник» стремительно отступил.

Марен полной грудью втянул морозный воздух и двинулся по тропе.

…По проторенному пути шагалось много легче. Кустарники хоть и напирали с обеих сторон и все так же норовили схватить за одежду, но саму тропу «подмять» не успели, даже по прошествии всех эонов времени, которые здесь никто не ступал. С другой стороны, может, просто не возвращались?

Принц петлял между деревьями, вольно раскинувшими свои корни и ветви. Тропа, змеясь, огибала стволы, что становились все толще и старше. Подлесок, еще по-зимнему голый, сплетясь так, что не отличишь один куст от другого, выстроился по бокам, словно стража, или скорее стены… Да, больше походило на коридор, туннель, прогрызенный в «плоти» леса, подобно тому, как термиты прогрызают дерево.