…Сугробы сошедшей лавины вскоре закончились.
Склон на удивление стал менее каменистым. Деревья и кустарники, что не боялись холода, осмелились пустить здесь корни. Тут и там слышались шорохи, пару раз промелькнули белые лисицы, один раз со скального выступа, словно осыпавшийся снег, соскользнул ирбис. Но все они, скорее, уходили с дороги, чуя угрозу, нежели эту угрозу представляли — Марен не обращал на них особого внимания.
Принца больше интересовали чернеющие провалы пещер.
Летописец упоминал нануков, о которых в Сером Мире ходили легенды, утверждающие, что «огромные белые беры некогда приходили с западного края Содетер». По некоторым описаниям они превосходили своих бурых собратьев в два раза, что не могло не представлять определенной опасности даже для Перворожденного.
Подобная встреча не могла хоть сколько-нибудь напугать Марена, истинного «черного волка» по рождению, чей девиз с самого Начала Времен звучал коротко: «Без страха». Однако, она могла иметь определенные последствия: до сих пор неизвестный автор, красочно описавший свое восхождение на Спящую гору, предельно точно предостерег об опасностях. И встреча с легендарным животным служила бы поводом поверить, что и Страж, которого автор называл Диким Родичем, не плод воображения, подогретого испугом. Ведь если легенды находят подтверждение, а пророчества начинают сбываться, сколько пройдет времени до того момента, когда мифы перестанут быть лишь красивыми историями?
И в свете всех событий, теории мастера Дайнера уже не выглядели «безумными» — Кровавые Боги, похоже, и впрямь на пороге возвращения. Великий Воин, конечно, наверняка вернется, как возвращался всегда. Но сколько прольется крови прежде? И если верить пророчеству о Линд де Риан, в этот раз сам Морет «почтит Мир присутствием». Тогда уж действительно, былые войны покажутся детской сварой…
Но пещеры все так же чернели пустующими провалами.
…Марен сделал еще один привал перед тем, как подняться «до неба», и уже собирался продолжить путь, когда внимание привлекло нагромождение обледенелых камней, слишком аккуратно сложенных, чтобы быть случайным. Что-то слабо трепыхалось почти у самой верхушки.
— Вот и первые следы, — задумчиво пробормотал принц, коснувшись куска материи.
Остаток плотной алой ткани, словно верткий язык, лизнул ладонь, прежде чем принц схватил его. Время, а возможно, и звери не оставили ничего кроме лоскута в два пальца. Тем не менее, по краю отчетливо угадывался серебристый кант.
«Цвета Второго Дома, — понял принц, хоть и не застал тех времен, когда такие плащи еще носили в Ардегралетте. — Выходит, кто-то поднимался сюда?»
Он встретил еще несколько подобных туров по пути, и каждый отмеченный алым лоскутом. Расположенные с промежутком в две тысячи шагов, они явно отмечали путь, хотя заблудиться здесь, мягко говоря, затруднительно.
Принц перестал осматривать каждый после пятого — все походили друг на друга, примерно одной высоты и отличались только камнями, из которых сложены. Странным казалось другое: неизвестный летописец ни словом о них не обмолвился. Значит ли это, что Марен не первый, кто решил подняться на Халадесир и повторить описанный путь? Кто-то из Второго Дома Перворожденных, ныне утраченного!
Но праотец никогда не упоминал… А знал ли он?..
…Облака легкой мглою окутывали принца с каждым шагом — на удивление, принц почти уложился в череду, описываемою в летописи. «Обессиленная» Богиня, не тревожившая Марена «лютым дыханием», вкупе с опасливо расступающимися хищниками, позволили наверстать упущенное под завалом время.
Дневное Солнце показалось из-за Крайнего Хребта, чьи пики с этой высоты очерчивались лазурью Восходного Моря. Лучи выдернули из мрака далекие горы Стенсваар, которые часто именовали попросту Черными Скалами. А за Черными Скалами полукружной цепью вставало Каменное Ожерелье. Но все они выглядели лишь небольшим оползнем, сошедшим с вершин Призрачных гор, что подобно Южному Пределу пронзали облачное небо на северном Краю Мира.
Глаза принца скользнули вдоль вздыбленных камней северного хребта. Кажущиеся в Мелестане столь далекими, Потерянные Земли лежали, словно у ног: одного взгляда хватало, чтобы окинуть их от горизонта до горизонта. Они не выглядели зловеще, точно такие же поля, леса — ничего пугающего…
«Крепость?..» — нахмурился принц, вглядываясь сквозь туман.
У подножия Стальных гор, там, где гряда устремлялась ввысь и переходила в Призрачные горы, среди окружающей зелени непаханых полей темнел гранит! Впрочем, это могло оказаться и просто нагромождением камней…
К тому же, Дневное Солнце, встающее на востоке, так подсвечивало облака, что те начинали искриться на расстоянии вытянутой руки. Горизонт все больше затягивался дымкой, и взгляд вяз в белесом мареве, упираясь в непроницаемую стену.
На краткое мгновение перед напряженным взором Марена вспыхнули алые очертания. Он увидел стены, усеянные бойницами, крепостные башни, с реющими стягами, и распахнутые настежь ворота, оскаленные остриями поднятой герсы, словно пасть Крылатого Змея — и все это будто нарисованное кровью на саване Истинной Ночи, и так близко, что протяни руку и можно потрогать.
Принц тряхнул головой, зажмурившись на мгновение — глаза неимоверно устали от яркого контраста «крови и пепла», — а когда веки вновь распахнулись, морок пропал.
И лишь все тот же мглистый туман искрился в воздухе.
…Истинная Ночь застала Марена на юго-восточном склоне Халадесир. Дымка облаков в отсутствие света поддавалась взгляду значительно легче. И все же окружающее представало таинственными силуэтами — даже самые смелые хищники затаились до Ночного Восхода, не решаясь тревожить их.
И только Марен двигался все так же уверенно в этой мгле. Снег скрипел под ногами. Ветер едва трепал волосы и полы одежды, но уже не хватал, как прежде, не пытался утащить юношу к краю и столкнуть с обрыва — казалось, Венет успокоилась, смирилась, и лишь чуть поглаживала по голове. Словно признала равного…
Металлический звук в тишине резанул слух, словно нож по стеклу. Скрежет раздался резко и неожиданно и точно так же затих.
Принц настороженно замер, левая рука опустилась к ножнам, готовая отстегнуть, правая — стиснула эфес. Сапфиры вглядывались в подобие тоннеля, образованного между склоном и пропастью нависшей скалой.
Звук повторился, но в этот раз не замер, а превратился в мерное, дробное постукивание. И он единственный заглушал ровное биение сердца, словно сам воздух затаился, не решаясь двинуться и ненароком исказить скрежет.
Марен стоял все так же, не шевелясь, слегка напружинив ноги. Ноздри подрагивали, «прислушиваясь» к запаху, что он почуял некоторое время назад; память силилась нарисовать образ.
Металлический шелест нарастал, становясь все более отчетливым, и походил на скребущую по камням цепь. Снег впереди «забурлил», потревоженный движением.
Из пещеры, вход которой сливался с темнотой под скальным выступом, показался силуэт, одни только размеры которого, могли вселить страх в любого самого смелого хищника, не исключая беров. И он живо напомнил Марену того Зверя, что с таким усердием пыталась нарисовать память. Зверя, которым стал отец!
«Страж!» — всплыло в мыслях принца.
Но как же он походил на Зверя! Те же мускулистые очертания бера смешанные с волчьей сухопаростью. То же массивное строение тела с широкой, выдающейся над животом грудью, двухсуставными задними лапами, и длинными когтистыми передними. Та же морда… Грубо очерченные мускулы «закостенели» на плечах и предплечьях, словно в набитом камнями мешке. Грудь неимоверно распирали проступающие под густой шерстью ребра… Но шерстью — белой, как снег!
Но больше всего отличалась голова. Острые пожелтевшие зубы выдавались из пасти, застыв в вечном оскале. Верхние клыки почти перекрывали нижнюю челюсть, а нижние, в свою очередь, заходили… заходили бы на верхнюю губу, если бы она присутствовала!
Зверь повел носом, поворачиваясь на запах, разинул пасть и издал истошный рев, завидев на тропе одинокого путника; звон цепи, пристегнутой к ошейнику, вплелся в рычащее эхо железным лязгом. А в следующее мгновение мохнатая лапа подхватила ее и рванула на себя; «стальная змея» с возросшей скоростью заскребла камень под снежным покровом, который резко вспучился, стремясь обвить ноги Марена.