Рядом с деревом, прислонившись к ребристому стволу, увешанный бусами и блестящими медальонами стоит блондин в розовой пижаме. Его волосы убраны назад, на лице - уверенная ждущая улыбка. В глазах ум, а не пустота. Он выглядит нормальнее, чем я, бредущий по лабиринту и разбрызгивающий кровь.

Лезвие, зажатое в моей непослушной руке, вошло в мягкое и застряло в твёрдом. Тёплое брызнуло мне на шею и подбородок.

Я отказывался смотреть на то, что натворил. Я не закрывал глаз, но я не хотел - и не видел. Я видел гигантское дерево и парня под ним, а не того, в кого я воткнул нож.

Кто-то что-то выкрикнул - и зрение прояснилось.

Саградов стоял, сжав в кулаке лезвие. Это его кость остановила мой нож в сантиметре от тонкой шеи парня.

Я изо всех сил попытался «отдёрнуть» себя. Сбросить оцепенение, не оставляющее во мне места для меня. Смог лишь моргнуть. Колени подогнулись - и я всем телом налёг на Саградова. На его руку, пытаясь перерезать её - и добраться, наконец, до горла. До артерии.

Страсть. Выжигающая злая страсть затопила меня, чёрная и непереносимая.

Свободы! Я должен, хочу, жажду свободы и последней тьмы. Это моя артерия. Это моя шея. Это я убиваю себя. Это мне Злые Люди пытаются помешать.

Блондин больше не кричал. Он скалился, вытягивая шею так, чтобы когда ладонь Саградова соскользнёт,в неё воткнулся нож. Саградов отталкивал меня свободной рукой - но я не двигался. Его мышцы дрожали от напряжения, но я не чувствовал усилия. Совсем.

Как будто фильм смотрел.

Сейчас я убью человека. Нарушу все законы, все правила. Уничтожу себя и своё дэ.

Неважно, что это не моя воля - это моя рука. Я убью человека - и погублю себя.

Паника сковала поверх паралича. Двойная броня, которую не разрушить.

- Пожалуйста. - Сказал Я-в-Лабиринте, повернувшись к блондину-под-деревом. - Отпусти. Не делай этого со мной. Пожалуйста.

Парень-под-деревом широко и хищно улыбнулся. Открывая рот для вдоха и ответа - но ничего не произнося.

В кисти хрустнуло. Я закричал - от ужаса, что сломал руку, а не от боли.

Нож выпал из моих пальцев и звякнул о каменный пол. Саградов толкнул меня назад. Я отлетел и плюхнулся на ягодицы, больно ударившись бёдрами.

Дмитрий сжал в объятьях своего взрослого сына. Обездвиживая. Не давая биться головой о стену, мешая извиваться. Безумец вопил на одной оглушающей высокой ноте. Выкручивался, стремясь если не ударить, то хотя бы укусить Саградова.

С другого конца коридора мчалась Девидофф. В её руке сверкнуло что-то похожее на шприц.

Дом вздрогнул, как будто из-под него выдернули фундамент. Треск дерева. Треск бетонных плит. Двери, крашеные под камень, распахнулись все разом. Сверху на меня обрушился поток каменной крошки и пыли, а на Девидофф сорвалась с потолка лампа. Женщина проскочила, прикрываясь руками от стекла и электрических искр.

Дверь рядом с Саградовым взорвалась, как будто начиненная динамитом: хлопок и разлетевшиеся щепки, куски, доски.

Осколки двери пола не коснулись. Они закружились вихрем вокруг Саградова и его сына. И, сделав несколько вращений, прицельными стрелами летели в них.

Саградов повалил парня на пол, прикрывая. Закрывал ладонями его шею. Пытался завернуть его голову под себя, чтобы защитить.

Я пополз назад. Прочь от вихря, от трещащей проводки. От запаха, который выкручивал внутренности. Так быстро, как мог, отталкиваясь от пола ногами и одной рукой. Прижимая правую к себе, боясь повредить её ещё больше. В спину сзади толкнула стена. Слишком близко. Я все ещё возле эпицентра безумия.

Некуда отступать.

Доктор Девидофф, бежала к вихрю, в её волосах тлели электрические разряды. С глухим болезненным звуком она налетела на невидимую стену. Отскочила. Выбросила пустую руку вперёд, растопыривая пальцы с острым маникюром.

Воздух перед Девидофф загорелся.

Вспыхнул оранжево-жёлтым, переходящим в красное. Формируя двухметровую фигуру из полупрозрачного пламени. Волосы огненной женщины пылали раскаленно-алым, а лицо белизной.

Вихрь щепок развернулся и понёсся к Девидофф. Огромная женщина распростёрла руки, закрывая доктора. Деревяшки, камни, мусор - всё сгорало короткими вспышками, соприкасаясь с пламенной кожей. Огненная пошла вперёд, а вслед за ней, прикрыв согнутой рукой голову, двигались Клара.

С каждым её шагом на меня обрушивались волны жара. Кожа на скулах натянулись до боли, под веками жгло сухостью от потоков горячего воздуха. Но я не мог не смотреть. Отвернусь - и буду жалеть до конца жизни.

В глубоких глазницах огненной женщины, прикрывающей Девифдофф, сияли ярко-зелёные зрачки.

Саградов закрывает от вращающихся обломков сына. Огненная женщина - Девидофф.

Меня закрыть некому.

В дальней части коридора сорвалась с петель дверь. В отличие от других - она не взорвалась. Развернувшись ребром, она полетела сзади на Клару - там, где её не защищал щит олицетворённого огня.

Я хотел крикнуть, предупредить. Но задохнулся, втянув в лёгкие раскалённый воздух.

Огненная фигура разделилась, потеряв человекоподобность, и сверкающим коконом обернулась вокруг Девидофф.

Снаряд-дверь скользнул краем по пламени, вспыхнул - но не сгорел, а изменил траекторию, отброшенный по касательной.

На меня.

Обожжённый край двери стал красно-коричневым. Там, где прежде крепились петли, темнел искорёженный кусок железа, а разорванный замок блестел чистой неокисленной сталью. Всё так изумительно чётко, так ясно. Так близко.

Дверь летела на меня ребром. Сейчас она снесёт мне череп.

Я не двигался.

Уже поздно. Поздно для меня.

Рывок - за щиколотку. Едва не вывернув мне ногу из сустава, сдёрнув меня на пол. Протянув в сторону по грязному серому полу.

Ветерок рядом с моим виском. Треск. Я сначала увидел, а затем осознал, что вижу - угол доски, врезавшийся в стену в сантиметре от моей головы.

Прежде чем дверь всей массой рухнула на меня, ещё что-то упало сверху. Тяжёлое и ребристое. Я решил, что это - смерть. Но разве смерть дышит?

Я задёргался. Накатил ужас. Ужас быть раздавленными. Быть сжатым. Темнота. Темнота, я ничего не вижу. Нет, вижу. Пол, в который меня воткнули лицом.

Свет. Лёгкость. Ещё рывок - сзади подхватили под руки. Оттаскивая прочь от вихря, прочь от осколков двери. Некоторые из них ещё падали.

Я брыкнулся, сам отпихиваясь ногами от пола, отползая в дверной проём. Задевая голыми ногами горячие куски дерева.

Дерево чуть не убило меня второй раз.

Смешно.

Я закрыл рот ладонью, чтобы не смеяться - или чтобы не орать. Не знаю.

Саградов поднял извивающегося парня - и Клара набросила на его шею круглую бляху на верёвке. Блондин обмяк, его оскаленный рот расслабился и опустился углами вниз. По телу парня прошла крупная дрожь, но вместо очередного приступа он сжался, подтягивая ноги к груди, и сморщился, словно младенец.

Я не сразу понял, что он плачет.

Никогда не видел, как плачут взрослые.

Впрочем, разве он взрослый? Это был тонкий детский плач. Со всхлипываниями и блестящими дорожками слез. Саградов, с руки которого текло красное, прижал к себе парня, легко укачивая. Волосы Саградова поседели от каменной пыли.

Девидофф выпрямилась, стоя рядом с ними, как страж. Нахмурилась до глубокой морщины на лбу - и до коричнево-алых вспышек в глазах. Огненный вихрь рядом с ней растворился, как красная капля в графине с водой.

Доктор смотрела на меня... нет, на того, кто стоял у меня за спиной. Парень на полу уставился туда же широко распахнутыми глазами. Забился в руках Саградова, пытаясь вырваться и отползти.

Я съёжился и, готовый увидеть льва, который сейчас одним укусом отгрызёт мне голову, обернулся.

- Порядок? - Спросил незнакомый мужчина.

Он сидел на корточках, поддерживая меня за плечи. Это он выдернул меня из-под двери, протянув несколько метров, и это на него она плашмя упала, а не на меня.

Незнакомец выглядел как управленец, стремящийся к повышению. Тёмный деловой костюм, под которым - серая рубашка, выглаженная до ровности бумаги, чёрный в тонкую зелёную полоску галстук. Цвет глаз не определить - их прикрывали очки с радужными стёклами. Продолговатое благородное лицо, прямой нос, высокий лоб. Волосы цвета кофе уложены двойным пробором: эталонно-ровные линии справа и слева, отделяют короткую стрижку, от длинной пряди по центру, прихваченной сзади заколкой. Чуть выше среднего роста, чуть старше тридцати. Весь - воплощение спокойствия и благородного равнодушия. Жилка на его шее билась как до смерти перепуганная птица.