7
Едва весны животворящий дух
Сугробов серебро отполирует
И с монотонною капелью вдруг
Вино мечтаний в сердце забушует —
Чумак встает. Огонь, что не потух,
Но на лежанке сумрачно зимует,
В нем вспыхивает. Верьте или нет, —
Но даже в трубке блещет новый свет.
8
Пусть счастье — мотылек денного века,
Пускай чума приходит иногда, —
Запахла, опьяняя человека,
Звеня под снегом, вешняя вода,
И смотрит черноглазая Ревекка:
Давно пора гостям в корчму, сюда,—
И в старой Деренухе не впервые
Поэты собираются седые.
9
О, сколько неподслушанных бесед
Вы знаете, корчемные руины!
…Вон тот чумак вошедший, средних лет
И с детским взглядом, милым и невинным,
Нашел гнезда разбойничьего след
И, уничтожив этот рой осиный,
В Чернигов атамана их привез
И насмешил товарищей до слез.
10
А этот, что за дымом наблюдает,
Кивает головою и молчит, —
Великий мастер: я́рма украшает
Или такую дудку смастерит,
Что мертвый не утерпит, загуляет,
Когда гопак веселый загудит…
Он мог бы сделаться еще и ныне
Да Винчи новым или же Челлини.
11
А тот седой лукавец — весь базар
В нем грозного запомнил вурдалака.
Бывало, вспыхнет месяца пожар,
И он крадется по кустам из мрака…
Но удалось разрушить цепи чар:
Он снова — просто Сидор Верещака,
Его в пути застукал снег-снежок,
И пропил он волов и всё, что мог.
13
Конечно, вурдалаки — дань химере,
И ведьмы — ложь! Не верю я в чертей,—
О вы, Колумбы будничных Америк,
Апостолы потрепанных идей!
Но ложь — еще одна ступень в преддверье
Науки; и в тумане прошлых дней
Она рождала целые системы:
«Мифологема — мать философемы!»
13
Гомер — вранье, и Лейкин — вот уж врет,
Но если так, мне ложь мила такая:
Слагал свои творения рапсод
Не ясным днем — была пора ночная.
И сердце музу вымысла зовет,
И я коня крылатого седлаю,
Хотя готов тенетами наук
Меня опутать критик — как паук.
14
Друзья, наркотиками не торгую
(Слова Франка) и верю в микроскоп,
Но разлюбить, конечно, не смогу я
Твои повествования, Эзоп,
Когда, лукавой басенкой балуя,
Свой иронический наморщив лоб,
Ты говоришь — как прадедам жилося,—
В виду имею шутника Тодося.
15
Гусь прокричал, и жаворонок спел,
В болоте цапли подняли тревогу,
И теплый ветерок зашелестел, —
Идет весна, с самой победой в ногу…
Благослови чумацкий, мать, удел,
Их тяжкую, неверную дорогу:
Уже волы, почуяв долгий труд,
Воды не пьют и горестно ревут.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Автор нисколько не считается с законами архитектоники
© Перевод Д. Бродский
1
Чумацкой вы не ждите Одиссеи:
Пора старинных эпосов прошла.
Сумею ль впрячь, сноровки не имея,
Лирическую песню, как вола,
В скрипучий воз громоздкой эпопеи?
Нам так не жить раздольно, как жила
Добротных прадедов семья… Кургузы,
Легки мы стали, что твои французы.
2
Ой, ходит гомон-гул в лесном краю:
Пришел чумак от синего лимана
И, разложив на рынке соль свою,
Увидел там негаданно-нежданно
Улыбку милую, — он помнит, чью! —
Той, что былую растравила рану,
Той девушки, что, покупая соль,
Вселила в сердце сладостную боль.
3
Теперь она в очипке… Эх, Настуся,
Теперь я с горя даже кнут пропью
В твоем шинке! В последний раз напьюся,
А мысли всё ж глубоко затаю…
Уйду далёко и не ворочуся, —
Развею в далях скорбь-тоску свою,
Чтоб ей вовеки с глухоманью знаться:
Зеленой руте дважды не подняться.
4
Ее сапожек след еще не стер
Прохожий люд; впечатан в пыль глубоко,
Он колет сердце, словно шип, остер;
Керсетка оксамитом издалёка
Горит, — и песня новая в простор
Плывет волною, плачет одиноко
На ноте заунывной, как подчас
О братьях и калине грустный сказ.
5
А вон другой: кушак, что мак, искрится,
Едва наброшен на плечо кафтан…
Бывало, где придется, там ютится,
С убогим днем, что долей злою дан,
Как Диоген, умеет примириться:
Седло пропил, не жалко и стремян!
О нем я песнь храню, что сбереглася
Мне памятью о поваре Уласе.
6
Малиновый, бывало, сварит мусс
И, часть украв, поставит, не жалея,
Друзьям. (Прошу прощения у муз,
А впрочем, мой рассказ не про Энея,
И не страшусь, что, дескать, я загруз
В болоте прозы с песнею своею.)
Так вот, изрядно выпивши, Улас
Про чумака мне песню пел не раз.