Я прижался к стене лбом. Представил календарь и завтрашний день на нём, отмеченный кругом. Мёртвая, статичная картинка. Представил Мая рядом с календарём. Список события ближайшего будущего не спешил появляться.

- Олег?

- Да, я слушаю, слушаю...

Левой рукой я нащупал в кармане браслет. Он нагрелся от моего тела, а гладкие камни неприятно скользили под пальцами. Я сунул запястье в кольцо браслета. Металл к коже не прилегал, но руку все равно окутала слабая пульсация.

Правой я продолжил рисовать, на этот раз, изображая не Мая, а его голос: высокое холодное солнце над чёрной равниной, ещё не проросшей травами. Следы животных на подтаявших клочках снега. Зубчатая полоса леса на горизонте. Высота и обнажённость, и свет. Разделение воздуха и земли. Земля и Воздух - вот кто Май. В нем нет тепла, ни единой капли. Не стоит даже надеяться, что у него для меня найдётся сочувствие, или хотя бы уважение.

- Олег, тебе плохо?

От моей головы на коралле оставался тёмный отпечаток. Как будто кровь натекала.

Я прервался, затянув крепко браслет, и опять спрятал левую руку в карман.

- Я плохо спал. Мало спал. - Повторил я. - Очень хочется.

Сердце ускорило ритм. Оно испугалось раньше меня, раньше меня почувствовало, что я сейчас провалюсь, запертый в видениях как в карцере.

- Тебе лучше прилечь. - Сказал Мая, подходя ближе. Всё-таки он беспокоится. Отражённый свет от луж - почти тепло.

Май взял меня за плечи и повёл в сторону от стены, я все ещё видел равнину и солнце потому, что рисовал с закрытыми глазами.

Послушно сел рядом с Маем на седлообразный камень. А затем лёг - плечами на его колени.

Всё это внезапно было так хорошо. Так хорошо, что хотелось плакать. Пульсация браслета захватила руку от пальцев до плеча. Я не совсем в себе. Не совсем адекватен. Я понимал это, но нежность и благодарность к Маю переполняли меня, и от нужды прикоснуться к нему болели руки.

Господи, как же я влип...

Головокружение усилилось. Будущее. Я хочу видеть будущее для Мая. Пусть оно будет хорошим.

- Я немного подремлю. - Сказал я. - Совсем чуть-чуть. Не уходи, пожалуйста. Не бросай меня здесь одного.

Поток, центр которого в моей голове, раскручивался как широкий вихрь. Все дальше от меня, всё больше в меня.

Движение, затем - тепло. Вид сверху: Май снял пальто и укрыл меня, свернувшегося в позу зародыша. Лицо у меня белое, глаза под закрытыми веками двигаются, словно я сплю и вижу сны.

- Что здесь происходит? - Вопль Агаты, приглушённый стенами лабиринта. - Прекратить! Прекратить немедленно!

Музыка Индии, на которую я уже не обращал внимания, оборвалась слабым вдохом, за которым не последовало разрешения трезвучия.

Темнота. Что-то рвалось. Словно мясо, отделяемое от костей и мясо, отделяемое от мяса. Алая гладь перед моим взором. Мясо - это я.

Боль такая, что сознание разрывается и кровоточит. Захлёбывается само в себе, трещит, лопаясь.

Я успеваю пожалеть о том, что наделал. Успеваю испугаться. Понять, как же сильно сглупил, не сказав ему, действуя из страха, а не силы.

Холодная длинная игла паники, пришпиливает меня к темноте, а после неё - к ничто.

Я - ничто.

Раскрытая пасть бесконечности. Серость - на триста шестьдесят градусов на все времена вечности. Пустая замкнутость. Это - ничто. И я - в нём. Поэтому я тоже - ничто.

Здесь есть только ужас. Ужас осознания собственного несуществования.

5. 2. Смерть

Май склонился надо мной, его лицо пылало жёлтым тёплым огнём. Я поднял руку и спугнул сон. Почесал нос, согретый солнечный лучом, который пробился сквозь щель между штор.

Константин, сунув подушку под живот, чёркал в блокноте, лежал на соседней кровати. Ксавье спал лицом к стене, укрывшись с головой полосатым одеялом.

- Правилами это запрещается. - Заметил поэт. Повернулся ко мне, улыбаясь широко, как чеширский кот. - Ладно, я не выдам.

- Что? - Тихо переспросил я. Сел, растирая пальцами веки.

- С девушками гулять. Не парься, Фред рассказала.

Я прикусил язык, чтобы не спросить в порядке ли она. Видимо, в порядке. Зря я беспокоился. Но... что рассказала?

- Почему он спит? - Кивнул я на Ксавье. - Который час сейчас?

- Потому, что рань. - Константин потянулся. - Половина седьмого. Мне не заснуть. Слова, слова в голове. Как пчёлы. Жуть.

- А вчера...

- Вы оба от усталости вырубились в лабиринте. Мастер предупреждал, что такое может случиться.

Как и в прошлое пробуждение, я был без одежды - аккуратно сложенная, она лежала на тумбе. Браслет с запястья пропал.

- Фишер с Марией . - Поймал мой взгляд Константин. - Они и тебя, и Ксавье раздевали. Вы вообще были... как тушки.

Жар ударил в лицо. Я прижал ладони к пылающим щекам.

Константин рассмеялся глубоко и негромко:

- Забавный ты парень. Мария роскошная женщина. Я бы не отказался, чтоб меня пощупала.

- И Фишер?

- Эти двое идут в комплекте. - Фыркнул поэт. - К сожалению.

Я собирался уйти отсюда. Забрать вещи, расторгнуть контракт - и уйти. Ничего проще: вот мой рюкзак, вот пальто. Но я предам Мая, если уйду. Предам ещё раз. А если останусь, то предам себя.

- Позавтракаем? - Поднялся Константин. - Мне как-то стрёмно одному, такой дом громадный...

Можно ведь немедленно не решать, а потянуть время, замерев между двумя вариантами событий.

- Давай. Я сейчас.

Я спрятался в уборной: умыться, одеться, посмотреть на себя в зеркало. В ответ на меня глядел Олег с пустыми глазами. Словно мёртвый, и никого там, в черепе, нет. Я потрогал отражение пальцами.

Я - ничто. Вот что я. Ничто, которое в ужасе от самосознания.

- У меня был браслет, - спросил я, вернувшись в спальню, и приглаживая влажными пальцами волосы. - Ты не видел где он?

Константин опять писал, тихо и ритмично бормоча.

- Что? А... Нет. Ценный?

- Как память.

Как память. И золотой.

- В лабиринте выронил?

Может быть. Но я помню, что затягивал его на руке.

По пути в столовую мы раз десять останавливались. Константин сочинял, и спешил записать, пристраивая блокнот то к стенам, то к своей руке.

- Слушай, может, я пойду, я же мешаю...? - Сказал я, после того поэт замер в очередной раз.

- Не выдумывай. Рядом с тобой хорошо пишется. Даже отлично.

- Ну ладно...

Столовая - маленькое помещение, пропитанное густым ванильным запахом. Чуть сбоку - рукомойник, в высоком шкафу - упакованные в полиэтилен тарелки с порциями и посудой, чайник на плите. Похоже, здесь самообслуживание.

За одним из двух столов ела рыбу золотоволосая Золушка... в смысле - Мария Дейке. Длинные алые ногти впивались в белое раскрытое мясо, отрывали блестящие кусочки и отправляли их в припухший алый рот. Она смотрела вниз, на блюдо, и выражение её лица было холодным и жестоким. Сегодня на ней был тёмно-зелёный костюм с высоким жёстким воротом. Рукава она подвернула.

- Я хотел спросить... - подошёл я к Золушке, - на мне был браслет. На левой руке - жёлтый браслет с...

- Не подходи ко мне! - Вскинулась Дейке. Я отшатнулся от её тона. - И не разговаривай со мной.

Мария вытерла салфеткой губы, оставив алый след помады, швырнула её на стол, развернулась, и выскочила из столовой.

- Это что было? - Подошёл Константин.

Я пожал плечами. Так оглушающе неприятно, как будто меня лицом в ледяную воду окунули. Она просила не заговаривать с ней... но я ведь по делу.

Мы с Константином ополоснули руки и, взяв в шкафу упакованные тарелки, заняли столик у окна. Я последовал примеру Марии и остановил выбор на рыбе. Вкус у неё оказался вязкий и незнакомый.

- Ты своё место в лабиринте нашёл? - Поэт передвинул кресло так, чтобы смотреть на пустую подъездную дорожку и забор.

- Да, вроде бы. Я рисовал.

- А что Мастер сказал?