Проспав около часу, Пётр проснулся освежённый и в добром расположении. Апраксин доложил ему про действия пехоты и конницы, про паническое бегство неприятеля.

   — Прикажи устраивать растах. Будем стоять здесь лагерем, доколе не покончим счёты с нехристями. Трава есть, вода есть — найдём ли лучшее. А что, отыскались ли наши парламентёры? — неожиданно спросил он.

   — Ох, государь, — расстроенно отвечал Апраксин, — виноваты мы. За всею этой катавасией запамятовали. Не возвращались казаки. Видно, бусурмане полонили их.

   — То-то — запамятовали. Пошли пикет казачий — пущай товарищей своих разыщут, коли живы, и немедля сюда приведут.

Стали лагерем. Ставили палатки, стреножили и пустили коней пастись, кое-где уж запылали костры. Ждали возвращения драгун и казаков с победной реляцией.

Солнце всё быстрей катилось к закату, когда прискакал расторопный адъютант. Увидев государя, заробел, подходил медленными шажками, поминутно кланяясь.

   — Ну! Чего медлишь? Говори, аль язык у тебя отнялся.

   — Ваше императорское величество, — тихим, чуть дрожащим голосом начал адъютант, — дозвольте...

   — Ты што, не ел нынче?

   — Никак нет, ваше величество, недосуг было.

   — То-то не слышно тебя. Сказывай громко, что в той стороне делается?

   — Побили нехристя, скрозь побили. И главное место ихнее разорили, где султан обретается. Утемыш именуется. Сам султан убег в горы со своими абреками. А за поздним временем майор от гвардии решил там и заночевать, отсель то место почитай в тридцати вёрстах отстоит.

   — Языки взяты?

   — Вестимо. Близ трёх десятков человек.

   — Ладно, ступай. Да поешь как следует, дабы речь твоя громкою была, — усмехнулся Пётр.

Подошла чем-то смущённая Екатерина со своими дамами.

   — Государь-батюшка, за всем переполохом забыли мы: ноне ведь день рождения дочери нашей цесаревны Елисавет Петровны.

   — Вот в честь неё и подарок воинский — ВИКТОРИЯ.

Не торопись ехать, торопись кормить.

Тяжко Афонюшке на чужой сторонушке.

Ехал на чужбину, наломал мужик спину.

За морем теплее, а дома милее.

Любит и нищий своё хламовище.

Пословицы-поговорки

Зело удивительно сии варвары бились: в обществе нимало не держались, но побежали, а партикулярно десператно бились, так что, покинув ружьё якобы отдаваясь в полон, кинжалами резались, и один во фрунт с саблею бросился, которого драгуны наши приняли на штыки.

Пётр — Сенату

...дорогою все видели смирно и от владельцев горских приниманы приятно лицеи... Только как вошли во владение салтана Махмуда утемишевского, оный ничем к нам не отозвался, того ради послали к нему с письмом трёх человек донских казаков августа 19 поутру, и того же дня 3 часа пополудни изволил сей господин нечаянно нас атаковать (чая нас неготовых застать), которому гостю зело были рады (а особливо ребята, которые свисту не слыхали), и, приняв, проводили его кавалериею и третьею частию пехоты до его жилища, отдавая контравизит, и, побыв там, для увеселения их, сделали изо всего его владения фейерверк для утех и им (а имянно сожжено в одном его местечке, где он жил, с 500 дворов, окроме других деревень, которых по сторонам сожгли 6). Как взятые их, так и другие владельцы сказывают, что их было 10 000: такое число не его, но многих владельцев под его имянем и чуть не половина пехоты, из которых около 600 человек от наших побиты да взято в полон 30 человек; с нашей стороны убито 5 драгун да семь Козаков, а пехоте ничего не досталось: ни урону, ни находки, понеже их не дождались.

Пётр — Сенату

Когда отец сего бухарского хана в доброй силе бывал и владел Балхом, во все годы одного из своих ближних посылал туда лалов собирать. И помянутые беги, опасаясь бухарских сил, не отказывали: и как лал, так и золото давали. Балх потом, когда от Бухаров отцепился и себе особливого хана выбрал, хану бухарскому весьма отказали и балхскому стали давать оную дачу, однако ж ненадолго. Ибо, увидя, что и тот ослабел, всем генерально отказали, и с того времени помянутые ворота не отворены и лалу никто не бирывал. (...На сходу, отколе лал выбирают, железные суть ворота поделаны и накрепко затворены за печатью ханскою и всех тамошних бегов, которые в сороке считаются, и без позволения оных хан один отворить не посмеет.)

Отселе до Балху с верблюдом дней десять езды, а из Балху до Кандагару семнадцать мензилов (мензил — расстояние, равное переходу от бивака до бивака, весьма условное. — Р. Г.) считают. Ныне по сей дороге никто не ездит, для того, что озбеки меж собою драку имеют и везде на дорогах грабят.

Флорио Беневени — Петру

Слепых, дряхлых, увечных и престарелых, которые работать не могут, ни стеречь, а кормятся миром и не помнят, чьи они были, отдавать в богадельни. Малолетних, которые не помнят же, чьи они прежде были, которые 10 лет и выше, писать в матросы; а которые ниже тех лет, таких отдавать для воспитания тем, кто их к себе принять захочет...

Из сенатского указа

В канун отплытия флотилии из Астрахани Пётр взялся вести для памяти свой путевой дневник. Он потребовал у Алексея Макарова экземпляр листового печатного календаря — новинки, заведённой по его настоянию и разосланной губернским начальникам, дабы не только себя помнили, но и о губернских делах заметы и примечания на его листы заносили. И стал размашисто записывать.

На белых страницах календаря государь сделал свою первую запись — пятнадцатого июля: «Отпущены от Астрахани ластовые суды на море и велено им дожидаться у Четырёх Бугров».

Записи, как правило, были коротки и трактовали о самом главном. Иные дни, ничем не примечательные по его разумению, Пётр пропускал. Таких — заурядных — дней было немало. Но уж коли его что-то взволновало, то он не жалел места.

Одна из самых протяжённых записей как раз и была сделана под пометою девятнадцатого августа, когда произошло памятное сражение на земле султана Утемышевского.

Победители возвратились из Утемыша лишь на следующий день. Они гнали перед собой двадцать шесть пленных, связанных попарно и окружённых со всех сторон конными казаками.

Но главным трофеем был табун лошадей, отбитых у горцев. В какой-то мере он помог возместить великую убыль коней, павших в походе от бескормицы и несносных жаров, долгих переходов и дрянной воды. Люди оказались выносливей, хотя больных прибывало.

Стали докладывать государю. Оказалось, парламентёры во главе с сотником Маневским, числом четверо, были злодейски умучены, а потом убиты. Языки сказывали — по наущению самого султана. Сказывали они, что с утемышевцами были и люди других владельцев, которые помельче, общим числом сверх пяти тысяч. Посему был разорён не только Утемыш, но и до шести соседних аулов.

   — Пущай помнят сей день и не дерзают впредь осмеливаться на столь наглые вылазки, — угрюмо пробасил Пётр. — Отмщение будет жестоким стократно.

Ему было много говорено о коварстве горцев, о том, что они с великою ревностью оберегают свои владения от вторжения чужеземцев. Но он никак не мог взять в толк одного: как можно было поднять руку на переговорщиков, посланных с единственной целью — оповестить о прибытии великого белого царя хоть и с войском, однако же с мирными намерениями. Сколь же жестоки и вероломны эти народы, ежели они решаются при своём многолюдстве на убийство нескольких человек.

   — Истинные дикари, не ведающие никаких законов, даже писанных в Коране Магометом, — поддержал государя Пётр Андреевич Толстой. — И обращение с онымн злодеями должно быть сурово.