5
О впрягшиеся в лямку исполины,
Чей труд — для гнета смертоносный меч!
Натужились не втуне ваши спины,
Не попусту усилья ваших плеч:
И Сахалин и Пармские долины
Готовы солнце новое зажечь,—
И это мы, малы и незаметны,
Сердца ведем в край голубой, заветный.
6
Оконце школы в вихре снежных грив,
Льняных головок детских вереницы,
Колесный шум, визгливых пил мотив
И пар над лугом в пору косовицы, —
Содружных воль алмазный коллектив,
Что, как заря, пред нами золотится,—
Всё это звук, для сердца не пустой…
Но как же быть с искусством, с красотой?
7
Людское море две сестры родные
Браздят издревле — мысль и красота.
Когда наш предок на ноги впервые
Пытался встать — их спорила чета,
Как нас вести сквозь дебри вековые,
Как распахнуть нам к свету ворота, —
И Рим железный потрясли плебеи
Огнем отваги, молотом идеи.
8
Да, много терний в прошлом, — но видны
В нем и венцы терновые порою:
Цари в броне коварства и войны,
В броне любви бунтарские герои.
Так пусть запомнят накрепко сыны,
Что мы, для них фундамент новый строя,
Не только рвенье вкладываем в труд,
Но также — мысли, что в веках живут.
9
А красота — божок непостоянный,
Как Янус. Ржавую столетий даль
Она улавливает в стих чеканный,
В созвучий музыку и форм хрусталь, —
Или ведет наш дух в иные страны,
К вратам грядущего, литым, как сталь,
Но связанным с минувшими годами
Нерасторжимыми вовек цепями.
10
Их так же невозможно разорвать,
Как в теле вены иль узлы артерий.
Ужели Маркс гнушался бы пожать
Спартаку руку? Так в былое двери
Нам красота умеет раскрывать
И в будущее. Средь роскошных прерий
И в тундре, где седеет скудный мох,
Нам светят Гейне, Тютчев, Архилох.
11
Гомункул не заменит человека,
Хоть верю я в творящий дух реторт.
Да сгинут, растворясь в реторте некой,
И древний бог, и старосветский черт,—
Людскую мысль, бессмертную от века,
Ничто не сможет выкинуть за борт,
Покуда, словно марципан цыганам,
Не попадем мы на зуб марсианам.
12
Мой краток вывод, хоть я и речист:
Люблю твердить о том, что воспеваю;
Пусть буду классик, а не футурист,
Пускай пою про мед и Навзикаю,
Но пред искусством я останусь чист,
Свой дар не расточу, не разменяю…
Итак, позвольте, хоть сюжет не нов,
Припомнить допотопных чумаков.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
О трубке моего приятеля и о корчме Деренухе
© Перевод В. Цвелёв
1
Читатель, если будете вы в Сквире
(Я города грязнее не нашел),
То знайте: как-то месяца четыре
И я там жил, хоть «жил» — не тот глагол:
Я рвался вдаль, мечтал о шумном мире —
И локти протирал о пыльный стол…
Там, в Сквире, где глухая тишь безмерней,
Живет мой друг, мой сказочник вечерний.
2
Люблю тебя, Сократ степных равнин!
Попыхивая трубкою большою,
Ты, как владыка целей и причин,
Вещаешь со спокойною душою
О том, что обратилось в пыль руин.
«Минувшее проходит предо мною…
Волнуяся, как море-окиян», —
Былые тени всходят на экран.
3
Над крышей филин голосит ребенком,
А в небе — золотой Чумацкий Воз…
О, сколько вас по звездным тропам тонким
Ходило в Крым! А где хоть след колес
От ваших арб? Нам, мыслящим подёнкам,
Мир становленье бурное принес:
Где шли обозов черепашьи гонки,
Возводят башни к небесам — подёнки!
4
О трубка дорогая, внучка той,
Что из-под уса сивого мерцала,
Когда кипел котел в траве степной,
Волы хрустели жвачкою устало,
А дед, благообразный и седой,
Степенно резал розовое сало,
К беседе поучительной готов, —
Ты мне и подсказала чумаков!
5
Чумак ходил к лазоревому Дону,
Где давний предок омочил шелом,
Стога тарани, желтой и соленой,
Возил, помахивая батожком,
И, верно, не сменял бы на корону
Он воздух тот, что был хмельным вином,
И скрип телег, и степи мощный запах,
Где вьется ястреб с перепелкой в лапах.
6
Ходил чумак и в синеглазый Крым,
Блуждал в сухом безбрежном океане[97]
И голосом растроганно-хмельным
Пел песни той, которой нет желанней,
И песни расплывались, словно дым,
И колыхались в радужном тумане,
Чтоб в озере далеком утонуть
И лебедей непуганых спугнуть.
вернуться
97
Сухой океан — степь. Заимствовано у Мицкевича.