И сейчас он спешил. Если на город напали, он может пригодиться. Пусть ему не дадут меч и не пустят сражаться, но он может помочь на стенах: подносить те же стрелы.

Юноша вихрем влетел в казармы, протискиваясь между воинов, что спешили занять посты.

— Хватай колчаны и бегом к северным воротам! — закричал старший оружейник, завидев юношу.

Такие же юнцы, как и он, Атен, что уже слишком взрослые, чтобы отсиживаться в стороне, за женскими юбками, охапками тащили колчаны со стрелами и арбалетными болтами.

Атен последовал их примеру.

Он несся, словно сами Бесплотные тянули к нему свои липкие пальцы, желая забрать за Серые Грани. Дома мелькали по сторонам, улицы сменялись переулками. Звон колокола не унимался, но чем ближе Атен приближался к крепостным стенам города, тем отчетливее из его звона выделялся лязг стали. И звучал он впереди, и судя по всему, уже здесь, внутри городских стен!

Но не могли же взять Арнстал так быстро?!

Все размышления отпали сами собой, когда Атен выскочил из очередного переулка на площадь перед северными воротами. Поднятые герсы и распахнутые настежь створки не оставляли сомнений, в том, как ОНИ попали в город… Атен обмер от открывшегося зрелища, которое скорее походило на сон.

Всю площадь заполонили воины Арнстала. Сиреневые плащи колыхались, словно волны, накатывающие на прибрежные камни, и пенились стальными шлемами. Лязг разносился окрест, смешиваясь с криками стражи и ревом… Зверей. Именно Зверей, о каких он прежде и не слышал!

Они лавиной вливались сквозь открытые ворота. Каждый минимум на голову выше самого могучего воина Последнего Рубежа. Покрытые иссиня-черной шерстью тела блестели под мягкими струями восходящего Дневного Солнца. Окровавленные логмесы в лапах секли направо и налево, густо усеивая багрянцем каменные плиты под ногами. Пасти скалились, издавая утробные рычания, а в обсидиановых глазах не отражалось совершенно ничего — лишь тьма Истинной Ночи.

Звери рубили, терзали острыми когтями, впивались клыками в горло, подобно обезумевшим хищникам. И рвали, рвали, рвали. И почти не встречали сопротивления. Площадь под их ногами устилали воины Арнстала, которые не могли оказать достойного сопротивления ни их силе, ни ярости.

И воины отступали, все дальше и дальше от ворот… Поражение уже неизбежно — в ограниченном пространстве улиц Смертные не смогут сдержать их…

Атен понял все это в тот самый момент, когда взглядом окинул площадь. Воинов больше, значительно больше! Но теперь это уже не имело значения. Звери сомнут их, словно конница первые ряды пехоты.

— Уходи! — рядом возник Дигар. — Все кончено! Как только нас оттеснят с площади, все будет кончено! Уходи через южные ворота!

— Я буду сражаться! Рядом, вместе с тобой!

Дигар тряхнул Атена за плечо, с силой сжав и выталкивая обратно в переулок.

— Уходи, — прорычал он, но глаза блеснули. — Тебе еще рано умирать. Я знаю, ты не боишься, но тебе еще рано. Я дал клятву…

— Но…

— Иди, — оборвал Дигар. — Мы дадим вам время… сколько сможем.

Атен сделал неуверенный шаг назад. Еще один. Сердце сдавило, словно тисками. Из глубины поднялся гнев, кровь ударила в виски. Он не может бежать! Не может бежать с женщинами и детьми! Если Инниут решила, что его Линии Жизни должны оборваться здесь, он не станет продлевать ее постыдным бегством!

— Нет! — вскричал Атен, и глаза полыхнули голубой сталью. — Lever den eles! Не для того я жил, чтобы прятаться за чужими спинами!

Дигар стиснул челюсти, испепеляя юношу взглядом, ноздри гневно загребали воздух. Да, хорошо воспитал… Может, даже слишком хорошо… Но он прекрасно понимал его, и сам бы на его месте поступил так же. Врагу нельзя показывать спину, и тогда он не сможет победить тебя. Сможет убить, растерзать, но не победить!

— Baas om lages, — хмуро кивнул Дигар, протягивая Атену свой короткий меч. — Сжимай крепко…

— …До последнего вздоха, — закончил Атен, когда ладонь коснулась кожаной оплетки рукояти.

И в нем зародилось чувство, что где-то когда-то, словно в другой далекой жизни, он уже слышал подобные слова.

Свет лился ослепляющий. Нестерпимая боль пронзила тело, словно тысячи игл ударили одновременно. Марен попытался прикрыть глаза рукой, но это не помогло. Свет проникал в саму плоть, выжигая внутренности и глодая кости. Принца словно выворачивали наизнанку. Медленно, орган за органом.

И в один миг все прекратилось. Так же внезапно, как и началось.

Вокруг — ничего живого: ни животных, ни растений, пустой горизонт во все стороны. В руке сжат меч, и кровь струится по лезвию на иссушенную землю, заполняя разбегающиеся трещины.

— Т-т-ты меня слышишь? — ворвался в сознание голос. — Остановись, прошу…

Марен оглянулся по сторонам — все та же мертвая выжженная пустыня. Налетевший ветер бросил в лицо острый сухой песок, и принц инстинктивно закрылся сгибом локтя, защищая глаза. А когда ветер спал — вытер щеку, и на ладони остался серый пепельный след. Он растер его на подушечках пальцев.

Впереди, на границе зрения, появилась фигура. Она подрагивала маревом в исходящем жаром воздухе. Очертания плыли, дергались, постоянно меняясь, и глаза не могли выхватить из памяти ничего похожего.

Но силуэт приближался все ближе и ближе. Сперва похожий на мутное пятно, он становился все четче. И, наконец, Марен различил черты юной девушки.

Она плыла над землей. Ночная сорочка трепетала, словно под порывами ревущего урагана, хотя ничто не тревожило воздух. Руки держали ребенка, еще совсем маленького и беззащитного, запеленатого в какую-то тряпицу. Девушка, убаюкивая, покачивала малыша, и, казалось, Марен слышит тихую мелодичную колыбельную… Мама пела нечто похожее… Нет, именно эту!

Память полыхнула яркой вспышкой. «Спи, мой маленький воин», — сквозь слипающиеся глаза увидел Марен нежную улыбку Далии…

Фигура девушки приближалась, словно вырываясь из незримых сдерживающих пут, и вновь увязая в сгустившемся воздухе.

И жар становился все ощутимее.

Сорочка девушки вспыхнула. По подолу, извиваясь, поползли языки пламени, поднимаясь все выше. Они медленно окутывали ее, стремясь поглотить целиком; девушка продолжала качать малыша на руках. Огонь добрался до ребенка, и тот прямо в руках обратился в пепел; ветер подхватывал облетающие свинцовые хлопья, кружил и бросал на мертвую землю.

Взгляд девушки оторвался от опустевших ладоней…

Принц никогда прежде не встречал таких прекрасных глаз. Они сияли в лучах Золотого Солнца и янтарных вихрей чистыми изумрудами. И в них отражалось столько печали и скорби, сколько никогда не должно испытывать столь юное и невинное существо.

Девушка протянула покрытые пеплом руки…

Огонь добрался до черных волос и те взметнулись, рассыпаясь искрами, как сухая трава, стебли которой взмывают в воздух, не прогорев окончательно.

Марен сделал шаг сквозь густой воздух и замершее время. Еще один. Он хотел помочь. Он мчался вперед — земля под ногами сорвалась, замелькала, мир вокруг расплылся. И с каждым шагом зной нарастал, словно кожу жгли раскаленным докрасна металлом. Марен тянулся к девушке, желая вырвать из объятий пламени.

Образ подернулся, полыхнул напоследок, и ветер бросил в лицо сухой остывший прах.

— Остановись, прошу… — вновь повторил чистый девичий голос.

…Принц Летар открыл глаза. Тьма расступилась перед взором, вырисовывая знакомые очертания комнаты в восточном крыле крепости Атеом. Он не мог вспомнить лицо девушки, как не силился. Перед глазами стоя силуэт, сияющие изумрудами глаза и волосы, наполненные пламенем, словно броня Райгруа.

Но он хорошо помнил боль, что пронзала насквозь. Помнил зной, иссушающий воздух, землю, и легкие. И помнил окровавленный меч в руке: черный, будто выкованный из тьмы — он курился сгустившимся туманом, будто первородный мрак, подобно чаду факела, струился из него тонкими нитями.