Игорь рассмеялся лёгким высоким смехом. Встал и достал из ящика стола широкий золотой браслет.

- Попробуй. - Обернул он украшение вокруг моего запястья поверх бинтов, заправляя каждое второе звено внутрь предыдущего. Браслет укоротился и обхватил руку так туго, что под ним забился пульс.

Жёлтый металл полоски украшали тёмно-красные камни, орнамент казался неуловим знакомым, от тепла моего тела он неприятно разогревался. Между двух камней, по золоту - извилистая, явно намеренная царапина. Стрелка... или узкая рыбка? Рыбка-угорь. Захотелось сорвать эту штуку.

Но если начну вопить «сними это с меня немедленно!», что Каладиан подумает? Хотелось выглядеть в его глазах лучше, чем я есть. Смелее и сильнее.

Он похож на того отцовского секретаря, который однажды устроил мне экскурсию по главному офису Экосферы. Отец узнал - и больше я его не видел.

- Что это? - Потрогал я украшение.

- Усилитель. Он считывает нужные ритмы твоего мозга и синхронизирует работу отдельных участков за счёт магнитного резонанса. Усилитель отрегулирован под меня, пусть настроится.

Объяснение показалось знакомым:

- Это вроде джаута на одного?

- Не читал о такой вещи. Что это?

- Тоже синхронизирует, но нескольких человек вместе. Его применяют в Эко для поиска Рыбьих планет.

Каладиан легко рассмеялся:

- Ты что-то путаешь, это даже теоретически невозможно.

Больно ты знаешь, зеленоглазый.

- Попробуй сейчас применить способности, ты почувствуешь. - Предложил Каладиан.

Я буду лучше с этой штукой рисовать?

- Можно мне бумагу и карандаш?

Браслет, без сомнения, усиливал. Мою растерянность. Я положил лист на папку, которую дал Каладиан, а папку - на поднятые колени. Сидел, смотрел на белый лист и ждал вдохновения.

Комната плавно и нежно покачивалась. Хотелось отвернуться, прислониться плечом к спинке дивана, прикрыть глаза - и позволить мягкому кружению себя убаюкать.

Это коньяк, наверное. Или я просто устал.

- А у тебя с ним получалось?

- Да, но... на меня усилитель действует скорее метафорически.

Я набросал профиль Каладиана. Рука двигалась широко и неаккуратно, словно вращающаяся комната сопротивлялась, придерживая меня за локоть.

Каладиан стоит в низком гроте. Его одежда разорвана, а волосы вздыблены ветром, он - в центре смерча.

В центре смерти. Вокруг - длинные гибкие лезвия, разрезающие всё на своём пути: воздух, камни, одежду и кожу мужчины. Он смотрит в сторону, на его поднятой руке браслет, а по иссечённому лицу бежит кровь.

Сверху, словно знак конца, обрушился занавес из мяса. Алые волокна, тянущиеся вниз - это мои натянутые мышцы, моя плоть. Упругая, чуть скользкая, обнажённая, беззащитная. Вопящая от боли.

Мясной занавес треснул, раскрываясь. В глаза вогнались спицы, и я оказался по ту сторону, где чистая животная боль вымывает всякое Я.

И ниже - тьма. Глухая жуткая чёрная тьма.

Мои глаза пропитываются тьмой, становятся такими же чёрными и слепыми, и лишь тогда я вижу в ней линии и точки. Неуловимо похожие на отметки на карте Игоря. Тончайшая подвижная паутина объединяет их в спутанный цельный рисунок. Каждая её линия - след одного атома. Но их много, и поток, который вновь вымывает меня из меня, их не повреждает. Структура паутины, линий, связей, колышется. Это законы и причины, лежавшие в основе события. Это последствия и отношения. Это часть грандиозного - но очень простого, самоповторяющегося замысла без смысла. Узора без содержания.

Опалево-белый квадратный глаз ламантина смотрел на меня.

Из этой тьмы, из центра этой паутины. На меня таращился глаз ламантина, слепой и пронизывающий.

Я захлебнулся ужасом.

Толчок оглушил мой ум. Меня вышвыривало «вверх», словно ныряльщика с разрывающимися лёгкими. Вой воды, проходящей насквозь - когда я стал невесом, или слишком тяжёл, или слишком Я, чтобы оставаться в глубине.

Последний образ: серая книга в моих руках. Алые капли падают сверху - мне на руки и на старые страницы.

Какой-то звук. Впервые - звук. Долгий, хрипяще-высокий. Царапающий уши, и, почему-то, горло.

Потому, что это я ору.

Мне нечем дышать, я не могу двигаться. Мои руки пульсируют, мои глаза вот-вот взорвутся.

Увиденное исчезает, растворяется в каждом судорожном вдохе. Я терял образы, как теряют глубокий и важный сон.

- Ламантин. Рыба в паутине. Рыба в паутине! Она слепая!

Я повторял слова-ключи, пытаясь зацепить растворяющиеся образы, сохраняя их во рту, и не зная, что принёс.

Сорвал с руки омерзительно-тёплый браслет и швырнул через всю комнату.

Каладин с радужными стёклами вместо глаз смотрел на меня как на чокнутого.

Бумага, карандаш, перевёрнутые тарелки - всё лежало на полу. Тело казалось маленьким и далёким, не моим словно, в горле - песок. А в правой руке все ещё бился пульс сброшенного браслета.

- Рыба слепая. Она слепая. Совсем слепая. - Пробормотал я ещё раз, чтобы не забыть.

Она смотрит на меня белым опаловым квадратным глазом. Смотрит на меня. В этом нет смысла.

Рыба слепа, но она смотрит на меня, смотрит через меня.

Меня пробрал озноб. Я крепко зажмурился, прижимая пальцы к векам. Чтобы тьма спасла меня, слепота спасла меня от судьбы быть отверстиями, через которые Левиафан заглядывает в мир.

Если кто-то узнает - меня убьют. Нет, меня ослепят.

Минос выкалывал глаза тем, кого бросал в Лабиринт к минотавру. Они шли, с кровоточащими глазницами, туда, где их ждал Астерикс - звёздный человек с головой быка, брат своего убийцы, сын бога.

Как избавиться от её взгляда? Как вынуть его, выцарапать?

Белый глаз ламантина, опалево-светящийся, в обрамлении тонких чёрных складок. Слепая рыба смотрит в меня. Продолжает смотреть.

Я нажал ногтями на веки, так, будто хотел вырвать глазные яблоки. До зелёных продолговатых пятен на фоне мясной темноты.

Я заражён ею. Я потерял своё дэ. Потерял власть над собой, над другими, всё потерял. Потерял право на зрение.

Спуститься в лабиринт под городом, пусть она сожрёт меня? Минотавр с двухлезвийным топором, пусть он найдёт меня и отсечёт голову. Или я найду его первым, найду первым - в тех коридорах со ржавыми выступающими трубами, с льющейся по каменным плитам водой - вода проходит сквозь мои стопы, сквозь меня.

Дыхание вырывалось с хриплыми ржавыми всхлипами, царапающими грудину.

Раз - я делаю вдох. Два, три - это ещё вдох. Задержать дыхание. Раз, два, три. Раз - я делаю выдох. Два и три - это ещё выдох. Не дышу... Раз - это вдох.

Я считал шёпотом, загоняя панику глубоко в живот, словно нож себе в кишки. Сейчас не время и не место для паники. Иначе меня действительно... Не знаю, не знаю, что эти люди могут со мной сделать? Кто они, что им всем нужно? Почему они меня в покое не оставят? Я хочу - рисовать. Единственное, чего я хочу.

Раз - это вдох... Два - это всё ещё вдох...

Сын Саградова, Максим, носил бусы. Я вдруг вспомнил - как фотографию под лупой разглядывал. На каждой крупной бусине был выжжет символ, и на амулетах, размером с ладонь ребёнка. На его шее и кистях темнели круговые татуировки.

- Я в порядке. - Открыл я глаза. - Полный порядок.

Каладиан протянул к моему лицу руку, но так и не коснулся. Убрал.

- Я прошу, извини меня. - Пробормотал он. - Я не представлял, что на тебя так подействует браслет. Он из новых приобретений...

Может быть, не знал. Но хотел испытать. Узнать «что будет». И ещё лучше: что будет, если предварительно напоить меня. Больше доверяй незнакомцам, Олег.

- Отвези меня в город.

- Я позову Клару, она..

- Отвези меня в город!

Я оттолкнулся от диванной спинки и встал.

Игорь Каладиан тоже поднялся - и попятился.

Вот почему Девидофф брезгливо изгибала губы, глядя на него. Он надел костюм управленца, развесил дипломы на стены, но на самом деле - он трус. Просто трус, который даже защищаться боится.

- Я понимаю, что ты хочешь уйти. Не уходи сейчас? Ты знаешь слишком мало, чтобы быть в безопасности.