Он на мгновение забылся, но тут же шорох отодвигаемой полы его палатки заставил его открыть глаза.

На пороге стоял человек средних лет с резкими чертами лица, увенчанного большим носом с горбинкой. Губы его неслышно шевелились, и князь понял, что он просит разрешения войти.

Лицо его было знакомо, и Кантемир вспомнил, что видел его во дворце шамхала и он даже был представлен ему как дядя владельца. Князь успел перекинуться с ним несколькими фразами и был приятно удивлён: дядя шамхала свободно владел турецким. Тогда ещё князь подумал, что следовало бы потрактовать с ним основательней о намерениях и иных обстоятельствах жизни здешних народов.

   — Войди, добрый человек, — пригласил князь, приподнявшись на локте. — И пусть беседа усладит слух нас обоих. Я заметил, что ты прекрасно говоришь по-турецки. Но акцент горца выдаёт тебя. Ты долго жил среди турок, не правда ли?

   — Я знал, что ты достоин доверия. Ибо ты сын ислама, хоть и служишь белому царю. Не осуждаю тебя, нет: эта твоя служба угодна Пророку. Так ты проникнешь в самое сердце неверных, в их сокровенность. И кто знает, может, так послужишь и Аллаху.

Князь Дмитрий невольно улыбнулся.

   — Я служу справедливости, — отвечал он. — Служу добру, как заповедал нам Аллах, как заповедал нам и Христос и другие боги народов подлунной. Бог сущий один, только разные народы называют его по-своему, ибо говорят на разных языках и живут в разных местах — одни среди снегов Севера, другие среди гор Кавказа, третьи в песках пустынь и кущах тропических лесов...

   — Вот ты сказал: ты служишь справедливости, — перебил его собеседник. — Что может быть благородней. И я служу справедливости, я поклоняюсь ей. Наверно, ты прав, говоря о том, что Бог един у человечества. Признаться, я тоже задумывался об этом. Но вера отцов требует от меня повиновения. И я, слабый человек, повинуюсь ей и живу с нею в душе. Но я пришёл к тебе не затем, чтобы вести диспут о праведной вере. Я преисполнился к тебе доверия, когда впервые заговорил с тобой. Теперь я вижу, что не обманулся. Мало того, что ты человек светлого ума, но ты исповедуешь справедливость.

Столь долгое предисловие насторожило князя. Он приподнялся и сел.

   — Скажи мне, чего ты хочешь? — без обиняков произнёс он. — Я готов помочь тебе, если твоё дело справедливо.

   — Оно справедливо, и ты поймёшь это, выслушав мой рассказ. Я должен был стать владетелем Тарков, шамхалом, по праву наследования. Но мой властвовавший брат был вероломно убит. У меня нет доказательств, что это убийство замыслил племянник. Но тотчас после похорон он объявил себя наследником, благо пять дочерей брата не могли стать ему поперёк дороги, а меня он самовольно отодвинул, подговорив старейшин.

Ладно. Я не добивался власти, не доказывал, что попрана справедливость. Я отошёл в сторону...

   — И был прав, — вставил князь, — ибо власть, взятая насилием, приводит к вражде и другому насилию.

   — Шамхал, мой племянник, изъявил покорность твоему царю и признал себя и свой народ его верноподданным. Но он лукав, достойный человек, он послал гонца к Дауд-беку, к уцмию кайтагскому, дабы они ведали о приходе белого царя и о числе его войска. Если уцмий заробеет и не станет поперёк вашего войска, то Дауд-бек не поостережётся. Он отдался под покровительство султана да и сам отчаянная голова. Он может броситься на вас в надежде на помощь турок. Он — бешеный волк, Дауд-бек, остерегайтесь его. Он не может победить вас в открытом бою, а станет нападать исподтишка, из горных ущелий, под покровом ночи. Скажи своему повелителю: в этом краю, среди гор, всё неверно. Гордые люди, почитающие Аллаха и пророка его Мухаммеда, никогда — слышишь, ни-когда — не покорятся ни чужому царю, ни чужому богу. Они могут изъявить твоему белому царю знаки полного покорства, целовать его ногу, одарять его драгоценными подарками. Но стоит вам уйти, как всё останется как было прежде. Ваши гарнизоны вырежут, либо уморят голодом, русских купцов будут грабить и резать. Мы не верим вам, вам не надо верить нам. Губернатор Волынский давно убедился в этом. Здесь всегда будут жить по своему закону, как бы вы ни старались насадить свой закон — силой или уговорами.

   — Я знаю это, почтеннейший. Я долго жил среди твоих единоверцев и проникся их верой. Благодарю тебя. Я внушал это моему повелителю, и хоть он разумен, более того — мудр, но у владык мира сего свой обычай: они слушают, но не прислушиваются. Правда, у f-их есть одно преимущество, если они мудры: их внутреннее зрение куда острей, нежели наше, они видят дальше, больше и глубже нас. А теперь я постараюсь предостеречь его, и мы будем настороже. Скажи мне твоё имя, чтобы я поминал тебя в своих молитвах.

   — Меня зовут Юсуф. Юсуф сын Балига.

   — Балиг — значит красноречивый. Аллах вложил в уста твоего отца слово убеждающее, льющееся и острое?

   — О да. Ведь он был кади — судья. А судья должен быть красноречив.

   — Ты носишь имя знаменитого иудея, прославленного в священной книге христиан. О нём пророк упоминает и в Коране. Он был прекрасен и красноречив, как твой отец. Он был любимцем своего отца, и это вызвало зависть его братьев. Они задумали убить его. Но Господь отвёл их руки и пресёк преступный замысел. Более того: тот, кто повелевает нашими судьбами, сделал так, что Юсуф стал любимцем фараона, его ближайшим советником. Тебя ждёт такая же судьба...

   — Речи твои сладки, незнакомец. Но скажи мне и своё имя.

   — Я ношу греческое имя Деметриуса. От имени всемогущей богини плодородия Деметры, покровительницы земледельцев. Мы, наш род, породнился с греками и унаследовал от них их имена и их язык. У нас дома говорили по-гречески. Как прежде на земле султанов, до того, как тюрки ниспровергли великую империю греков Византию и утвердились в её столице Константинополе. Мой отец носил это имя — имя великого византийского императора Константина, одного из покровителей и святых Греческой церкви. Но если уж речь зашла об именах, не могу взять в толк, отчего владетель твоей страны именуется шамхал.

Юсуф пожал плечами:

   — Тебя смущает это слово? Что в нём такого? Я как-то не задумывался.

   — Шамхал — мушкет на языке фарси.

   — Мой родной язык не язык персов. Но у нас в обиходе много персидских слов. Мушкет — ты говоришь? Ну да, шах считал правителей своих провинций мушкетами, нацеленными на врага.

   — Мой государь куда милостивей к народам, находящимся под его властью и покровительством. — Князь Дмитрий приложил руку ко лбу. — Позволь, о достопочтенный Юсуф, ещё раз поблагодарить тебя за откровенную беседу. Не знаю, приведёт ли Всевышний снова встретить тебя. Но возьми в память о нашей встрече вот эту вещь. — И князь Дмитрий вынул из футляра пистолет французской работы и подал его Юсуфу. — Он ведь тоже зовётся шамхал. И я хочу, чтобы в этом заключалось некое пророчество.

   — Спасибо тебе, Дмитриус. И пусть пребудет над тобой милость Аллаха, единого, сущего.

С этими словами Юсуф удалился, спрятав дар князя в полы своего халата.

Сна уж не было. Князь поднялся и торопливо направился к шатру Петра. Закатное солнце лило густой багровый свет, окрашивая всё своими лучами-кистями в тёмные, словно бы предостерегающие тона.

Завидев его, Пётр поднялся, и улыбка раздвинула его усы.

   — На ловца и зверь бежит, княже. Очень ты ко времени, я уж помыслил за тобою посылать.

С этими словами Пётр взял со стола и протянул князю книгу. Она была раскрыта, и он захлопнул её.

   — Нарочито закрыл, дабы ты самолично отпер её с титульной страницы.

Чувствуя непонятное волнение, князь отвернул плотную корку переплёта и прочитал:

   — Прислали две книги, дабы мы просмотр учинили и дали добро на печатание. Материя тонкая, опасаются, кабы не оплошать, не напороть чего непотребного. Позволь тебя поздравить. — И он обнял князя. — С законным, стало быть, младенцем, наследником славы твоей. Чти сам, дай своему Ивану — в четыре-то глаза надёжней. И с поправками, коли важны будут, отошлём с сержантом Курихиным.