«Все пасешь меня, боров, — подумал Родион. — Поздно хватился. Раньше надо было квитаться, когда за мной силы не было».

Однако взгляд его насторожил, уж больно мстительным был этот Зубко человеком, готовым после улыбки показать волчий оскал.

За Родионом перед ним должок значился. В бою под Непой зарубил он двоюродного братана Зубко Кольку Сизых. Снес ему полбашки в смертном поединке, где каждый отстаивал свою правду. И каждый свою ценил выше.

Стоял конец ясного, прозрачного сентября. Люди бились насмерть и наспех, торопясь побыстрей выхлебать кровавую долю да убежать в тайгу на промысел.

Косо легла сабля на горячий лоб казацкого есаула. Силен был мужик, но не ловок, жизнью поплатился за свою сытую нерасторопность. Вытирая саблю о потник Колькиного коня, подумал Родион с тревогою: «К большому начальству в кровники угодил».

Но никто его корить не стал. Потерей Зубко ничуть не огорчился, обнимал Родиона перед строем, героем называл революции. Однако глаза всегда прятал. А теперь не отвернулся…

Напротив Зубко сидел человек незнакомый, в пенсне, с красивой бородкой клинышком и толстыми губами, сложенными трубочкой, словно он собирался тихонько свистнуть.

— Боровик! — отрекомендовался человек. Губы распались, обнажив синеватые десны. — Рад познакомиться!

Четвертым был телеграфист Юркин. Он кивнул Родиону и вышел за двери.

— Повторяю для вас специально, — Зайцев ткнул в сторону Родиона пальцем. — Получено донесение относительно движения офицерского батальона. Численность не велика: 300–400 человек. Но это офицеры! К тому же в городке много затаившихся контрреволюционных элементов. По нашим данным, неплохо вооруженных. Ситуация, скажу прямо, угрожающая.

Зайцев поглядел на Родиона, при этом одна бровь его поднялась вверх, точно ее кто туда дернул.

— Хочу знать ваше мнение, Родион Николаевич. Будут ли они нас атаковать или обойдут?

Родион прежде сплюнул. Ответил спокойно, глядя на Зайцева:

— Коню понятно — будут. Имя деваться некуда: дорога нынче одна — через Никольск. Зимник плывет, весь в наледях. Реки уже неделю кипят. В тайге — чир.

— Да! Да! — подхватил Зайцев. — Чир — ледяная крыша снега. Я так образно выражаюсь.

Он повеселел от возможности поговорить о чем-нибудь постороннем.

— Извините, что перебил, но позавчера ходили смотреть старые склады. Складывать туда пока нечего, укрепления могут получиться надежные. Полверсты по целику, не более, а едвадошел. Все правильно!

Председатель ревкома потер руки, уже забыв, что прервал Родиона, спросил:

— Теперь о нашей готовности. Какие у вас соображения?!

— Что тут соображать — пулеметы нужны. Куда их поставить, уже сообразил…

— Будешь соображать, когда прикажут! — сурово вмешался в разговор начальник следственной комиссии Зубко. — Это тебе не бандюг по тайге гонять. Офицеры! Разницу не понимаешь?!

— Нынче бил! — Родион понял, откуда может появиться опасность, но виду не подал. — Бил! Получается!

— Все мечтаешь в герои выскочить?! Забыл, как гоняли тебя в Лысой пади? Тоже хорохорился.

— Ты что взъярился?!

— Еще скажу. Пока сиди да слушай. Спросим, коли потребуется!

— Уймите страсти, товарищи! — Зайцев постучал по столу карандашом. — Готовиться надо сообща.

Только окрик его никого не успокоил, и разом вспыхнувшее напряжение застыло в молчании двух сидящих напротив людей, при этом Родион успел отметить — Зайцев тоже нервничает.

Боровик в спор не вмешался, он распахнул свой вялый рот, спросил:

— А на лыжах возможно обойти Никольск?

— Возможно, — ответил Родион, — по Дунькиной щели до Медвежки доскользил, а там с югов уже хребет голый. Ночь прождал и атакуй с уторка. Но есть одно хитрое дело…

Он в упор глянул на председателя следсгвен- ной комиссии, и тот, ничуть не сконфуженный, УХМЫЛЬНУЛСЯ СВОИМ тайным мыслям.

— Кто имя голицы поделает? Нынче среди гаежников умельцы вывелись. Среди их благоро- диев-не заводились. В лоб пойдут!

— Гадаешь, Родион! — пошевелил тяжелыми плечами бывший ветеринар Зубко. — Разведки толковой у тебя нету.

— Ну, паря, ты все, как есть, перепутал. Кто здесь нюхат да смотрит? Ты, голубь сытый! Вот и дай надежную разведку. Мое дело-бой!

— Забываешься, Родион!

Мясистое лицо Зубко стало наливаться кровью. Он остановил взглядом пытавшегося вмешаться Зайцева, но тут открылась дверь кабинета. Вошел высокий, сутулый матрос в дубленом полушубке и, оглядев присутствующих внимательным взглядом, строго спросил:

— Граждане командиры, у вас в городе дурных болезней не водится?

Еще никто ничего не понял, однако завороженный озабоченностью матроса Зайцев поспешил ответить:

— Среди инородцев бывают случаи. По причине неразборчивых связей. Что случилось, товарищ Шпрах?

— Ничего, — матрос зевнул, с хрустом потянулся. — Слухи разные ходят. Братва проявляет беспокойство за чистоту человеческих отношений.

И опять возникла неловкая пауза, только Зубко продолжал наливаться багрянцем, не спуская с Родиона пристального взгляда. В кабинет тем временем вошли еще два члена ревкома в длинных, не по росту, офицерских шинелях и новеньких портупеях. Следом заскочил Фортов, нашел глазами командира и показал пальцем в окно:

— Отряд на месте!

Родион ответил кивком, после чего Фортов исчез, прикрыв за собою тяжелую дверь.

Матрос сокрушенно разводил руками, бубнил под нос:

— Ах, какая живучая, зараза!

Его мыслями владело что-то трагическое, и он никак не мог успокоиться.

— О чем вы бормочете, товарищ Шпрах! Если относительно…

— Вот именно! — не дослушав, подтвердил матрос. — Именно о ней, заразе этой. Удивляюсь и возмущаюсь! Ну, юг! Понятно: роскошные условия и ничего больше делать не хочется. Здесь — ледяная стихия! Голгофа тонких чувств!

Зайцев не выдержал, сорвался на крик:

— Прекратите ваши анархистские штучки, товарищ Шпрах! Революция идет!

— Будет тебе, Лазарь, шуметь, — матрос по-домашнему устроился на подоконник, — и в революцию хочется…

Члены ревкома спрятали улыбки. Настороженность Родиона не прошла, он чувствовал — его продолжает рассматривать Зубко, и что-то сегодня непременно произойдет.

— Значит, так, Шпрах! — предупредил Зайцев. — Оставьте свои пошлые намеки при себе. Здесь — ревком! Для всех, товарищи: офицеры будут атаковать город!

— Пущай идут — накормим! — сказал, свертывая цигарку, командир кавалерийского отряда Петр Чумных. — У меня нынче пять лошадей сдохло и братские ушли.

— Все?!

— Еще с лишком: двое чалдонов шихтинских с ними убрались. Я их сторожить оставил, так напились тарасуну и сами ходу.

— О серьезной охране не побеспокоился!

Черных перестал мусолить самокрутку, ответил удивленно:

— Чо-по-чо, гутаришь, паря? Оне же не арестанты, сознательные бойцы красной армии! Хорошо, до боя сбежали…

— Что тут хорошего?!

За высокими стрельчатыми окнами в стороне, где рядом с сенокосами добывали недалеко от берега реки глину, точно горох по жести, застучали выстрелы. Члены ревкома молчали, только Зайцев пробормотал: «Ну, наконец-то!» — и начал нервно колотить карандашом по крышке стола. Он не ответил на вопросительный взгляд Родиона: похоже, стеснялся…

Выстрелы смолкли, тогда Зайцев сказал:

— Тюрьму освободили. Нельзя в такой момент оставлять врага под боком. Два побега на неделю. Нашли виновника. Ревком принял решение: ликвидировать контрреволюционеров! Все, кто сидит рядом с тобой, Родион Николаевич, приняли решение!

«Зачем он оправдывается? — колыхнулась тревожная мысль. — Мало кого кончали разве? Неладно что-то!»

— Надеюсь, вы поймете нас правильно?

Зайцев прижал карандаш к зеленому сукну стола, и бровь опять резко прыгнула вверх, сломалась посередине, стала похожа на крышу дома, где жил аптекарь Кухинке.

— Как это понять? — не утерпел Родион. — Правильно решили.

Члены ревкома смотрели на не^же то чтоб подозрительно, но не с доверием, и взгляд их был общим.